Дужка злобно щёлкнула. Амбарный замок, словно жирный клещ на тощем теле мышонка, повис на дверях. Ещё с минуту он раскачивался, издевательски похлопывая своим воронёным задом створки. Гордей Корнеич тряхнул седой головой, отводя взгляд от ненавистной круглобокой железяки. Пожарный инспектор из района, старлей Пронин, небрежно сунул ключ в нагрудный карман.
– Амба, председатель! – весело сказал Пронин. – Пока нарушения не устранишь, клуб не открою.
– Как же… выборы ж на носу… с меня же три шкуры… – глава Сбруевки вспотел. И хоть его шкура давно никого не интересовала, включая жену, срыв выборов, это не срыв стула – в нужнике не затихаришься и не отсидишься. Избирком по головке не погладит.
– Как пить дать, сдерут! – не унывал старлей. – Бывай, Гордей Корнеич! Исправишь – звони, пиши, телеграфируй!
Пыль от умчавшейся пожарной «Нивы» давно осела на морщинистом лице председателя сельсовета, а он всё стоял возле запертого клуба. Вероломный поступок Пронина выбил его из колеи. Клуб в Сбруевке никогда не закрывался. Даже махновцы в гражданскую не посягнули на это. Навезли разгульных девок с города и устроили в нем блудошную. Но чтобы закрывать…
Гордей Корнеич завёл уазик. Задумался. Где-то надо выборы проводить. Сельсовет отпадает – уже полгода там идёт ремонт. Неторопко – рабочие только потолки побелили. У главбуха за это же время над домом вырос второй этаж.
Прежде стоял в деревне магазин, но, по словам главного бухгалтера, развалился за ветхостью и теперь печально-могильно серел фундаментом, как бы напоминая проходящим мимо селянам: «Все там будем». Красные кирпичи с клеймом «М. Т. Стръелинъ», из которых и было когда-то построено сельпо, кто-то видел в кладке нового гаража во дворе того же деятельного счетовода.
Председатель вдруг вспомнил, что в трудных и неразрешимых ситуациях власть всегда обращалась к народу. Так сказать, к братьям и сёстрам. Народ – мудр. Подскажет, поможет, в беде не бросит.
Пока селяне собирались у сельсовета, Гордей Корнеич с тоской осмотрел помещение. Маляры уже неделю не работали. «Материалы закончились», – сообщил главбух, закрывая багажник нагруженного «Ларгуса» и вытирая тряпкой испачканные в извёстке ладони.
«Братьев и сестёр» набралось человек двадцать. Активных пенсионеров. Председатель обрисовал картину. Выборы – это важно. Деревня возродится. Телятник приведут в порядок, и коровы перестанут ночами пялиться на звёзды сквозь обломки шифера на крыше, а дождь и снег больше не будут хлестать их по выпирающим рёбрам. Главбух хищно блеснул стёклами очков и гадко осклабился.
– В общем, граждане, односельчане, земляки, давайте обмозгуем, где голосовать? – закончил речь Гордей Корнеич.
Земляки нахмурили брови, потом загалдели. Никому не хотелось превращать свой пятистенок в избирательный участок. Целый день будут шастать туда-сюда дорогие односельчане. Не дом, а проходной двор получится.
Прошло минут десять. Неожиданно тётка Клавка, бывшая продавщица разоренной единственной торговой точки деревни, выступила вперёд:
– Эх, всё равно одна живу – айда голосовать ко мне в избу!
Председатель довольно крякнул – проблема разрешилась, избирком похвалит. Он хотел распустить собрание, но тут подала голос Егориха.
– К тебе в избу?! Иди сама в свою лохматую избу! Слышишь, Корнеич, – Егориха повернула крючковатый нос к председателю. – Ноги моей не будет в вертепе этой шалопутной! Да у ней же чуть ли не все мужики наши побывали!
– А ты чё, свечки держала?! – взвилась тётка Клавка, сверкая золотыми зубами.
– А что, Васька Ведомский не ходил к тебе?!
Васька ошалело оглянулся на жену. Тамара, мощной грудью опираясь на коромысло, тяжело смотрела на мужа. Тот, кстати, недоказанный, грех двадцатилетней давности он отработал сполна. Врачи в горбольнице тогда сказали: жить Василий будет, но заикание и хромота на обе ноги останутся с ним до конца.
Опять все затарахтели. Кто-то защищал экс-владычицу сельпо – ведь прямых свидетельств растления Клавкой мужского населения не представлено, кто-то стоял на стороне Егорихи. Собрание перерастало в птичий базар. Председатель вытащил из уазика сетку с пятью бутылками самогона. Ядрёным напитком он планировал угощать ревизоров на следующей неделе. Но сейчас ситуация теряла контроль и требовала соломоновского действия.
Выпили, закусили, поплакали, пообнимались. Бабы в Сбруевке злы на язык, да отходчивые. Решили обид на тётку Клавку не держать и принять ее смелое предложение. За это Гордей Корнеич ей пару мешков комбикорма забросит.
Разошлись. Главбух, помня о мешках с комбикормом, подошёл к председателю и уговорил того провести выборы у него. Мол, оповещать людей пока не надо, а в «день икс» главбух встанет возле дома тётки Клавки и направит односельчан к себе. У счетовода и комнаты просторнее.
Бабы после собрания постановили простить некогда шалопутную тётку Клавку окончательно. Предварительно легонько наказав, конечно. Для этого на выборы наденут кирзовые сапоги и сперва пройдут в них по свежему навозу, что привезёт внук Егорихе на огород.