Сашка рос в крепкой семье. Отец с матерью много работали, в деревне дел всегда невпроворот. Он помогал. Но и по своим, мальчишеским делам успевал. Лапта, рыбалка, лошади – все было в его жизни.
В колхоз отец его не пошел. Делиться с бездельниками добром не пожелал. Да и не было много этого добра. Пироги с булками ели только по праздникам. Хотя и не пировали, но запах свежеиспеченного хлеба в избе стоял часто. А изба была просторная, светлая, в окна весной заглядывала цветущая черемуха. В детскую память накрепко врезались и злые слова соседки, тетки Натальи, с уличным прозвищем Распьянеха:
- Вишь, как Абрамовы-то разжились. Дом-то какой Василий отгрохал. Целый дворец. Раскулачить бы надо, паразитов!
Все кончилось быстро и разом. Однажды, лишь только успело семейство Абрамовых позавтракать, в ворота громко застучали. Басом залаял Карам, загремел цепью. Встревоженный отец, накинув тулуп, поспешил во двор, загнал собаку в будку. Мать с Сашкой наблюдали в окно, как он разговаривает с незнакомцем в форме, доказывает что-то ему, размахивает руками.
Мать не находила себе места:
- Да что ему надо-то от отца? Чужаку-то этому, а, Сашка? Смотри-смотри, у него ведь наган! Ой, батюшки, не кулачить ли нас пришли? Господи, царица небесная, спаси и сохрани!
Сашка смотрел исподлобья, запоминал. Видел, как чужак нехотя рылся в планшете, висевшем на боку. Добыл оттуда бумагу, протянул отцу. Как тот читал, потом вернул ее обратно. Как шел к дому, едва переставляя ноги. Открыв дверь, с порога объявил:
- Ну, все, Евдокия. Раскулачили нас, объявили эксплуататорами. За то, что я два года назад работников в жатву нанимал, когда ты в горячке лежала... Постановление мне показал, подписанное Григорием Куколкиным. Час нам на сборы, и его-то едва выпросил. За воротами сани стоят, на станцию нас повезут, а там - в Сибирь, лес валить.
Мать схватилась за голову, жутко завыла... Заплакал младший Ванька. Отец, прижав к себе, уговаривал:
- Ничего-ничего... И там люди живут. Не пропадем. Вставай, Дуся, собираться надо. Доставай простыни, собирай в узлы все самое ценное, самое теплое. Сашка, ты за Иваном пока присмотри.
Через час, после спешных сборов, Абрамовы уже ехали по деревне в обозе вместе с такими же горемыками. Шел частый снег, из окон скорбно кивали старухи, крестили изгнанников, будто благословляя на нелегкий путь...
В городе пришлось два дня провести в ожидании, ждали поезд на восток, в Сибирь. Для раскулаченных, как для прокаженных, выделили отдельное помещение, у дверей поставили солдата с ружьём. Спали вповалку на полу, хорошо, что мать взяла теплые вещи. В поезде было не легче. И хотя в углу вагона стояла буржуйка, и дрова регулярно подбрасывали, все тепло уходило сквозь щели.
Семилетний Ванька канючил. Видать, он замерз на вокзале, во время вынужденного ожидания поезда. Ещё больше мерз в дымном вагоне, хныкал. Мать закутывала его в теплую шаль из козьего пуха. Саньке отец отдал свой жилет из овчины, не разрешал снимать ушанку. Настраивал семью:
- Главное сейчас - выдержать дорогу. Терпите парни, терпи, мать. Доедем до места - легче будет возле людей, не пропадем.
Поезд с раскулаченными тащился медленно, долго, часами простаивал на станциях. Продукты, взятые из дома, таяли, как вода. На станциях приносили пустой похлебки, хлеба. Но это случалось раз или два в день, и есть хотелось постоянно. Многие семьи голодали. Абрамовы еще держались, у них оставались кое-какие запасы сухарей, сушеной моркови, соленой рыбы. Евдокия хотя и экономила, но дороги не видно было конца.
Мужики оторвали доску около окна, через эту щель можно было общаться с редкими местными жителями, которые отваживались подходить к составу. Народ знал, что через станцию иногда идет поезд с арестантами. И арестанты эти – раскулаченные семьи. Значит, не бедные. В пути их кормили плохо и они готовы были менять свои вещи на что-нибудь съестное. И хотя состав охранялся, можно было найти момент и подойти к вагону.
Хлеб, молоко, картошку, сало меняли на теплые вещи, а иногда – и на деньги.
Когда у Абрамовых закончились сухари, и семья сидела несколько дней на жидкой баланде, мать отдала за каравай главную свою ценность – пуховый платок. Этот хлеб растянули на несколько дней. Потом также ушли две шерстяные кофты. Больше ценных вещей у Евдокии не было. На каком-то полустанке плохо одетый мужичок предлагал невольникам три мороженых кружка молока и шматок сала за валенки. Василий, недолго думая, снял с себя теплую обувь. Взамен мужик сунул ему старые солдатские ботинки.
Тихонько, чтоб не слышали дети, отец уговаривал жену:
- Дуся, ты ешь побольше. Ведь я же вижу - кроме воды да пустой похлёбки ничего в рот не берешь. Нельзя так, о себе тоже надо думать. Ведь случись что, разве без нас мальчишки выживут?
- Да не хочу я, Василий, правда, не хочу. И детей жалко, отощали, одни глаза светятся, особенно у Ванюшки. Синюшные все, под глазами темные круги. Пропадем мы, Вася, как пить пропадем.
Эти разговоры пугали Сашку. Он видел, как быстро слабела мать, как часто, взахлёб, кашляла. Едва передвигалась по вагону, с трудом вставала. Настал день, когда она не поднялась. Лежала, вытянувшись, с заострившимся носом, пока ее не унесли охранники. Осиротели Абрамовы, Ванька плакал, отец пытался утешать его, но получалось у него плохо. Василий сильно горевал по жене, пал духом. Сердце его рвалось на части, а в один день и вовсе остановилось.
Все жалели ребятишек, ставших сиротами. Люди рассуждали, что скорее всего их сдадут в детдом, и судьба у них горемычная. Сашка слушал эти слова и всё его нутро сопротивлялось. он не хотел нив какой детдом. Считал это место хуже Сибири.
В голове мальчишки сейчас жила только одна мысль – что делать дальше? Вскоре появилось и решение: бежать.
Сашка внутренне готовился к побегу. Предупредил Ваню: когда откроют двери, чтобы вынести тела умерших за ночь, надо бежать. Мальчишки так и сделали, тихонько выбрались, скользнули под вагон. Их исчезновение осталось незамеченным.
Как оказалось, станция была в большом городе. В многолюдном и теплом вокзале мальчишки отогрелись, Санька думал, как раздобыть еду и что делать дальше. Какая-то сердобольная тётка, увидав, как худющий мальчишка наблюдает за поеданием ей булки, отломила краюху и протянула несчастному. Дети поняли, что можно просить. Сашка был больше и жалость не вызывал, а вот у Вани получалось хорошо. Братья воспряли духом и выбрали в углу место для ночлега.
- Ничего, Ванька, переживем. С голода не умрем, а завтра сходим в город, посмотрим, где у них тут чего.
У пекарни, где пекли хлеб столкнулись с такими же беспризорниками. Те обещали взять их в свою компанию, и показать, где есть теплый подвал. Там вполне можно было жить и «ходить на дела». Конечно, это было не как дома, но жить можно.
Возможно, братья Абрамовы так бы и стали махровыми беспризорниками, но случилось непредвиденное.