«Уснуть бы, и проснуться двадцать пять лет назад», — подумала Зинаида Никитична, оглядывая беспорядок, оставшийся на кухне после приготовления к поминкам. Да, сегодня она проводила в последний путь своего мужа, профессора Бориса Владимировича, и осталась совсем одна... Народу и на похоронах, и на поминках было не так уж много, — все-таки муж последние годы не работал, жил затворником, да и старенький уже был! Если были какие друзья, так все уже умерли, а родственников не было, потому и похороны прошли быстро и совсем не так, как можно было ожидать! Не так, как помнила Зинаида по своему деревенскому детству и молодости, — никаких рыданий, голошения «На кого ты нас покинул, да что ж так рано ушел»... Она, вдова, тоже не голосила, — понимала, что в городе, да еще в интеллигентской среде, такое не принято, она стеснялась своего деревенского происхождения и старалась не показывать его лишний раз. Потому и на похоронах плакала, конечно, и очень искренне, но сдержанно...
Тем более что и сочувствия к вдове тоже никто особо не выказывал. Во-первых, на похоронах были знакомые самого Бориса Владимировича, ее особо никто и не знал; а во-вторых, надо думать, даже в искренность ее горя не верили. Ну в самом деле, что она потеряла? Старика-мужа, которому было уже за восемьдесят, и который требовал постоянного ухода. Не потеряла, можно сказать, а избавилась! И осталась в большой, хорошей профессорской квартире, — плохо ли для бывшей деревенской девушки? Тут завидовать впору, не всякой доведется так устроиться!
А она ведь ни к чему такому не стремилась, и никогда думать не думала, что она, бывшая деревенская девчонка без образования, дочка Никитки Кривого, потом жена Степки Рыжего, — да и станет вдруг «профессоршей», будет на полных правах жить в этом красивом городском доме! И ведь, когда это все-таки случилось, даже особо рада не была, не считала, что «устроилась» она. Как-то, в самом начале ее «богатой» жизни услышала Зинаида, как кто-то прошипел за спиной: «Польстилась на сладкий кусок»... Да уж, сладкий... Наелась она его, теперь вот остался сухарь, — грызи, не хочу. Да не по зубам уже, самой шестьдесят лет!
Начало своей жизни Зинаида Никитична вспоминать не любила, — что там вспоминать? Жизнь в полуразвалившейся избе, где пол шатается, с потолка течет, из каждого угла дует. Пьяные скандалы отца, вечные недостатки всего, — одежды, еды, тепла, покоя. Мать рано умерла от такой жизни, старшая сестра вышла замуж, жила у мужа, два брата ушли в армию, да так и остались в городе, знать о себе не давали... Один был выход у юной Зиночки, — замуж выйти! Но жениха девушке из такой семьи не так-то просто найти, потому и вышла за этого Стёпку, единственного, кто предложил и готов был забрать к себе домой. Это сначала казалось выходом, но оказалось совсем наоборот, — дом, может, более справный, но хозяева там — свекры да муж. Но какой он и муж был? Такой же, как отец, — и пил, и руку на нее поднимал, и попрекал целыми днями... Даже беременность не исправила положения... В результате, когда уже на восьмом месяце была, муж так толкнул ее, что с крыльца упала, ну и родила раньше времени девочку, слабенькую, маленькую... И та прожила недолго, всего два месяца промучилась, умерла... Кого в этом обвинили? Конечно, Зинаиду! Свекровь с утра до ночи причитала по этому поводу:
— Ой, Стёпка, взял ты себе жену, —и родить нормально не может! Ну что это за баба, никакого толку от нее. Других так ли мужья бьют? Да и меня тоже мой колошматил, однако троих родила, все живые и здоровенькие, а это барыня, слова ей не скажи, сразу скинула! Да и ту не сберегла! Ой, позор один нам от тебя...
Не выдержала Зинаида такой жизни, собралась и уехала в город без всяких объяснений, даже развод не заключала. В городе она до этого ни разу не была и понятия не имела, что там делать, — поехала просто наобум, лишь бы из дома вырваться. А приехала, и, конечно испугалась... Сидела сначала на вокзале, потому что не знала, куда ей дальше пойти. Но выход был один, — идти, потому что домой возвращаться было еще страшнее! Оставила вещи в камере хранения и пошла бродить без особой цели. Из фильмов знала она, что таких деревенских девушек, у которых нет ни кола, ни двора, принимают на разные фабрики, там обучают работе, дают общежитие, — ее бы это вполне устроило, но вот где найти такую фабрику? Говорят, язык до Киева доведет, но она не знала у кого и что спросить! Не остановишь же человека на улице с таким вопросом: «Куда мне идти? Где мне дадут жилье и работу?»... Прошатавшись так день, возвращалась усталая на вокзал, дремала там на лавке, надеясь на какое-нибудь чудо, которое все не происходило. Досиделась до того, что ее заметил милиционер, подошел, спросил, что она здесь делает. Сказала, что приехала из деревни, не знает куда идти.
— Так надо или обратно возвращаться, или здесь место какое-нибудь искать, работу прежде всего! А на вокзале сидеть не надо, непорядок это.
— А вы не подскажете, какую можно найти работу? Вернуться я не могу, некуда возвращаться, а работать готова где угодно, сколько угодно! — решилась наконец спросить девушка. Милиционер и рта раскрыть не успел, как в разговор включилась уборщица:
— Ой, да пусть в городскую больницу идёт, там всегда такие требуются! Иди, иди милая, на соседней улице большое здание такое красивое увидишь, там к главврачу или к кому обратись, — санитаркой возьмут! Работа, конечно, не сахар, но получше, чем в колхозе-то вашем за свиньями убирать. Да и чем здесь, на вокзале, шваброй махать!
Ну что же, это был хоть какой-то совет, — и Зина пошла в больницу. К главному врачу её, конечно, не пустили, отправили в какой-то кабинет, где сидела строгая пожилая женщина. Выслушав просительницу, она сказала:
— Ну что ж, санитарки нам всегда нужны. Но это, предупреждаю вас, не легкий хлеб, — И начала рассказывать обо всех трудностях работы санитаркой. Зинаида не очень-то и слушала, — она на все была согласна, ей бы, главное, хоть какой-то угол, хоть на полу под лестницей! Но ей дали не только работу, ну и жилье, — комнату в небольшом домике на территории больницы, где жили или такие же работники, или приезжие командировочные. Комната, конечно, была не отдельная, —это бы было слишком жирно, — а на двоих со старушкой-соседкой, которая тоже много лет проработала здесь санитаркой, а сейчас ее перевели в гардероб. Старушка, тетя Оля, была не очень разговорчива, хотя в общем-то рада новой соседке, прежняя переехала, нашла где-то в городе комнату.
— Эту Любку тоже санитаркой взяли, но сразу было видно, что работать она и не собирается. Да и какая из нее работница, — неряха и лентяйка, за собой-то никогда не убирала ! К тому же ругалась всегда, слово ей не скажи, я уже жаловалась на нее главврачу, он грозился уволить, да она сама ушла... А до неё другая была, Вера, старше меня, она померла уже...
Со временем Зина рассказала тёте Оле про свою прежнюю жизнь, про то, почему решила уехать из дома :
— Жить там сил не было! Мне и вспоминать это страшно, — сказала она.
— Понятно, жизнь есть жизнь... Может, оно и правильно, что уехала, но это тоже как сказать. Потому как все же своя жизнь-то была! А вот на что ты ее променяла? Я тебе так скажу, милая: надо тебе замуж выходить! Молодая, красивая, найди себе какого-нибудь мужичка, чтоб с жилплощадью был, хоть комнатка маленькая, а хоть и общежитие... Ну что, поживете, детей родите, может, и свою дадут!
— Была я уже замужем! Видимо, не для меня все это, — отвечала Зина, — Мне и думать про это не хочется!
— Так ты и не думай. И если подвернется вариант, — тоже не думай! Выходи просто за любого, кто есть. Меня вот вспоминай для примера! Я вот тоже от мужа ушла, детей так и не родила, думала — поживу здесь, поработаю, а там видно будет. И оглянуться не успела, как старухой стала... И что теперь? А ничего. На пенсии уже, а работаю. Оно, конечно, и хорошо, что работа есть, потому что чтобы иначе делала? Ни ребенка, ни внучонка... А ведь могла бы выйти, жить нормально, а чего-то всё кривлялась: за того не хочу, за этого не пойду, все мне плохи были... А теперь подвернись какой старик с квартирой, не пошла бы разве? Да бегом бы побежала, хотя ноги больные! Но нет и таких теперь, нету для меня женихов... Так что не глупи, девка!
Но Зина вовсе не врала, — она действительно не думала ни о каких замужествах! На первых порах она наслаждалась своей новой жизнью! Впервые она была сама себе хозяйка, — у неё был свой угол, где она ни от кого не зависела, была работа, — не самая приятная, далеко не легкая, но все же... К тому же зарплата была, свои деньги, — тоже невеликие, копейки, можно сказать, но куда ей было тратиться? Едой в рабочее время обеспечивали в больнице, за это высчитывали какую-то часть зарплаты, а дома готовить было негде, так что только чай пила. Покупала что-нибудь к чаю, — хлеба, колбасы, булок каких-нибудь, и ладно! К тому же жизнью она была не избалована, до еды не жадна, на наряды не падка, и деньги тратила с крестьянской прижимистостью, — старалась каждый месяц из зарплаты хоть рубль отложить на черный день. А потом выяснилось, что и на этой работе можно подработать! Объяснила это Зине нянечка из опытных в первые же дни. Видя рвение и безотказность девушки, она сказала:
— Ты смотри, больных нам тут не избалуй! Что положено — делай, конечно, а сверх того не очень-то. Они же, больные-то, такие бывают, — разноется какая-нибудь: «Ой доченька, подай того-то, сходи туда, сделай это»... Родственники тоже бывают ох и наглые! «Вы за нашей мамой присмотрите, вы нашему папе подайте»... А ты не бросайся сразу, как подорванная! Не твое это дело, так и говори им: «Я не для того здесь нахожусь!».
— Прямо так и говорить? Жаловаться не будут? — испугалась Зина, к которой уже обращались с такими просьбами, и она всегда их выполняла.
— Кому? Господу Богу, что ли? Тебе и главврач скажет, что не твое это дело, — всем прислуживать. Твоё дело чтоб чистота была, вот ты ее и обеспечивай. А если больные, или родственники, сверх того чего-то хотят, пусть платят! — Отрезала опытная санитарка.
— Так ведь не платят же... Да и в больнице же все бесплатно, — не понимала Зина такой «политики», и в голову ей не приходило, что можно вот так, запросто, просить у кого-то деньги сверх зарплаты. И ей ведь не трудно человеку воды подать, или постель поправить, помочь до туалета дойти!
— Вот и пусть пользуются тем, что бесплатно, а ты не делай сверх того, за что тебе зарплату платят. Если отказать так уж стыдно, то вообще ничего не говори, мимо пройди и все. Быстро поймут что к чему, а нам к нашей то зарплате лишний рубль никогда не помешает.
Может, и правильно было все то, что говорила старшая подруга, но не могла так Зина, помогала, когда просили... И ведь оказалось, что и больные, и их родственники вовсе не такие уж наглые, по крайней мере не все, сами все понимали, совали мелкие деньги, да еще и благодарили... Больные тоже за любой пустяк старались угостить чем-нибудь вкусным из передачек. Как тут откажешься? Ну а со временем начала она принимать это, как должное, не смущалась и не отказывалась уже, если давали. А некоторым даже и отказывать научилась, — это особенно нахальным, которые не просили, а просто требовали, чтобы им оказывали какое-то лишнее внимание! Тут уж не стеснялась говорить, что в ее обязанности это не входит, а дальше уж пусть обижаются, если хотят. А работала она хорошо, свое дело выполняла лучше всех, жаловаться на нее причины не было!
И вот так отработала она десять лет... Пролетели эти годы как-то незаметно, работа-дом, ничего больше она и знать не знала. В выходные выходила иногда погулять в город, пару раз в кино сходила, хотя неудобно было одной, туда все больше парочками ходят. Друзей-подруг не завела, потому что где их было найти? На работе общалась она с такими же санитарками. Те, кто повыше рангом (то есть все), может, и не гнушались бы с ней общаться, — она сама их стеснялась, не считала себя достойной компанией. Ну а других людей она и не видела, откуда бы?
По этой же причине и женихов у нее не появилось... Бывало, что какой-нибудь мужчина заведет с ней разговор, — из числа больных, или санитар один раз привязался было, но Зине быстро объяснили, что он женат. А с женатыми связываться — это же последнее дело! Кроме скандала ничем это не закончится, а скандал, да еще на работе, — это и работу можно потерять, а этого Зина боялась больше всего! Потому что вся жизнь ее была на работе... Ну а после того, как исполнилось ей тридцать лет, решила она, что такая, значит, судьба, — не будет у нее никакого мужа, никакой семьи, — да и не надо уже! Привыкла она жить одна, ни от кого не завися. Потом и тетя Оля умерла, осталась она в своей комнатке одна... Поначалу очень тоскливо было, конечно, особенно когда думала о своей жизни. «Вот и осталась я на смену тёте Оле... Неужели так же, как она, проживу всю жизнь в одиночестве, и умру, — чужие люди хоронить меня будут? Хотя лучше уж так, чем свои бы со свету сживали!», — не верила она в согласную семейную жизнь, потому что не видела и примеров таких...
А потом на их отделение попала старушка одна, Татьяна Леонидовна. Это была грузная, вечная чем-то недовольная старуха, уже почти не ходячая. Навещал ее сын, тоже уже мужчина далеко немолодой, серьезный, важный. Про него говорили, что он какой-то ученый, и Зина его боялась. Она не то что на врачей, — на медсестер смотрела снизу вверх, а тут целый ученый! Она, правда, понятия не имела, чем занимаются ученые, но уж явно не со швабрами и с тряпками ходят! Мать он навещал не каждый день, и всё время попадал на Зинину смену, обязательно подходил к ней, говорил:
— Я пару дней не смогу приходить, вы уж присмотрите за моей мамой, — и вручал ей деньги покрупнее, чем все остальные. Просьба, конечно, не самая вежливая, но Зина бы никогда не посмела возразить такому важному человеку! А вот от денег попыталась было отказаться, — действительно, что же это он так много-то? Но он нахмурился и сунул купюру в карман так, что понятно стало, — возражения неуместны. Перепрятывая деньги в кошелек, Зина оправдывалась сама перед собой: «Ну что ж, он богатый, наверное, ученые много получают... К тому же мать свою любит, беспокоится за нее». Татьяна Леонидовна, наверно, знала, что сын доплачивает за дополнительный уход, принимала его как должное, и с Зиной была более ласкова, чем с другими. Так ей и говорила:
— Ах, Зиночка, как я рада, когда вы дежурите! В такие дни я даже чувствую себя гораздо лучше. А вот ваша сменщица, или как она там, Наталья, по-моему, — она такая грубая, такая неаккуратная! Я не понимаю, как ей позволяют работать с людьми!
— Ну что вы, она хорошая, устает просто, наверное... У нее маленькие дети, — оправдывала подругу Зина. Но для старухи это не было аргументом:
— Причём здесь дети? Дети дома, а здесь она на работе, и должна соответственно относиться к своим обязанностям! — видимо, эта пожилая женщина принимала санитарок за сиделок... А однажды сказала:
— А у меня, Зиночка, радость, — меня в понедельник выписывают! Я, конечно, очень хочу оказаться дома, там ведь и стены помогают, и единственное, о чем жалею, — это о том, что рядом не будет врачей, порой их слово лечит лучше лекарств... И вас тоже. К вашей помощи я привыкла.
— Ну что вы, вы без меня со всем справитесь прекрасно, Татьяна Леонидовна! К тому же у вас сын такой заботливый, — сказала Зина, а сама порадовалась, что старуха все-таки выписывается. Но оказалось, что и у ее сына есть соображения на этот счет. Навещая мать за несколько дней перед выпиской, он сказал девушке:
— Зинаида, у вас ведь бывают выходные? Так вот, я хотел попросить вас зайти к нам домой, и к выписке Татьяны Леонидовны навести порядок в ее комнате. Я хорошо заплачу, естественно.
— Да, конечно, я что же... Я зайду, завтра как раз выходной, — испуганно пробормотала Зина, замерев под его начальственным взглядом и голосом.
Вовсе не ради денег она согласилась! И совсем не хотелось ей идти в какую-то чужую квартиру, наводить там какие-то порядки! Она ведь, честно говоря, за свои больше чем десять лет жизни в городе, и в городских квартирах-то ни разу не была, в кино их только видела, а тут ведь не просто дом, а вон какого человека! А ну как она что-нибудь не так сделает, испортит что-нибудь? А он, хозяин-то, вон каков, — вроде об услуге просит, и то смотрит, как будто уже собирается выговор какой-то сделать, а если что-то не так будет? Страшно даже представить, как он отреагирует... Но и отказать не решилась! И не из-за денег, а просто вид у нег был такой, что в случае отказа несдобровать ей...
На следующий день с раннего утра пошла по адресу. Это оказалось не так уж далеко от больницы, в центре города. Когда подошла к дому, чуть обратно не повернула, — дом-то был большой, шикарный! Ей и войти в парадную было страшно... Но ведь обещала! А вошла — ещё страшнее стало, в парадной уже было так шикарно, так светло и просторно, так чисто... И за столом, в специальном закутке, сидела женщина, видимо дежурная, но какая! Пожилая вроде женщина, седые волосы короной, белый воротничок, смотрит так, будто и сама Бог весть какой начальник:
— Вы к кому?
Зина совсем оробела, забормотала, показывая бумажку с адресом:
— К Борису Владимировичу, зайти велел, комнату прибрать, вот написал: квартира сорок шесть...
— Проходите на третий этаж, пожалуйста, — сказала дежурная, указала на лифт. Зина мечтала, чтобы лифт рухнул, чтобы она не доехала до этой квартиры, ругала себя: «Куда я лезу-то, побью я их хрустали с полировками!». Ну доехала, конечно, благополучно, позвонила в большую, обитую гладкой кожей дверь. Борис Владимирович впустил ее, провел в комнату:
— Вот, Татьяна Леонидовна живет здесь. Как видите, здесь давно не было уборки, достаточно пыльно, все это нужно убрать, чтобы было посвежее.
Оценив «фронт работ», Зина вдруг успокоилась, — что это она, в самом деле? Ничего особенного здесь нет, она никогда ничего не ломала и не портила, и здесь, скорее всего, тоже все обойдется нормально. Никакой особой грязи в комнате нет, — ну да, очень пыльно, видно, что никто давно не убирал, работы хватает. Так для этого ее и позвали! Неужели она не сможет привести в порядок эту, не такую уж большую, комнату? И она уже по-деловому спросила:
— Ведь и окно вымыть надо, как я погляжу? И занавески постирать! Я это все сделаю. Вы покажите где тряпки, швабра, ведро. Где воду набирать куда сливать?
— Да, конечно, я всё покажу. Вы считаете, что и окно надо вымыть? — уже не так сурово спросил хозяин.
— Думаю, что это не помешает, — сказала девушка, — Конечно, можно только снаружи вытереть пыль, но его, наверно, не мыли несколько лет, стекла уже почти непрозрачные. Если вы хотите, чтобы было свежо, то ... — опять слегка растерялась, — вдруг он подумает, что Зинаида цену набивает? Успокоила: — Вы не подумайте, это все за те же деньги, мне недолго помыть!
И впряглась... Работы там оказалось выше головы, — весь день без передышки... Правда, хозяин пригласил ее на кухню, чаю выпить, выставил какое-то печенье и шоколадные конфеты, все это тоже показалось Зине пыльным, сам за стол с ней не сел. В день выписки тоже пришлось приехать с утра: шторы погладить и повесить. Зато уж результат порадовал! Больше ее саму, — хозяин на похвалы был скуп, сказал только, что все прекрасно, уехал за матерью, оставив ее одну. Зина заодно и коридор вымыла... То есть немного привела в порядок, настоящий порядок там навести — недели было бы мало!
Зато уж Татьяна Леонидовна, приехав в свою обновленную комнату, восхищенно охнула:
— Ах, какая чистота, какая свежесть! Вы, Зиночка, просто волшебница, Золушка! — и обратилась к сыну: — Боря ты сказал ей?
— Да, Зинаида, забыл вас попросить... Мама очень к вам привыкла, ей нравится то, как вы за ней ухаживаете. Не могли бы вы пару раз в неделю приходить и оказывать ей такие же услуги? Естественно, за хорошую плату.
Сказал — как пригвоздил девушку к полу этой просьбой... Отказать опять же было трудно, то есть почти невозможно! Не умела она отказывать, тем более когда просьбу вот так преподносят, вот таким тоном. Вроде просит, а попробуй, откажись! Хотя и ходить сюда, пусть даже и изредка, пусть даже и за любые деньги, ей совсем не хотелось! А ну как не угодишь? Да и вообще, чем таким она может помочь? В больнице понятно, а здесь-то?
— Да, Зиночка, и я вас прошу не отказываться, — вступила Татьяна Леонидовна, — Работой вас неволить мы не будем, но дело в том, что Борис Владимирович — человек занятой, я целый день буду сидеть одна, а это довольно затруднительно в моем положении. Именно пару раз в неделю, и именно что ненадолго!
И Зина не отказала, подписав себя на полугодовую каторгу. «Ненадолго» оказалось от темна до темна, в свой законный выходной! А «услуги», — это уход за довольно вздорной старухой, которую надо таскать по квартире под ручку, так как от кресла она отказывалась, и делать все под ее руководством...
— А что же, у вас домработницы никогда не было? — Решилась однажды спросить Зина, которой это действительно показалось странным.
— Конечно, была! Но это была уже не работница, а практически член семьи, родной человек! Она Бореньку с пелёнок воспитала, всегда была с нами... И ведь ненамного младше меня была, а умерла три года назад... И с тех пор мы не стали больше никого брать. Хорошую домработницу найти очень трудно... Жалко, что мы не встретили тогда вас, Зиночка. Так и живем вдвоем с сыном... — и, хотя Зина не спрашивала, добавила сухо, — Борис Владимирович был женат, но его супруга умерла, так и не оставив наследников. И он с тех пор тоже не женился.
«С чего это она об этом? — удивилась Зина, — Или боится, что я собираюсь за него замуж? Да мне такое и в голову бы никогда не пришло!». Она вообще очень мало знала о хозяине этого дома, и не пыталась ничего узнавать, удивилась только, — мужчине явно уже за пятьдесят, и что же он, так и прожил, — сперва с двумя старухами, матерью и той работницей, потом только с мамой? Но такие мысли её долго не занимали, потому что думать о Борисе Владимировиче было совершенно неинтересно.
Через полгода Татьяна Леонидовна умерла... Подготовкой похорон и поминок занялась, конечно, Зинаида, больше было некому, — она уже понимала, что сам Борис Владимирович совершенно беспомощен в бытовых вопросах. После поминального вечера, проводив немногочисленных гостей, — нескольких старушек, бывших подруг покойной, —она сказала хозяину, задумчиво сидящему в своем кабинете:
— Я сейчас приберусь тут и тоже уйду...
— Да, конечно, — рассеянно отозвался он, и Зине вдруг стало жалко этого старого уже человека, который остался в полном одиночестве. Она добавила:
— Если надо, я на девять дней тоже приду, и на сороковины тоже...
— Да, конечно, — повторил Борис Владимирович и вдруг встрепенулся: — Кстати, Зина, я вас попросить хотел, — не только на поминки, а вообще, не согласитесь ли вы приходить так же, как и раньше, два раза в неделю? Убрать, может, приготовить что-то, или... ну, сами понимаете, без этого мне не обойтись! Цена будет та же.
— Если вам надо, то всегда пожалуйста, — растерянно пролепетала Зина, чуть не плача от обиды. Она ведь думала, что, разделавшись с поминками, попросту навсегда уйдет из этого дома, а оказывается, нужно еще ухаживать за Борисом Владимировичем! И отказать не получилось! «Да что ж я за человек такой, — чуть не плача думала она, идя домой, — Ну почему нельзя было сказать, что нет, мол, у меня своя жизнь, а вы своей живите! Домработницу себе наймите, женитесь, в конце концов! Раньше, может, мать не разрешала, а теперь-то что?».
В конце концов она успокоила себя, — нельзя же было такое сказать в такой день! А вот пройдет какое-то время, те же сорок дней, — и скажет! А пока что же, не так уж трудно убрать квартиру из трех комнат, в одну из которых, — его кабинет, — ей и заходить нельзя. Готовить она не мастерица, о чем сразу предупредила, — учиться-то было некогда и негде.
Правда, женщины на работе, узнав о Зининых обстоятельствах, не поняли ее терзаний:
— А чем ты недовольна? За старухой ухаживать, — это, конечно, Боже сохрани, в больнице старухи эти надоели! А теперь-то что, — здоровый мужик, не дитя малое. Ты бы лучше, Зинаида, вот что: женила его на себе, и прописалась в его квартире!
— Да ну вас, — отмахивалась Зина, — Зачем он мне нужен-то?
— Он, может, и нет, а квартира-то всем нужна! Так что не дурила бы ты, девушка... И он не такой уж старый, и тебе не шестнадцать!
Зина прекрасно помнила сколько ей лет... Но рассматривать Бориса Владимировича в качестве возможного мужа она не могла. Она по-прежнему побаивалась его, и, хоть знакомы они были давно, каждый раз испытывала неловкость, если приходилось обратиться к нему с вопросом. То есть она вообще избегала общения с ним, здравствуйте – до свидания, вот и все! И он тоже не проявлял интереса к общению с ней, говорил так, по необходимости и по делу. Так, на положении приходящей домработницы, Зинаида прожила еще несколько месяцев, и даже привыкла к такой жизни! В больнице-то работала сутки через трое, и с охотой брала лишние смены, подменяла всех, кому это надо, — теперь перестала...
Отношение к ней на работе сразу ухудшилось, раньше-то все знали, что Зинаида всегда прикроет, выручит, — этим и была хороша, а теперь-то нет, отказывала... Само собой, не обязана была, но ведь раньше-то выручала! И пошли разговоры про Зиночку:
— Куда ей теперь наши копейки! Она теперь домработницей у профессора подрабатывает...
— И обхаживает, его, небось, чтоб женился! Вот она, тихоня-разиня, а в тихом-то омуте...
Доходили и до нее такие слухи, обидно было! Ведь и в мыслях у нее не было такого, — женить на себе Бориса Владимировича. Даже думать о таком было неловко. И совсем было решилась сказать ему, что все, мол, хватит, не может она больше у него работать, устает, мол, сильно... К тому же денег она подкопила к этому времени, пальто себе купила хорошее зимнее, еще что-то. Да, деньги терять было жалко, но и сплетни надоели, да и правда подустала она. Решиться на такой разговор было трудно! Вроде обещала одинокому, пожилому человеку... Да и видела, что помощь её нужна. Но Борис Владимирович решился первым! Однажды, когда она закончила уборку, сготовила обед на несколько дней и собралась было уходить, он остановил ее, позвал в гостиную для разговора. Она робко вошла, предвидя какую-то выволочку, которой не столько боялась, сколько радовалась, — будет повод отказаться. А может, сам решил выгнать? Но он собирался поговорить совсем о другом....
— Присаживайтесь, Зинаида. Я давно хотел предложить вам стать моей женой.
Да, вот так и сказал, без всяких предисловий, серьезно глядя ей в глаза... Зина потеряла дар речи, так и глядела на Бориса Владимировича, открыв глаза и рот. Ему, видимо, такая реакция девушки даже понравилась, — он слегка улыбнулся, чего раньше не случалось, и решил объяснить:
— Ваше удивление понятно, но, если подумать, то ничего странного я не предлагаю. Я не собираюсь клясться вам в любви, — не в том я возрасте! Но уверяю, что испытываю к вам симпатию и уважение, иначе и разговора этого бы не было. Понимаю, что вам надо подумать, и не прошу ответить прямо сейчас, но и попрошу долго не тянуть. И заверяю вас, Зина, положение моей супруги ничуть не ухудшит вашу жизнь.
Улыбка уже пропала, Борис Владимирович говорил как всегда сухо и деловито, а у Зины шумело в ушах, она все ещё не могла поверить в реальность того, что слышит.
— Да вы шутите, что ли? — наконец смогла выдавить она.
— Я похож на шутника? Да еще в таком вопросе? Поймите, мне шестьдесят лет, и жить одному мне трудно. Хотя, уверяю, работы больше у вас не станет, все останется по-прежнему, просто вы будете жить здесь, вам не надо будет возвращаться в больницу. У вас будет статус, положение, постоянная прописка, свой дом, где вы будете хозяйкой...
Если бы он начал говорить о любви, то Зина бы испугалась и, скорее всего, ушла бы навсегда, но Борис Владимирович сказал правильные слова: «свой дом»... А ведь это то, о чем она и мечтала! И все же она чувствовала какой-то подвох, и это не позволяло серьезно рассматривать предложение. Вспомнила и о том, что не позволит принять его:
— Ведь я же замужем!
Да, она так и не развелась с мужем, о котором за все прошедшие годы ничего не слышала, — это она и объяснила новому «жениху».
— Если вы не планируете возобновить с ним отношения, то, уверяю, расторгнуть этот брак будет проще простого, я обо всем договорюсь. Других препятствий вы не видите? Ну и прекрасно. Я не требую немедленного ответа, но...
Зина шла домой, не видя дороги, не замечая окружающих, — она уже знала, что согласится! Потому что какие еще у нее варианты? Или повторить судьбу тети Оли, или... Как будет складываться ее жизнь с таким мужем она не знала! Даже никаких предположений на этот счет не было. Ясно, что не как со Степаном, — а все остальное не ясно. Машинально дойдя до дома, она поздоровалась с кем-то из соседок, подумала с недобрым чувством: «Накаркали!». Говорили, что она «обхаживает» старика, а получилось-то наоборот, — он ее «обходил»! И ведь как, очень просто! Не шумело, не гремело, и вдруг: «Выходи замуж», и все. И она согласна.
Вот так, почти всю ночь прометавшись по своей (то есть казенной) комнате, — три шага от окна к двери, — она решила что надо, пора. Ей уже тридцать три, то есть шансов выйти замуж практически нет, потому и думать нечего! «Статус, положение», — все это было для нее пустыми словами, но вот «свой дом»... И даже то, что в этом доме будет муж, пока практически чужой, и даже не самый приятный человек, не пугало. «Нормальный он мужик, — не пьет, культурный, то есть драк и ругани точно не будет... А чтобы я, да к кому угодно не притерпелась? Да я и со Степкой бы век прожила, не будь он пьянью! Ну и не мамаша бы его. А с этим хоть таких проблем не будет», — с этой мыслью она успокоилась, легла и наконец крепко заснула. На следующий день она сообщила Борису Владимировичу свое решение, он поблагодарил и пожал ей руку, — это был первый случай, когда они прикоснулись друг к другу... И один из немногих.
Никакой свадьбы, само собой, не было, — они просто расписались, даже без свидетелей. Началась жизнь, которую трудно было назвать совместной. Еще до свадьбы, когда Зина дала согласие, Борис Владимирович познакомил ее с тем, как он видит их сожительство.
— Простите, не сказал сразу, — супружеских отношений не будет, вы понимаете, о чем я. Если вас это не устраивает, то... Да и потом тоже, — если решите устроить свою жизнь, то развод не составит затруднений.
С этим Зинаида была согласна, — ее если что и пугало, то это именно «отношения» с Борисом Владимировичем! Ну а раз их не будет — то и хорошо.
Ну и в остальном значительных перемен в жизни не произошло. Да, у нее были теперь новая фамилия, новый паспорт со штампами о браке и прописке, новый адрес... Ну и тот самый пресловутый статус, который Зинаиду вообще не волновал! То есть ей это звание профессорской жены не дало уважения людей, — скорее наоборот. Борис Владимирович, приведя ее домой из ЗАГСа под руку, повелительно сказал консьержке:
— Это моя законная супруга Зинаида Никитична.
Раньше-то она для этой строгой дамы была Зиной, домработницей... А теперь удивленно, но вежливо пробормотала:
— Поздравляю... — и посмотрела на новоиспеченную «профессоршу»... как-то непонятно. То ли с осуждением, то ли с презрением. Ну и потом частенько слышала шепотки за спиной — и о «сладком куске», и о «тихой сапе»... Было неприятно, но привыкла!
А в ее отношениях с Борисом Владимировичем не изменилось ничего. То есть его отношение к ней стало даже более отстраненным, — раньше она была «ты, Зина», теперь называл ее на «вы», и на людях по отчеству. Она спросила, почему так, — ответил:
— Вы теперь моя жена, я вас уважаю.
Ну что ж, хоть и странно, хоть непонятно, но все же лучше, чем как первый муж называл: «Зинка, собака»... А этот в первый же день выдал солидную пачку денег, сказал:
— Вам надо обновить гардероб. Сходите в магазин, но учтите, — ничего вычурного, оденьтесь прилично и строго.
Зина уже не была той деревенской девчонкой, — пожила в городе, насмотрелась, как здесь женщины одеваются. Да даже в этом доме, — здесь много людей со всякими «статусами» жили. Правда, некоторые одевались именно вычурно, — Зине это не нравилось, казалось смешным, особенно на пожилых, так что она постаралась одеться хорошо, но строго. Очень ей нравились на женщинах шляпки, это казалось верхом совершенства... Но себе так и не купила. И потом никогда не решалась, — казалось, что она не в праве, что ли. В платочке тоже вроде как «не по статусу, — в беретах ходила, или шарф красивый повязывала.
Украшения муж сам ей купил, принес, выложил на стол, — пару колец, цепочку с кулоном, серьги... Без всяких лишних слов, просто положил и сказал:
— Носите это, чтобы соответствовать.
Вот так она и соответствовала двадцать пять лет... А теперь сидела и думала, что же дальше-то? Вот так прожила, — и ведь ничего и никого не осталось. Муж не так уж долго был молодцом, — возраст брал свое, начал он болеть, инфаркт случился, нужен был уход... Ну что, для того ей и был дан и «статус», и все остальное, а ухаживать за больными она умела. Борис Владимирович, заболев, стал требовательным, вздорным, все больше напоминал свою мать, Татьяну Леонидовну. Других их родственников Зинаида не знала, да и были ли они? Похоже, что нет... И у нее не стало никого, кроме мужа.
Поначалу к нему иногда заходили прежние сослуживцы, — подбадривали, желали здоровья, Зинаиде Никитичне тоже, ручку ей целовали, хвалили за хороший уход... Хоть кто-то хвалил! Потом заходили все реже, — и вовсе перестали. Зинаида уже не скучала без общения с другими людьми, — и раньше-то такой привычки не было, а за годы замужества и вовсе отвыкла. Занималась хозяйством, а в свободное время сидела у кровати Бориса Владимировича. Разговаривать им было не о чем, — она ему книжки вслух читала, иногда сочувствовала с пониманием, с доброй, грустной улыбкой:
— Скучно вам, наверно? Вот такая уж я, и поговорить-то не о чем... Что же вы на образованной-то не женились?
— Не выдумывайте. Мне нужна была именно такая жена, — вот и весь ответ. Да и чего она, собственно, ждала? Пыталась утешить:
— Ничего, зайдет кто-нибудь... Сейчас ведь время-то учебное, а вот потом... Вы же сколько студентов-то выучили!
— Выучил... Кровь им пил сколько лет, они меня и знать теперь не хотят. Выучить бы их и без меня выучили! Так что зря я и жизнь-то свою прожил. И твою заел...
— Да что вы такое говорите? — испугалась Зина, сжимая его руку.
Впервые после свадьбы он обратился к ней на «ты», впервые она взяла его за руку... Не в чем было ей упрекнуть Бориса Владимировича! Он хотел как лучше, — и для себя, и для нее. И сделал, как умел. Но он-то мужчина! Проживший всю жизнь с матерью, а Зина-то знала, какова Татьяна Леонидовна... Не дала она сыну жить нормально, — вот он таким и вырос. Одна жена умерла, — это ей так сказали, но что там было на самом деле — так и не узнала, боялась спросить. Вообще боялась говорить с ним! Не решалась стать настоящей женщиной. Получила, что хотела, — достаток, свой дом, а если в доме нет любви, нет души, — чем он отличается от сарая?
И вот теперь она осталась одна, — совершенно одинокая. Да, есть дом, есть деньги, — пенсия-то у нее почти никакая, так как и стажа почти нет, но сбережения мужа остались, он все ей завещал. Но жить-то, в общем, и нечем! Заботиться не о ком, а ничего другого она не умеет. Оказывается, просто выйти замуж и прописаться мало! Вот только поняла она это поздно, уже держа умирающего мужа за руку.
Зинаида Никитична встала, повязала фартук, занялась своей привычной работой, — мыть, убирать, наводить порядок... никому, даже ей, не нужный! Но другого дела у нее не было.