Наконец-то добрался. Получил багаж, позвонил отцу по сотовому. Он заехал в пятнадцатиминутную бесплатную парковочную зону аэропорта. Папа и дядюшка сидели на передних сиденьях.
- Ты сам справишься? Мы не будем выходить.
Я кивнул, закинул сумку и рюкзак в багажник. Всё понимал. Старики. Спина болит. Ноги. Да всё! Лишний раз из авто выходить трудно.
Сел сзади, пожал морщинистые натруженные руки. Отцу было семьдесят пять, дядюшке семьдесят. Ехать за сто пятьдесят километров в одиночку батя не решался, а с напарником – пожалуйста. Всё ж веселее.
Приехал из города, чтоб забрать дочек. Всё лето гостили у дедушки и бабушки. Четырнадцатое сентября на календаре – пора бы и честь знать. По дороге обсудили всевозможные стороны человеческого бытия. Дядюшка рассказывал о том, как же хорошо жилось при Союзе, и как плохо стало сейчас. Я спорил с ним неохотно, потому что, с одной стороны, отчасти он был прав, а с другой, очень эмоциональный человек, дядя маялся сердцем, носил кардиостимулятор, и на мои аргументы непременно говорил: "Не буду я с тобой спорить, племяш. У меня сердце!" - и бережно постукивал по левой половине груди. Он всю жизнь проработал в рыбхозе. Речка на родине самая обычная. Каскад прудов, отделённых друг от друга насыпными дамбами. Но в советское время госконтора выращивала рыбу. Как выяснилось позднее, дело это глубоко убыточное, а государство преследовало лишь одну цель: население должно питаться свежей рыбой. Более на ум ничего не приходило. Только рыбные дни по четвергам. Отец при совке работал в колхозе механиком сельхозбригады. Не боялся никакой работы. Пахота, сев, уборка. На уборках зерновых непременно занимал призовые места в районе. Один раз был первым в крае. Работал на свеклопогрузчике. В конце восьмидесятых - начале девяностых зарплату в полном объёме не платили. Часть отдавали натурпродуктом. Помню, как на веранде стояли бесчисленные мешки с мукой и сахаром.
В новой России пришлось приспосабливаться, брать землю в аренду, создавать что-то своё. Ну, дай Бог. У него всё получилось. Теперь он имел двух взрослых детей, четверых внуков и правнука, пространный дом, свои деньги и пребывал в блаженном покое старости. Если б не болячки.
Приезжая на родину, я всегда непременно сбрасывал плащ городской зажатости, говорил по-нашему "хгхэ" вместо строгого "гэ". Да и вообще. На юге Руси свой особый языковой колорит. Отвык, конечно, но некоторые моменты использовал с рвением и энтузиазмом по полной. Уехал отсюда семнадцатилетним пацаном. Учёба, работа, женитьба, своя семья. Приезжал только в отпуск. Родители постарели, а мне хотелось вернуться на родину и жить постоянно. Жена не хотела.
***
По словам мамы, дочки, как узнали, что приеду за ними только в середине сентября, подпрыгивали выше головы, бегали по потолку и катались кубарем по всем комнатам. Старшей уж минуло пятнадцать, встречалась с мальчиком. Как-то попросил привести его. Я ж должен знать, с кем гуляет моя дочь. Привела! Точнее, сам пришёл! Серьёзный такой молодой человек. Одногодка дочки. Не знаю уж, как они там общались, о чем переписывались, но впечатление парень произвел сугубо позитивное. Конечно, негласный закон между поколениями не сквернословить в присутствии друг друга аккуратно соблюдался. Худощавый, загорелый, с натруженными мозолистыми руками, парень напоминал меня самого в юности. Его отец трудился в агропромсоюзе, в какой советские колхозы трансформировались. Мать работала учительницей русского языка и литературы в школе.
***
Засучил рукава и начал работать на участке. Привел в порядок сад. Спилил и убрал сухие ветки, осыпавшиеся сливы, яблоки и груши, что начали уже гнить и собирали эскадроны мух и ос. Вычистил курятники и весь задний двор от мусора. Скосил траву за двором.
Отец смотрел свои любимые передачи по Рен-ТВ. Ведущий орал о трехметровых людях, спустившихся с Гималаев, о пятиметровых, поднявшихся со дна Атлантичнского океана, а также о том, как их четырёхметровые потомки завоюют человечество, отберут наших женщин, а их потомство, в свою очередь, породит антихриста.
- Пап, ну сделай потише, пожалуйста.
- Я ничего не слышу, - батя глянул мне в глаза, поправил подушку, продолжил просмотр
- Выключай хотя бы звук, когда врубается реклама, - я злился на отца. Реклама всегда включалась на несколько пунктов громче и здорово высасывала мозг.
- А ты не вникай. Я вот пропускаю её мимо ушей. И все.
- Как же! Не вникай! Вся индустрия рекламы существует, чтоб окучивать мозги, - я не на шутку разозлился, не понимая, каким образом возможно прекратить этот цирк. С другой стороны, все, конечно, понимал. Отец находился в своём доме и в своём праве смотреть и слушать то, что ему хочется. И на той громкости, какая ему удобна.
- Пап, мы скоро уедем, а телевизор останется. Ну послушай. От твоего телевизора шатается весь дом! Можно же хоть иногда его выключать. Почитать книги, газеты. Открой "одноклассники".
Необходимо отметить здесь то обстоятельство, что папа вставал очень рано. Часов в пять. Включал компьютер (стационарный), врубал какой-нибудь ролик в одноклассниках или песню на довольно приличной громкости. Дочки не просыпались. Это делал я. Гнев застилал глаза. Шел разбираться с отцом, просил, чтоб сделал тише. Затем смекнул и подарил родителю наушники. Милое дело! Комп с утра был нейтрализован.
Вошла мама. Тяжело вздохнула, села в кресло у стола. Посмотрела на меня.
- Сынок, ну что ты тут сделаешь? Возраст...
- Мам, ну можно же хоть иногда выключать этот зомбоящик.
По телевизору группа захвата завернула генеральному директору Рен-ТВ щупальца за спину и поволокла в автозак. Я моргнул. Показалось.
- Старые мы стали, сын. Сахарный диабет. Гипертония. Голова болит. Все суставы. - Мама кивнула на свои ступни, что походили на клешни гигантского ракообразного. - Ездили с отцом в медцентр. Сдала анализы.
- А папа? Он обследовался?
Мама покачала головой:
- Нет. Ничего не могу сделать. Был бы он маленький, взяла б за ручку и отвела б к врачу. А так ... - Мама пожала плечами и опустила глаза.
Я решительно двинул к отцу. Тот задремал. Взял пульт и вырубил у телека звук.
- Ты оборзел! - Сразу проснулся отец и зашарил большой ладонью по прикроватной тумбочке.
- Пап, - постарался пропустить его выпад мимо ушей. Не вполне получилось. Почти. - Ты возил маму к эндокринологу?
- Да. Где пульт?
- Почему сам не зашел в кабинет?
- А зачем? Я здоров.
- У тебя диабет. Сколько ты уже не был у врача?
- Года три-четыре, - мама встала из-за стола и пересела к нам на диван.
- Я буду выздоравливать дома, - папа заполучил пульт и уставился в телевизор, добавив громкости. На экране Тимофей Баженов, находясь по ноздри в фекалиях техасских коров, пытался достигнуть противоположного берега выгребной ямы.
- Понимаешь, это серьезное заболевание. Если его не держать в узде, повышенный сахар будет жрать сосуды. В глазах - будет падать зрение, в почках - пострадают они, в ногах - заболят ноги. Если служишь в армии, и тебя не сожгли из огнемета, то непременно уничтожит сахар. - Не помню, в устах какого киногероя услышал эту фразу, но она мне определенно нравилась. - У тебя ишемическая болезнь сердца, - видел диагноз отца, когда листал медицинскую карту, - и это уже не сахар. Хотя бы два раза в год нужно обследоваться. ЭКГ, анализы, монитор.
- Я здоров.
Мама заплакала и вышла на кухню. Я за ней.
- Бесполезно, - вытерла слезу уголком платка, - мне его очень жалко. Он никогда таким не был. Посмотри. Как он сдал! Встанет с утра, сходит на тот двор, управится, потом ляжет и спит весь день под телевизор. Про врачей ничего слышать не хочет. Передние зубы выпали. Похож на старого пропитого бомжа. Делать отказывается, - мама покачала головой и снова заплакала, - у него старческая деменция. Неужели ты не видишь?
На улице из стариков остался один отец. Все умерли. Я вознамерился во что бы то ни стало переубедить папу и двинул к нему в комнату. Телевизор включен. Родитель не повернул и головы.
- Пап. - Ком подкатил к горлу и мешал говорить. - Послушай. Так же нельзя. Мама волнуется. Ты ж сам говоришь, мол, ноги болят, спина, плечи, руки трясутся, зрение падает...
- Знаешь что, сынок! - Приподнялся на подушке, упершись в нее локтем, - а не пошли бы вы вместе с мамой куда подальше, - отец грязно выругался.
Молнией охватила ярость. Всеобъемлюще и безвозвратно. Я схватил отца за грудки, стащил с дивана, поволок к двери. Он завопил не своим голосом. В комнату вбежала мама и вцепилась мне в руку. Оттолкнул ее, она ударилась о стену, осела на пол и зарыдала.
- Что, сынок, на родителей руку поднял! Нехорошо это! - Казалось, что отец издевается, улыбаясь щербатым ртом. Я крепко держал его за грудки, а он рассмеялся мне в лицо.
В глазах потемнело. В голову молотом шибанула боль. Да так, будто благовест старой деревенской церкви ударил где-то внутри мозга.
Бом! Бом! Бом!
Отпустил отца и присел на корточки. Затем отключился.
***
- Пап, ну сделай потише.
Я вздрогнул, очнувшись. Огляделся. Лежал на диване в родительском доме. Надо мной склонилась мутноватая фигура, но голос показался знакомым.
- Кто ты? - Как бы само собой проскрипело моё горло.
- Я? - Фигура пожала плечами и вышла из комнаты.
Послышался шорох и шёпот:
- Он уже меня не узнает.
- Да он только проснулся. Выключи телевизор, я с ним поговорю.
Фигура зашла обратно. Взяла пульт, телевизор потух.
- Зачем ... зачем ты это делаешь? - Рефлекторно пробулькал я.
Сделав над собой усилие и сфокусировав зрение, посмотрел фигуре в лицо. И не поверил своим глазам!
- Дочь! Это ты?! Какая большая! - Старшая превратилась в миловидную женщину лет тридцати. Из-за нее вышла другая фигура.
- Папа, - молодой человек тоже видимо повзрослел и заматерел, а голос превратился из юношеского в мужской, - мы отвезём тебя на обследование.
Не стал спорить, с трудом поднялся с дивана, прошаркал в ванную. Из зеркала на меня смотрел седой старик с морщинистым лицом и кустистыми бровями. А глаза не потускнели. Вдруг лавиной обрушились воспоминания.
Отец умер в семьдесят пять, мать - в семьдесят два. Жена ушла пару лет назад. Младшая дочка уехала в Италию, старшая вышла замуж и жила с мужем в Москве. Я остался совсем один. Бесконечные дни, месяцы и годы одиночества. Все сверстники и знаемые мной тоже ушли. Дочка приезжала раз в полгода и все чаще в их разговорах с мужем слышал фразу "дом престарелых".
Я улыбнулся отражению, а оно ответило мне кривым беззубым оскалом.
🙃