Соня
А я еще считала его нормальным!
Сначала меряю шагами гостиную. Потом, уложив Майюшу, перехожу в кухню. Здесь не так просторно, но я все равно пробую покружить по кухне. Неудобно. Сажусь допить свой остывший чай и снова вскакиваю на ноги.
Не могу сидеть. И ходить как маятник от стенки к стенке не могу.
И он еще смеет утверждать, что он не Айдаров!
Да такой же как они, один в один. Непробиваемый бульдозерный танк. Который привык добиваться своего, плюя на чувства окружающих, шагая по головам….
Робкий внутренний голос, который мозг распознает как совесть, осторожно замечает, что Амир не сын Ольшанского. И что личной заинтересованности здесь у Демида нет и быть не может. Но эмоции захлестывают и заглушают все доводы разума и совести вместе взятые.
«Я с детьми не воюю…»
Еще бы! Такой благородный и великодушный Демид! Это известная стерва София Дашкова со всеми воюет. А младенцами закусывает на обед.
Убила бы…
В сердцах бросаю чашку в мойку, она чудом остается целой. Вздыхаю, открываю кран, вода бьет струей по дну мойки.
Он манипулирует мной, я прекрасно это осознаю. Демид давит всей своей массой, причем отлично знает, где и на что можно надавить. Вот только на дорожке, по которой он вынуждает меня идти, лед слишком тонкий и хрупкий. И я отдаю себе полный отчет, что стоит мне сделать шаг, тут же с головой провалюсь в ледяную воду.
Очень удобно быть благородным и великодушным за чужой счет.
Все тот же робкий голос внутри возражает, что когда Демид больше двух лет назад взялся мне помогать, его профит был нулевой. Возможно даже с небольшим минусом. Потому что как бы он ни кичился, это самый последний человек на Земле, который получает удовольствие от чьих-то страданий.
Демид был со мной в аэропорту, он видел глаза Рустама. И он совершенно точно не злорадствовал.
Но мне все равно хочется бросить чашкой не в мойку, а в Демида. Потому что знаю, какое приму решение. И этот гад знал. Уже когда сюда ехал, знал.
Плюю на время суток, на то что совершенно точно не высплюсь — впрочем, сон мне по любому не светит, — и делаю себе кофе. Достаю десерт. Вкусный, с голубикой.
Кофе пью сидя на подоконнике — он у меня широкий, удобный. Я туда подушек набросала декоративных, чтобы сидеть было удобнее.
Постепенно сдуваюсь, и пока моя внутренняя истеричка с довольным урчанием поедает десерт, голос разума звучит в голове все громче и настойчивей.
В рассказе Демида слишком много нестыковок. А в такой простой и понятной истории их вообще быть не должно.
Лиза сбежала? Сбежала и бросила больного ребенка, прекрасно осознавая, что сжигает за собой все мосты? Очень глупо и недальновидно для такой расчетливой особы.
Детский лейкоз успешно лечится, особенно с возможностями Айдаровых. Можно даже сказать, Айдаровых-Ольшанских, раз Демид принимает такое живое участие в племяннике.
Тогда с чего вдруг Лиза, которая все это время мертвой хваткой держалась за Рустама, мирилась со всеми его ограничениями, при этом давно распрощавшись с перспективой стать Айдаровой, решает исчезнуть? Значит Демид солгал? Конечно, на него это непохоже, но с другой стороны, что ему может помешать? Или же они ее нарочно с Рустамом куда-то сплавили, объяснив тем, что иначе я не соглашусь привезти дочь?
В принципе, звучит логично. В то, что Лиза согласилась им подыграть, ничего удивительного. Я бы к ней на коленях ползла, будь я на ее месте.
От того, что я могу оказаться на ее месте, немеют конечности, и я спешу переключиться на свои раздумья. Не хватало мне еще для полного комплекта мучиться чувством вины.
А вот здесь появляется еще один интересный вопрос. Почему не подошел Дамир?
Я не генетик, но из того, что я нарыла в интернете, Дамир и Майя как доноры для Амира абсолютно идентичны. Разве что я окажусь более генетически совместимой с Амиром чем Ди.
И чем дольше я об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что это довольно топорная попытка Демида заставить меня рассказать Рустаму о дочери. Как бы я ни возмущалась, попытка, увенчавшаяся успехом.
Несколько раз тянусь к телефону, чтобы написать гневное сообщение, и спустя некоторое время кладу обратно. Все равно ничего не изменится. Я решение приняла, а спрашивать Демида о причинах не имеет смысла.
Причина очевидна. Он сочувствует брату и хочет подстраховать его, сгладив возможную потерю сына приобретением дочки. И за то, что моя малышка для Ольшанского лишь разменная монета, мне хочется его убить.
***
Ровно в восемь сорок пять во двор заворачивает огромный, похожий на танк, внедорожник Ольшанского. Я вижу его из окна, но когда дверца со стороны водителя открывается, отхожу и задергиваю штору.
— Пойдем, доченька, — зову Майюшу. Малышка с готовностью бежит к двери, придерживая рюкзачок.
У меня один чемодан, там в основном вещи Майи. Надеюсь, что в столице мы не задержимся.
Я, конечно, позвонила Каменецкому с просьбой дать мне отпуск за свой счет в связи с непредвиденными обстоятельствами. Но как я и думала, для него моя просьба не стала новостью, и меня отпустили с подозрительной готовностью. Как минимум, Глеб Дмитриевич был предупрежден.
Выходим из подъезда. Демид оборачивается на звук, и в его глазах вспыхивает такой неподдельный восторг, что я на мгновение теряюсь.
Его вообще можно понять, этого Ольшанского?
— Привет, — он улыбается мне и гладит по голове прилепившуюся к его ногам Майюшу. — И тебе привет, пчелка! Ну что, полетаем?
Малышка задирает сияющую мордашку и кивает. Демид поднимает ее на руки, и я не могу не отметить как бережно он это делает.
Все равно сволочь…
Равнодушно отворачиваюсь, но чувствую, что вчерашний запал куда-то исчез. Уже не так хочется придушить этого улыбающегося засранца. А его внимание полностью посвящено племяннице.
— Пойдем, дядя Демид посадит тебя в кресло. Смотри, пчелка, что я тебе привез…
И кресло у него в машине установлено. И зайца с болтающимися лапами Майе купил. Ждал он мое решение, как же… Трепло…
— Соня, — он подходит ко мне, кладет руки на плечи. Передергиваю плечами, давая понять, что это лишнее.
— Поехали, Демид, — хочу повернуться к машине и открыть дверь, но он не дает. Держит крепко, заглядывает в глаза.
— Ты не представляешь, девочка, просто не представляешь как я тобой горжусь, — говорит он таким тоном, что у меня непроизвольно в горле встает ком. Впрочем, быстро исчезает.
— Да пошел ты, Демид, — шиплю сквозь зубы тихо, чтобы не услышала дочка. — Ты прекрасно знал, что я поеду.
— Не знал, — он держит, не отпускает, — честное слово, не знал.
— Ну узнал и что, легче стало? — отталкиваю его руки и сажусь на пассажирское сиденье. — К чему только был весь этот спектакль…
Демид щурится, но ничего не говорит, молча садится за руль И только когда машина трогается с места, замечает, глядя перед собой:
— Видишь ли, Соня, даже такие закоренелые циники как я время от времени нуждаются в обществе таких чистых и порядочных девочек как ты.
— Зачем? — спрашиваю уже не так сердито. Разве можно злиться, когда у него вот такое выражение лица?
Он поворачивается ко мне и отвечает предельно серьезно:
— Чтобы не потерять веру в человечество.
И в его словах столько горячей признательности, что я признаю себя проигравшей по всем фронтам.
— На дорогу смотри, Ольшанский, — ворчливо выдаю, старательно маскируя очередной ком в горле, который на этот раз сам исчезать не хочет. Приходится несколько раз сглотнуть.
***
Почти всю дорогу мы не разговаривали. Потом я вообще пересела на заднее сиденье — Майюша уснула и проспала почти два часа. Проснулась и началось привычное для каждой мамы «пить» и «писять».
Ольшанский свернул на заправку. Я сводила дочку в туалет, а когда мы вернулись, Демид предложил перекусить.
— Я редко завтракаю, — объяснил он коротко, — а в дороге люблю отравлять организм вредной едой.
Под вредной едой понимались бургеры и хот-доги. Я согласилась, хотя Демид меньше всего похож на человека, который в принципе склонен себя чем-то отравлять.
Я тоже с утра не позавтракала. Ребенка покормила, а сама обошлась чашкой чая. Спала плохо, поэтому аппетита не было совсем. Но стоило запаху свежесваренного кофе достичь рецепторов, желудок сразу отозвался ворчливым урчанием.
Хорошо, хоть Ольшанский не слышал. Как бы я на него ни сердилась, приходится признать, что путешествовать с Демидом приятно и комфортно.
Он взял нам по хот-догу и капучино, Майюше молочный коктейль с печеньем. При моей попытке рассчитаться посмотрел на меня как на врага. — Что ты так смотришь? — не выдержала я. — Может, я хочу тебя угостить.
— Издеваешься? — это все, чем он меня удостоил. Но все равно пить с ним кофе и есть хоть-дог было уютно даже на заправке.
Потом мы с дочкой обе уснули на заднем сиденье. Когда я проснулась, обнаружила у себя под головой подушку. Дорожную, ортопедическую. Обернулась на дочку — малышка спала в детском кресле. Посмотрела во внутреннее зеркало и напоролась на внимательный взгляд черных глаз.
— Я всегда с ней сплю в дороге, — сказал Демид, не дожидаясь вопроса. — Подумал, что так тебе будет удобнее.
— Спасибо, — пробормотала я и обратно улеглась на подушку. С ней и правда удобнее…
Обед мы проспали, но голод не чувствовался, и Демид предложил подождать до города. На очередной заправке мы с ним заправились кофе, а ребенка покормили йогуртом и круассаном.
Когда за окном потянулись узнаваемые пейзажи пригорода, я посмотрела на часы с удивлением — пятьсот километров мы пролетели чуть больше чем за пять часов. Мы сейчас по пробкам будем ехать дольше, пока доберемся до дома Демида.
***
Насчет пробок я оказываюсь совершенно права.
— Ты не против, если вы с Майей поедите дома? Там есть готовая еда, я распорядился, — Демид смотрит на меня в зеркало.
— А ты?
— У меня еще остались кое-какие дела.
Пожимаю плечами.
— Конечно. Делай так, как тебе удобно.
Он сразу предупредил, что поселит нас с дочкой у себя, хоть я попробовала настоять на гостинице. Стоит ли говорить, что мои попытки потерпели сокрушительное поражение?
Автомобиль Демида въезжает в знакомые ворота, и я испытываю приступ дежавю. Когда-то я уже въезжала в эти ворота на его машине, моя жизнь тогда круто изменилась. Означает ли это, что я снова на пороге перемен? Или мне просто следует нормально выспаться?
Демид выходит и распахивает передо мной дверцу. Поворачиваюсь к дочке, но она вцепилась в кресло и упрямо мотает головой.
— Демид! — требовательно зовет, и ее дядя расплывается в довольной улыбке. Обходит автомобиль и вынимает малышку из кресла.
— Ох уж мне эта айдаровская кровь, — бубню себе под нос, выбираясь из машины.
Подбегает охранник и тянет из багажника чемодан. Мне его лицо незнакомо, но он подозрительно приветливо улыбается. Похоже, парень наоборот прекрасно меня знает.
Дочка на руках у своего дяди радостно хохочет и всем видом дает понять, что слезать с его рук не собирается.
— Майя так легко перенесла дорогу, — признаюсь Демиду, когда поднимаемся по ступенькам крыльца. — Я переживала, что она будет капризничать.
— Мы с ней подружились, правда, пчелка? — подмигивает малышке Демид. И добавляет уже для меня: — Непослушные девчонки моя узкая специализация. Меня даже ты слушаешься.
Возмущенно взмахиваю руками, но он уже скрывается в дверном проеме.
В доме ничего существенно не изменилось, он все такой же стильный, дорогой и огромный. Под стать своему хозяину. Майюша принимается носиться по холлу, а я иду в кухню.
На плите стоит еще теплый плов с курицей, отбивные и молочная каша. В миске возле мойки свежевымытые овощи.
— Я сейчас быстро приготовлю салат, — говорю Демиду, — идите с Майей мыть руки.
Он начинает было говорить про дела, но еда так вкусно пахнет, что Ольшанский сдается. Его громкое «Пчелка, скорее лети к дяде Демиду» тонет в недрах громадного дома, а я достаю стеклянную миску для салата.
Надо же, помню!..
***
— Спасибо, Соня, все было очень вкусно, — Демид встает из-за стола и целует меня в макушку. — Я сейчас уеду, но вечером ты будешь мне нужна. Прокатимся с тобой в одно место.
Прокатимся так прокатимся. Приезжает Демид как и обещал, вечером. Вместе с ним в дом входит приятная пожилая женщина, чем-то напоминающая Полину Львовну.
— Пчелка, иди сюда, — зовет Ольшанский Майю, и когда та подбегает, усаживает к себе на колено. — Нам с мамой надо съездить в одно место. Это недолго. Ты побудешь с Галиной Алексеевной, хорошо? А когда я вернусь, мы с тобой будем строить дом.
Он показывает на коробку, на которой нарисован огромный игрушечный домик. Я такой видела в интернете. Стоит как подержанная машина и занимает полкомнаты. Но Ольшанский может себе позволить поставить такой домик в каждой спальне, поэтому я лишь вздыхаю.
Надо ли говорить, что Майюша с готовностью со всем соглашается.
— Ты балуешь мне ребенка, Демид, — ворчу, забираясь на пассажирское сиденье его внедорожника.
— Кто-то же должен ее баловать, — невозмутимо отвечает Ольшанский.
— Как у тебя так получается? — не могу сдержать завистливых ноток. — Она тебя впервые видит, а ты можешь договориться с ней практически обо всем. Может поделишься секретом?
— Легко, — кивает Демид, — тебе просто надо стать мной, и все.
— Спасибо за совет, — фыркаю я, — обязательно воспользуюсь.
Он улыбается кончиками губ, а я замечаю, что мы выезжаем на трассу. Куда он меня везет? Но зная по опыту, что расспрашивать Ольшанского бесполезно, поэтому молча смотрю в окно.
Наконец, сворачиваем с трассы на проселочную дорогу и тормозим у высокого забора почти у самого леса. Выходим из машины, оглядываюсь — скорее всего, мы приехали в один из дачных кооперативов.
— Проходи, — Демид открывает калитку, пропуская меня внутрь.
На пороге нас встречают двое охранников, как раз они мне знакомы. — Осторожно, здесь низкая притолока, — предупреждает Ольшанский и сам наклоняет голову.
Мы проходим по небольшому коридору и оказываемся на пороге комнаты. Я инстинктивно цепляюсь за локоть Демида, он успокаивающе накрывает мою руку ладонью. Первым входит в комнату и разворачивается.
Там на стуле сидит женщина, рядом с ней еще один охранник.
— Зачем ты меня привез сюда, Демид? — спрашиваю полушепотом. На звук моего голоса женщина поднимает голову, и наши взгляды встречаются.
— Лиза? — я скорее угадываю чем узнаю, потому что от прошлой Лизы осталась одна тень.
Продолжение следует…
Контент взят из интернета
Автор книги Тала Тоцка