Степан Веселовский, историк. 9 января 1919 г. Москва
"Гнетущую атмосферу создает удушение свободной печати. Не знаешь, что происходит на Западе, на юге, на севере, в Сибири, даже в пределах советской республики, и в каждом номере "Известий" или "Правды" читаешь злобные, тенденциозные и лживые статьи. Когда не удержишься и прочитаешь очередной номер, то на целый день остается кошмарное, гадкое впечатление".
Борис Четвериков, поэт. Март 1919 г. Омск
"Мы получили изящное, по всем правилам светского этикета приглашение к графине Подгоричани… Здесь, в Омске, графиня оказалась в состоянии сохранить барский образ жизни, даже устраивать журфиксы. После ужина все перешли в гостиную, где было много ковров, много диванов, козеток, пуфов и масса диванных подушек. Наверное, при перевозке из Москвы или Петербурга, или откуда там, для них пришлось отвести целый товарный вагон. Некоторые юноши привычно, отработанно легли на полу, локтями утонув в подушках. Другие сели на спинку кресла, на ручку кресла. Кое-кто развалился на диване. Были поданы коньяк, ямайский ром… Кто-то прочел кусочек Верлена. Кто-то обнаружил знание Михаила Кузмина! Затем Бурлюк прогремел не свое, а Маяковского: "Мама, скажите Леле, у меня пожар сердца"...
Прасковья Мельгунова-Степанова, жена министра Сибирского правительства. 30 марта 1919 г.
"Большевики усиленно пускают слухи о том, что Америка предложила им и Колчаку подписать обязательство о прекращении гражданской войны и об ограничении количества штыков впредь до мирной конференции, где вопрос о судьбе России будет решен. Говорили, что Каменев едет на переговоры с Колчаком. Было в этом что-то нелепое – Ленин якобы в Петербурге подписал с американской делегацией это условие. Теперь, наконец, выяснилось, что это Ленин предложил Америке во имя человеколюбия снабдить Россию провиантом и попросить Колчака пропустить оный через Сибирь!"
Владимир Пилкин, контр-адмирал, участник Белого движения. 11 мая 1919 г.
"О Колчаке Серебренников рассказывал мало. Говорил, что у него 700 тысяч войск, из них 400 т. на фронте. Все идет будто бы настолько успешно, что если бы даже погиб Колчак, так и то бы дело его не остановилось бы. Но это было бы, разумеется, ужасным все-таки ударом, а организации в Совдепии, держащиеся именем Колчака, может быть, и распались бы.
Упомянул о форме офицеров в Сибири. Оказывается, все одели старую форму, с погонами. Я жалею немного нашу морскую с нашивками. Погоны так неудобны, ни лечь, ни пальто надеть. У Колчака три орла, без короны, с опущенными крыльями, так называемыми "николаевскими".
Альдрованди Марескоти. 24 мая 1919 г.
"Заседание Четырех у Вильсона.
Участвует также представитель Японии виконт Чинда.
Обсуждаются вопросы: Россия; военное положение в Сибири; введение еще одного представителя Японии в комиссию по делам новых государств; положение балтийских провинций; договор с Болгарией; предложение Венизелоса заслушать его мнение о греческих границах; Данциг".
Виктор Пепеляев, Председатель Совета Министров в правительстве адмирала Колчака. 4 июля 1919 г. Омск
"Совещание. Сукин (Николай Сукин, генерал-майор, член штаба Колчака. – СР) сообщил о проекте соглашения Юденича с Финляндией. Финны за участие по взятии Петрограда требуют признания безусловной независимости, самоопределения населения Карелии и Олонецкой губ. и т. д. Предложение отклонить и ответить в духе нашей ноты. Предстоит решить вопросы о чехах; воевать они не расположены. В связи с этим выдвигается вопрос о приглашении японцев к охране к западу от Байкала".
Алексей Будберг, 6 июля 1919 г.
"Много говорят о том, что среди населения Сибири поднимается монархическое движение и что лозунг "давайте нам назад царя и урядника" становится все более и более популярным. Это очень возможно, но только подкладка тут не идейная, а самая практическая: изнеможенное всякими перевертнями население, изверившись во всех видах новой власти и видя, что жизнь становится все хуже и невыносимее, вспомнило, что тогда жилось куда лучше, и жаждет этого старого как избавителя от всех прошедших по его шее и бокам экспериментаторов".
Николай Устрялов, философ, 10–11 июля 1919 г.
"Омск. 12 ч. 50 м. ночи. В общем, тревожно. Начинаются там и сям "панические" разговоры, обыватели готовят чемоданы, "беднота" открыто радуется и поджидает большевиков. Говорят, и в сибирских деревнях настроение большевистское. Не переболели еще, не знают, на себе не испытали, что такое советская власть, а ведь рассказам русский человек плохо верит. Эмпиризм дикарей – ничего не поделаешь. Возможно, что Сибири еще суждено испить эту горькую чашу. Неспокойно в низах, возможен внутренний взрыв, если продолжатся неуспехи на фронте. А они, увы, продолжаются, положение ухудшается. Фронт приближается к Екатеринбургу и Челябинску, хотя большевики снимают части на Деникинский фронт. Что-то будет? Ужели новые испытания, бегство... арест? Впрочем, не очень думаешь обо всех этих ужасах, живешь интенсивно, напряженно и... не скучно, просто хорошо".
Федор Киселев, служащий металлургического завода. 23 июля/10 августа 1919 г. Воскресенье
"Большевики захватили весь Урал: города Златоуст, Челябинск, Екатеринб[ург], Томск, Ирбит, и говорят даже Омск. И все заводы Урала. Идут захватить и всю Сибирь. Все погибло, все разорено. Всех беженцев Уфы, Злат[оуста], Екат[еринбурга] и друг[их] городов и заводов – видимо, захватят в Сибири, ибо бежать им уже некуда. Ужасное положение! Всех людей разорят, кроме бедняков, у которых ничего нет, т. е. "ни кола, ни двора".
Кроме того, грозит голод, голод. Хлеба крестьяне не везут. Есть города, где 1 пуд хлеба стоит более 1 т[ыс.] рубл.? и здесь уже 200 р[уб.] пуд. Нет слов изобразить все ужасы. Мы доедаем последние крохи хлеба (на 7 душ осталось около 3-х пудов или 5 п[удов]). Живо выйдет этот хлеб. Имеемые «деньги Сибирские» похерили, не принимают. Осталась просто бумага на завертку. И это по всему Уралу и Сибири.
Нет слов выразить все последствия большевизма — никакого спасения от них. Что же будет дальше?
Боже сохрани!"
Виктор Пепеляев, 18 августа 1919 г. Омск.
"Главные затруднения правительства – в экономике, а не в военных неудачах. Никакое другое правительство не справится с задачами, пока не будет разрешен экономический вопрос. А он не может быть разрешен без помощи извне. План помощи разработан здесь представителями всех держав и сообщен их правительствам. Всего Сибири нужен кредит 200 миллионов долларов, из коих 90 миллионов – на армию. Железнодорожная помощь заключается в: 1) технике, 2) финансах, 3) охране пути. Для охраны нужно, по заключению ставки, 40 тысяч штыков. Моррис послал правительству Соединенных Штатов совет послать это количество войск. Затем идет помощь товарами. Здесь Моррис не сказал чего-либо вполне определенного. По мнению Морриса, помощь имеет смысл лишь в случае ее немедленности в пределах трехнедельного срока".
Лидия Бурлакова, 29 августа 1919 года. Томск
"С фронта получались все новые и печальные вести, которые не на шутку встревожили нас. Носились слухи о сдаче Перми, Кунгура, Чусовой, развале в армии и т. д. Все это заставило нас в несколько дней быть готовыми к эвакуации…
От Ирбита до Тюмени… кроме мирных беженцев отступала масса войск. Все воинские части ехали впереди, а позади тянулась вереница беженцев, преимущественно крестьян. На них было жалко смотреть. Крестьяне в лохмотьях везли такие же лохмотья, которые были и на них, целую кучу ребят, и почти каждый из них гнал за своей телегой корову. Они не роптали на судьбу, не бранили правительство Колчака, как это было тогда [принято], а смиренно покорялись Провидению. Красива и оригинальна была эта дорога. Наш обоз тянулся на протяжении 10–11 верст в три ряда. Целая беспрерывная беженская цепь телег. Но всю прелесть летнего времени отравляла трактовая пыль. Пыли так много, что когда мы останавливались на станции, то наши лица были не белые, а черные, как будто в масках.
Я не представляла о грубости, суровости и неприветливости тех новых людей, с которыми мне пришлось встретиться и познакомиться в мое беженское пребывание в Томске. Поступила я здесь в гимназию, во вторую, которая страшно не нравится…педагоги хуже наших. Из-за одной словесницы в омут бы бросился! Ненавидит меня так же, как и я ее. Презирает решительно всех беженок, она зла на них потому, что они стеснили ее, несколько изменили ее образ жизни. А ей, вероятно, не приходило ни разу в голову, что за люди беженцы, как надо на них смотреть, и надо ли их клеймить своим презрением?"
Филип Голиков, красноармеец, будущий маршал Советского Союза. 2 сентября 1919 г.
"С фронтов – радостные известия. Наши войска взяли Ишим, а красные повстанцы – Томск и Омск. При этом на сторону повстанцев перешли две дивизии белых. Отрадно!
В восемь вечера пойду на первое организационное собрание сочувствующих. Буду рассказывать о программе РКП (б)...
Прерывал записи. Разговаривал с крестьянами. Они только что узнали о нашем с Яшей приезде. Идут со своими думами и нуждами. Завязалась беседа о лошадях, которых подобрали бедняки при бегстве белых. Теперь кулачье оттягало этих лошадей себе. Бедняки опять остались у разбитого корыта.
Но не будет так! Мы заставим богатеев вернуть всех лошадей до последней.
Задыхаюсь от ненависти, когда узнаю о кулацких подлостях. Сколько наслушался я за свою жизнь рассказов о несправедливости кулаков, сколько видел горя и слез в деревне!
О паразиты, гнусное порождение старого гнилого строя! Из-за вашей жадности страдает народ, мучается молодежь.
Час кулацкого владычества пробил. Кончилось ваше раздолье, гады проклятые. И не надейтесь — никогда оно не вернется".
Александр Слободчиков, интендант армии Колчака. 24 октября 1919 г.
"Наш знаменитый сибирский рубль все падает. Немудрено! Мы все время только и делали, что убивали свою промышленность реквизициями и контрольными комиссиями. Не поощряли даже кустарную промышленность. Переплачиваем за плохие японские товары большие деньги, свои же расцениваем так низко, что производство останавливается, то есть мы его преступно убиваем. Третьего дня хоронили доктора Ольшевского, я стоял близко от Адмирала Колчака и наблюдал за ним. Лицо серьезное, малосимпатичное, губы и рот — тонкие, капризные, лоб — прямой и все лицо не русское, в выражении лица есть что-то трагичное…"
Дмитрий Решетников. 26 ноября (13 ноября) 1919. Город Омск
"Сегодня воскресенье, пошел после обеда побродить по улицам города. Хожу, наблюдаю за толпой. В городе лихорадочная торопливость, многие собираются уезжать, многие припрятывают более ценное и остаются в городе. Был в знакомой офицерской семье, ждут сына, но уезжать не собираются, – куда поедешь? Через город вереницей идут обозы, направляясь на Сибирский тракт, на город Ново-Николаевск. По улицам города расклеено кричащее объявление коменданта города, гласящее, что город ни в каком случае сдан не будет и что приняты все меры к отражению красных".
Александра Серебренникова, журналистка, жена Ивана Серебренникова, министра продовольствия во Временном Сибирском правительстве. Декабрь 1919 г.
"Последние дни перед падением правительства адмирала Колчака прошли в Иркутске тревожно и мрачно. Ясно видна была вся бесплодность попыток спасти обреченную власть; в воздухе нависла какая-то тяжесть: невидимая угроза давила сердце и мешала свободно дышать. Как всегда в "переворотное" время, у обывателей постепенно исчезало чувство безопасности и уверенности; мы стали плохо спать ночами, тревожил всякий громкий звонок у двери или стук в окна. Мы с мужем уговорились спать по очереди, чтобы опасность не застала нас врасплох; в комнате не тушили света – так было как-то веселее и спокойнее..."
Александр Слободчиков. 12 декабря 1919 г.
"Красные плохо одеты, но числом во много раз превосходят нас. 13 ноября в Омск вошло только около 1000 красных, которых сначала приняли за своих. Когда же увидели ошибку, было уже поздно. Тогда около железной дороги поставили пулеметы и задерживали их до 14 ноября… За Новониколаевском скопилось много эшелонов со служащими Министерств. Чехи и поляки срочно бегут, захватывая на местах ценное имущество. Они захватили паровозы, вследствие чего эшелоны стоят по несколько дней, ожидая паровозы и испытывая большую нужду в продовольствии. Когда же красные начали приближаться, было приказано выселить всех из вагонов, которые сжечь, а эвакуированным идти до Новониколаевска пешком. Женщины, дети и беженцы должны были бросить свое имущество и теплые вещи и идти пешком 40 верст. Та же картина повторяется и ближе к Иркутску. Положение беженцев было отчаянным".
Эпилог. "Среди профессуры настроение самое беспросветное"
Начало 1920 года стало катастрофой для Белого движения в Сибири. Фронт рухнул окончательно, адмирал Колчак и председатель его правительства Виктор Пепеляев были поспешно казнены в Иркутске представителями местной эсеро-большевистской власти. Десятки тысяч беженцев пешком пробирались на Дальний Восток и в Манчжурию. Впридачу ко всему начались эпидемии тифа и холеры.
Александр Адрианов, редактор газеты "Сибирская жизнь", 19–23 декабря 1919 года
"Пользуясь праздничным днем, я пошел навестить Гр. Н. Потанина в госпитальную клинику... Он очень слаб. Голова, говорит, не работает, "я теперь неинтересный, скучный, не отзываюсь на происходящее". Газету ему уже не читают – ему трудно слушать и усваивать. Он больше лежит, оч. мало сидит – утомляется, ходить не может... беспомощность, одиночество и это лечение без какой-либо определенности болезни ему тягостно, он передумывает, перебирает в памяти прошлое и что-нибудь не может вспомнить, и это забытое мучит его и стоит перед ним в виде навязчивой идеи. Он признался мне, например, что он мучится припоминанием названий двух групп – из четырех островов в Индийском океане, названия двух групп он вспомнил, а названия других двух не может вспомнить и просил меня справиться... Я просидел у него около 1 1/2–2 часов. На переднем и обратном пути к клиникам я встречал разъезжавших в кошевках красноармейцев с винтовками, видел на Садовой и какой-то пеший отряд с красным флагом, встречал группы городской самоохраны с винтовками, слышал неистовые крики у "Дома Свободы" – видимо, то были приветствия ораторам…
В воскресенье с утра мороз 20 градусов. Принесли номер "Сиб. Жизни" – последний, в виде довольно жалкого полулиста. Теперь я свободный от обязательной и тяжелой работы "гражданин", но обреченный на полуголодное существование. Нестерпимо тяжело. Как жить? У меня в семье как-то не думают, не задумываются над этим вопросом, как-то стереотипно повторяют фразу, что все равно умирать придется, так и не стоит ни о чем думать… (Александр Васильевич Адрианов расстрелян в начале марта 1920 года по приговору томской ЧК. – СР)
Владимир Вернадский. 8 января 1920 г.
"Что сулит будущее? Мануйлов продолжает думать, что велокор[усское] крестьянство вернет монархию. Впечатление, что люди ничему не научаются и судят на основании своих предвзятых взглядов. Возможно, что все это еще надолго – на годы, а мы переживаем раздробление России и долгий процесс ее воссоединения. Известия из Сибири о Колчаке самые неутешительные. Вот когда настоящая катастрофа? В общем и среди профессуры настроение самое беспросветное и мрачное".
Мария Гришина-Алмазова, вдова командующего Сибирской армией. Иркутск, городская тюрьма. 6 февраля 1920 г.
"Часов около 9-ти [вечера] в корпус вошли красноармейцы и вывели китайца-палача. Я была уверена, что он будет казнить осужденных. Прошло несколько томительных минут, быть может, четверть часа. Где-то загудел автомобиль. В коридор вошли тепло одетые красноармейцы. Их было человек 15. Они вывели Пепеляева, который прошел мимо моей камеры спокойными и уверенными шагами. Затем пошли за Колчаком. Красноармеец высоко держал свечу. Я увидела бледное, трясущееся лицо коменданта.
Потом все зашевелились. Появилась еще [одна] свеча. Толпа двинулась к выходу. Среди кольца солдат шел адмирал [Колчак], страшно бледный, но совершенно спокойный.
Вся тюрьма билась в темных логовищах камер от ужаса, отчаяния и беспомощности. Среди злобных палачей и затравленных узников при колеблющемся свете свеч только осужденные были спокойны.
Не сомневаюсь, что так же спокойно встретили они и смерть".
Николай Мендельсон, филолог. 21 июля 1920 г.
"Говорят, в газетах было о смерти Г. Н. Потанина. Царство небесное и вечный покой одному из самых хороших и замечательных людей, которых я знал! Если буду писать воспоминания, много о нем расскажу, так как многое в моей жизни с Г. Н. связанно. Особенно памятно мне лето 1894 года, проведенное с ним у В. В. Лесевича. Г. Н. был благородный, кристально-чистый человек, самый выдающийся в России областник и великий сибирский патриот. Мир его праху и сочувствие Сибири, которой – увы! – я изменил, но которую люблю!"
Лидия Бурлакова. 28 июля 1920. Томск
"Как много приходится переживать за последние дни. Ужасные слухи, усиленные расстрелы офицеров, полное незнание о судьбе А. (любимого человека. – СР) нервирует меня... На минувшей неделе ездила с братом по железной дороге в деревню за продуктами. Поездка наша была очень удачна: мы привезли 8 фун. масла, ведро творогу, 75 яиц, 5 фун. баранины, что в наше время оценивается дороже всякого золота".
Владимир Короленко. 28 февраля (15 февраля) 1921 г.
"Несколько дней назад мне прислали сибирскую газету, издающуюся в Томске, "Знамя Революции" (от 1 июля 1920, № 133) с некрологом Григория Николаевича Потанина. Умер он в самом конце июня. В некрологе говорится: "как общественный, деятель, Потанин может лишь вызвать чувство отвращения, негодования рабочих и крестьян. Он явился орудием белогвардейской своры". "Он был орудием одурачения крестьянских и рабочих масс. Угар борьбы за автономную Сибирь очень быстро прошел, как только белогвардейская нагайка загуляла по спинам крестьян" и т. д. все в том одностороннем и грубом тоне. Но, переходя к ученой деятельности Потанина, газета все-таки отдает должное его ученым заслугам. Старик умер в возрасте 85 лет!"
Кончина Григория Потанина, последовавшая летом 1920 года в Томске, стала символическим завершением областнического движения в Сибири. В 1920–1930 практически все его ученики и последователи, вовремя не уехавшие из страны, были репрессированы.
После разгрома Белого движения в СССР началось планомерное преследование инакомыслия (так называемой "внутренней эмиграции") в общественной и частной жизни. Вести дневники стало небезопасно. ГПУ-НКВД нередко придумывали заговоры и контрреволюционные организации на основе дневниковых записей, попавших в руки следователей