Странники, возвращаясь из дальнего путешествия на родину, рассказывали землякам о виденном в землях «православного царя», восхваляли его щедрость, богатство, силу и значение — а главное, превозносили его благочестие и преданность православной греческой вере. В итоге получилось то, что в Карпаторусском народе Польши и Угорщины усилилось сознание единоверия с далеким московским православным государством, от которого и следовало ему надеяться на сильную помощь.
Это сознание единоверия и соединенной с ним надежды на православных царей не исчезло и с окончательной победой унии в Карпатской Руси: старинное предание и тяжелое состояние простонародной массы заставили ее опять подумать о могущественном российском царе, как о сильном защитнике угнетенных. События времени только поддерживали эти надежды. Так: Польша пала — значительная же часть ея досталась в удел России; появился Наполеон, наполнивши собой чуть ли не четверть столетия европейской истории — и вдруг он пал под ударами той же Poccии; а там турецкая война, польское восстание, усмирение угорского восстания. Везде Poccия и Россия! — Как же тут народной массе не проникнуться верой в силу российского царя? Как не вообразить себе его защитником угнетенных и победителем притеснителей? Ведь Наполеонъ воевал и с Австрией, разбил и уничтожил не один карпаторусский полк австрийской армии и увеличил рекрутские наборы — этого довольно, чтобы его считать общенародным врагом; турки же — басурмане; польские ксендзы притесняли и продолжаютъ притеснять крепостной народ, а мадьяры бунтовали против «нашого цесаря» — вот и логика и психология народных симпатий вся тут. Если же прибавить к тому, что этому народу в течение 1-ой половины XIX в. пришлось встречаться с русским солдатом довольно часто, как во время походов русских через Галичину и Угорщину 1799, 1813—1814 и 1846—1849 гг., так и во время владычества русских въ Тернопольском округе 1809—1815 г., мы убедимся в слишком достаточной наличности причин, вызвавших среди Карпаторусскаго народа живые симпатии к Poccии, как к могущественной державе, покоряющей «бунтарей», «неверных» и угнетателей.
Наконец, нельзя оставлять въ стороне и торговыя сношения России с Карпатской Русью. Так — торговый путь изъ Варшавы въ Каменец-Подольск шел на Люблин—Львов—Глиняны—Золочев—Теребовлю—Гусятин; другой же путь, соединявший Южную Россию съ Силезией, шел на Радивилов—Гродно—Золочев—Глиняны—Львов—Перемышль—Краков. Об оживленности этой транзитной торговли свидетельствует 26-ая статья торгового договора Poccии с Aвстрией 1785 г., на основании которой дома российских купцов во Львове и Бродах освобождались от всякого постоя военных людей. Кроме транзитной торговли существовала почти до половины ХVIII в. и мелкая книжная торговля Галичины с Южной Poccией, куда Львовская Ставропигия посылала своих агентов с книгами; севернорусские же торговцы навещали Угорщину до 1728 г. Эти торговые сношения следует опять считать одним из источников непосредственного знакомства обеих Русей.
Симпатии Карпатской Руси къ Poccии нашли себе лучшее выражение въ немногочисленных, появившихся въ печати народных песнях, разсказах и летописных записях. Так: взятиe Хотина русскими 1739 г. было воспето народом в песне — «Въ славномъ мѣстѣ подъ Хотивомъ, гей, гей у потоку — Бьеся турокъ изъ москалемъ больше якъ пôвъ року» (Головацкий — Пѣсни I, 21 стр.); военные успехи и походы русских армий XVIII в. заносились карпаторусскими грамотеями в летописные записи на полях рукописных в печатных книг; солдатская песня о легендарном Суворове пленила, повидимому, воображение галицкого крестьянина и вошла в состав его песенного репертуара; помощь русской армии, оказанная Австрии против Угорщины, явилась сюжетом для угрорусской народной песни — «Та бо чей насъ поратуе сила Москалева» и надежды, что «Русский Бог поможе» (Г. А. де-Воллан — Угрорусскія народ. пѣсни 161—162 стр.). Анекдоты о могуществе русского царя, о скором пришествии его войск для занятия Галичины, о заботах его о благосостоянии земледельца и об его ненависти к «панам и жидам» в большом ходу еще и ныне среди галицкого, мазурского и русского населения. Наряду с этими политически-общественными анекдотами народ разсказывает много интересных вещей о проворности, хитрости и плутовстве «москалів i pocciйских салдатів».
Отношение народной массы къ Poccии отразилось и на карпаторусской интeллигeнции, которая, поддаваясь — как народным симпатиям, так и руссофильству своих славянских соседей чеховъ, словаков и сербов, приветствовала восторженными одами главнейшие события русской жизни. Укажем только на оды по случаю смерти Александры Павловны, супруги угорскаго палатина 1804 г. («Maтepiaлы» 8 стр.); А. Духновича «Оду на тpiyмфъ Николая царя Pocciи, егда на турковъ воевавъ, напрасно чрезъ Дунай устроеннымъ мостомъ, въ Болгapiю съ всею силою перейшолъ Ісаакчу и Ісмаилъ и npoчія крѣпости взялъ 1 октоврія 1829» и «Стихи на взятое Варны 12 октоврія 1829» и И. Головацкаго — Пѣніе радостнаго голоса... Николаю I... при высочайшемъ выѣздѣ до города Вѣдня 1845 (изд. 1848 г. и в «Русской книге для чтения» I860).
Словом — «москали, русская сила, русский Бог» не были, повидимому, противны Карпатской Руси и пользовались у нея значительными симпатиями (Из работы знаменитого украинского ученого, первого директора (1905-1952) Национального музея во Львове, действительного члена Наукового товариства ім. Шевченка И.С. Свенцицкого Обзор сношений Карпатской Руси с Россией в 1-ую пол. XIX в. С.-П., 1906. С. 12-16).