Сегодня в шестой раз родился самый наш долгожданный ребёнок — Антон.
Долгожданный он не потому, что мы любим его больше всех. Нет. Всех детей мы любим одинаково. А потому что мы реально долго ждали его появления. Сначала врачи нам обещали его появление 30 сентября, потом 5 октября, потом 10…
Мы уже кричали ему (а точнее мне) в пупок, чтобы тот быстрее входил. Но он сидел. Долго и упорно. В итоге родился 16 октября, переходив все мыслимые и немыслимые сроки.
На днях спрашивал меня о том самом дне. В очередной раз рассказываю ему, как он родился, как долго мы его ждали.
— Ты чего так долго не выходил-то, а? — резюмирую я свой рассказ шуточным вопросом.
— Да я забыл, как рождаться, — отвечает сын на голубом глазу, — занятие пропустил.
Занятие он пропустил, видите ли! Вот и не верь после этого в перевоплощения. Вся семья на ушах стояла, а он просто вспоминал, как рождаться.
Кстати, об ушах.
Родился он с выдающимися ушами. Очень походил на Джек-Джека из мультика Супер Семейка. Пока был младенцем — выглядело мило. Но меня очень страшило его будущее. Как же он будет с такими выдающимися ушами во взрослой жизни? Других проблем у взрослого человека, ясное дело, быть не может. Только уши.
Начала мониторить информацию. Где-то прочитала, что если детям в младенчестве надевать чепчики, то уши прижмутся.
Ну чем ещё занять окситоциновую женщину после родов? Только чепчиками. Чему я с готовностью и посвятила себя и стала с маниакальной настойчивостью вязать их на пухлых щенках сына денно и нощно.
Снимаешь чепчик — уши действительно послушно лежат у головы, но через полчаса снова начинают гордо реять за щеками.
Еще кто-то написал в интернетах про специальный медицинский двусторонний скотч для торчащих ушей (даже не спрашивайте 🙈). Хотела было заказать, но конец моему безумию положил муж: запретил клеить сыну уши и спрятал чепчики.
Сейчас у Тохи уши ровные, лежат смирно (не иначе как чепчики помогли), но в семье ещё нет-нет, да взметнется кличка «ушастый».
Отличительная черта у пацана — настойчивость. Но по-хорошему, без перегибов. Выковырять заглушку из розетки штепселем от пылесоса — легко; закоммутировать технику через порт для наушников щупом для мяса — без проблем; залезть туда, куда в принципе нельзя или невозможно, а потом там застрять — плёвое дело; оказаться на крыше сарая в 1,5 года — да запросто! Может добиться своего, может.
Но сделает это так, что ты и не заметишь.
Как-то Антон разговаривал с Алисой
— Алиса, как тебя зовут? — спрашивает он. Года 3,5-4 ему было.
— Меня зовут Алиса, — отвечает ему колонка. — А как тебя зовут, человеческое дитя?
— Меня зовут Атося, — имя своё еще плохо выговаривал.
— Приятно с тобой познакомиться, Атося. Можно я буду звать тебя Антоша? — Алиса рубит фишку.
— Да! Алиса, как тебя зовут?
— Меня зовут Алиса! Приятно познакомиться! А как тебя зовут, ребёнок?
— Меня зовут Атося!
И так на протяжении часа, а то и больше.
Иногда я мечтаю быть, как Алиса. Столько выдержки и благоразумиях в её нечеловеческих мозгах.
Когда был ещё меньше, и вместо Алисы умел говорить только «Ася», он таки научил эту электронную женщину откликаться на чужое имя!!! Он долбил её часами и в итоги она сдалась и стала включаться на его «Асю». Примечательно, что мою «Ася, включи музыку» она игнорировала. Но когда её звал Асей это маленький, обворожительный мужчина, она просыпалась и начинала ворковать с ним. Причем осмысленней, чем со мной. Они нашли общий язык.
Антон любит музыку. Очень. Он каким-то встроенным камертоном вмиг срисовывает стройный музыкальный ряд в новой композиции и вливается в него.
— Что за песня? — сразу спрашивает он. — Запомни мне её!
И чаще всего песня действительно красивая. Как минимум — не гротескная какофония.
Как-то едем с ним мимо монастыря, а там колокола звенят.
— Сделай погромче! — требует он. А он её маленький был. Не понял, что звон — за пределами машины.
Пришлось остановиться и слушать звон.
Недавно услышал церковное песнопение и ему так понравилось, что мы всей семьей ещё два месяца слушали по всем возможным источникам хор братии Валаамского монастыря, удивляя прохожих на заправках и автомобильных стоянках.
— Я как будто в катафалке еду! — жаловался муж, когда Антон заставлял его включать молитвы в машине. — Большая чёрная машину и прямо тут кого-то отпевают.
Как-то раз Антон услышал «ом» в исполнении буддийских монахов. Не поверите: несколько недель к ряду перед сном мы включали ему «ом». Причём этот «ом» был таким густым и громким, что мне лично не понятно, как ребёнок мог им наслаждаться и засыпать под него.
В общем, он знатный любитель искусства во всём его проявлении.
Этот год — последний его год в детском саду. Со следующего сентября он идёт в школу. Уже закрываю мысленно его детскость, младенчество и мягкость воздушной сладкой ваты, хотя кожа его ещё по прежнему мягкая и гладкая как шёлк, пальцы ещё не потеряли детскую припухлость, скулы не вырезались остро на лице. Он еще часто, особенно со сна, пахнет Антошкой, тем маленьким мальчишкой с торчащими ушками, и даже иногда приходит к нам в кровать поспать.
Я смотрю на его стремительный рост, который у него подходит как будто быстрее, чем у старшего ребёнка, и пытаюсь ухватиться за время, поймать его, чтобы насладиться детской мягкостью, пока она ещё такая вот пушистая и не заматерела, не обросла возрастом. И мне кажется, что столько всего пропущено, столько не доделано с ним всего того детского, игрушечного, наивного, что хочется плакать. Хочется бросить все свои амбиции и стремления, и посвятить себя им, пока время не увело их безвозвратно в такую взрослую и такую далёкую жизнь.
Вижу, как проклёвывается в нём мужчина: летом в компании друзей он смалчивал свои обиды, когда не ладил с другими ребятами, злился, но молча уходил от них, переживая эмоциональную бурю в стороне, чтобы не видели, чтобы не замечали. И так хотелось подхватить его, как маленького, приголубить, пожалеть. Но уже почти нельзя — не даётся.
Но когда случится удариться, то бежит ко мне и горько выплакивает мне в колени или в плечо свою боль. А я молча обнимаю его, глажу по спине и по голове и благодарю молча за то, что пока ещё нужна, что пока ещё могу дать материнскую ласку и простым прикосновением смягчить боль.
Сейчас еду в сад с сюрпризом для него: везу торт и свечи. Он про это не знает пока. Не знает также, что я домой его потом заберу. Положу его спать себе «за бочок» (он так в детстве говорил) и буду наслаждаться запахом макушки, которая пахнет пока не взрослым и важным Антоном Евгеньевичем, а маленьким Антошкой.
