Из бумаг курского губернатора Алексея Степановича Кожухова (1824)
2. Лакей Афанасий Киселев. Что в течение 10 лет, видя беспрерывные наказания от Денисьева и жены его, чинимые лакеям, музыкантам и крестьянам, бежали 10 человек каменщиков, переведённых из одного с ним селения, один лакей, два музыканта, крестьянин Захар и другие многие крестьяне, коих он не знает.
Потому и он, не имея от господ к себе ни малейшего сожаления, назад тому 4 года бежал было вместе с тремя каменщиками, в намерении укрыть себя от жестокого наказания господ, но под Ромнами был пойман. По доставлению его к Денисьеву, пробыл он в кандалах недель 5 и наказан розгами, после же сего, сколько он ни старался заслужить милость господ, но никакое усердие не избавляло его от жестокости их.
По приказанию самой Денисьевой и в глазах ее он был наказан самым жестоким образом палками 1824-го года великим постом два раза, в третий раз Светлого праздника на третий или четвертый день начально за то, что купил якобы нехорошую просоленную рыбу, потом за то, что бежавший музыкант Тюлин якобы ночью прошел чрез господский двор, как он спал с дворником Черловским, который также наказан; а в последний раз за то, что не взял билетов в театр, когда оных не застал.
По привозе в Лебяжье лакей Семен остриг ему на голове волоса. Чернышев, чтобы не видали его бывшие тогда гости, провел его коноплями в кузницу. Вскоре за ними пришел и Денисьев, который, не спрашивая его ни о чем, пока поспеют делаемые кандалы, приказал связать ему ноги веревкою.
Кузнецу Родиону разбил до крови нос, что меньшой его брат ушел и унес с собою шейную рогатку. Потом Денисьев приказал Родиону делать кандалы как можно крепче и ушел к гостям. Вскоре после того крестьянин Марей приходил за кузнецом, который, возвратившись оттоль, сказал, что Денисьева призывала его для того, чтобы кандалы были как можно потесней, дабы обошлись только около одной нагой ноги, но он убедил кузнеца сделать кандалы такие, чтоб можно было около ноги подвернуть какую-либо кожу.
К вечеру поспели кандалы, кои, по снятию веревки, заклепаны были на его ногах. Чернышев привел его к погребу, а ключница Степанида, отомкнув оный, накормила его, после чего опустился он в тот погреб. Ключница заперла замком дверь. Чрез полчаса тою же ночью и в тот же погреб приведен кучер Емельян, у коего были заклепанные на руках и ногах кандалы, а на шее рогатка, замкнутая замком, где с ним Емельяном переночевали.
На другой день утром отперли двери погреба, и Емельян, не знает куда, пошел на работу, и погреб опять заперли. Чрез час отворили двери, и спустился к нему Чернышев, сказал, что Денисьева до прихода ее приказала связать ему назад руки, кои он, Яков, связал бичевою, куда вскоре пришла к погребу Денисьева.
Заметив, что нет у него на руках кандалов, закричала на Якова, для "чего он накануне того дня не надел наручней, что она ему самому за это прикажет дать 100 палок". Чернышев, павши на колени, просил помилования, после чего Денисьева, оставя бранить Якова, пошла, не знает куда, и Яков, заперев дверь погреба, также пошел.
Чрез час вновь отворила оную Денисьева, с коею пришли лакей Семен и крестьянин Григорий, кои по приказанию Денисьевой опустились в погреб и, развязав завязанные сзади руки, привязали оные к кольцу за персты, точно так, как был привязан кучер Емельян. Укрепивши его таким образом к кольцу, плотник Григорий стоял, а лакей Семен, поднимая обе его ноги, одну за другою, бил по подошвам его палками, сломал две палки, каковой бой продолжал более по левой ноге, которая и при сем его показании была опухшая, кожа на подошве отстала, имелась рана.
После боя по подошвам, продолжавшегося минут 20, Денисьева приказала Семену спустить с него портки и бить по седалищу и ногам. Семен и ciе наказание исполнил в точности при Денисьевой, отчего также на ногах и седалище хотя имелись боевые знаки, но как наказание тому прошло 7 недель, то оные истребились.
Кончивши же бой, спустя портки, Денисьева приказала оставить его привязанного в том виде, в каком он был, а Семену и Григорию приказала вылезти из погреба, а ключница оный заперла. В половине дня отперли вновь погреб, и влез в оный обучавшийся поварству мальчик Александр по приказанию Денисьевой, - надел на него портки.
Чрез час с ключницей пришла и Денисьева; стоя в дверях погреба, спрашивала, где остались Мартин и камердинер Семен; он отвечал на Москве. Тут она, Денисьева, заметя, как видно, что изнемог в силах, велела ключнице отвязать от кольца одну только руку, дать кусок хлеба и воды, но как не мог он есть, Денисьева пошла от погреба, а ключница, сжалясь над ним, привязала руку к кольцу не так крепко, а потому он перстами мог шевелить и таким образом находился привязанным с утра до вечера.
Ночью пришел плотник Григорий, отвязал ему руки на перстах, а узлы веревки, крепко затянувшиеся, не мог развязать, принужден обрезать ножичком. Ночевал с ним запертый в погребе.
Поутру он же, Григорий, бечевкою связал ему назад руки и, оставя его в таком положении, по приказанию Денисьевой, вышел из погреба и часу до восьмого стоял связанный. В восьмом часу тот же Григорий развязал ему руки, вывел на луг, где находившаяся Денисьева велела работать ему земляную работу.
Часа чрез два крестьянский староста Кусаков вместе с дворовым Мелиховым привез в Курск в господский дом и, продержавши в нем три дня, перевезен обратно в Лебяжье, и по приказанию Денисьевых посажен в погреб, где пробыл два дня и две ночи.
12-го июля, как совершенно помнит, на другой день именин меньшой дочери Денисьевых, Ольги, Денисьевым и секретарем Булгаковым был допрашиван, как значится в показании кучера Емельяна; когда же Емельян за Архипом пополз, то он не помнить кем был отведен в сад и работал около беседки.
Вечером лакеем Филиппом отведен в тот же погреб и запертый ночевал в нем с бондаревым сыном Петром. Пробыл в погребе еще две ночи. После допроса в курском земском суде недели 3 без выпуска пробыл в погребе. Емельян же только ночевал с ним, а днем работал кирпич. За 5 дней до приезда Тимченки был выведен из погреба, а напоследок дня 3 пробыл запертый в кладовой.
До побега, как выше значится, был он несколько раз наказываем, и по приказанию Денисьевых наказывал и он многих крестьян и дворовых и сенных девок, коих не припомнит, а совершенно знает, что в прошлом году зимою, когда Денисьевой в спальне ее были привязаны за пальцы вверх прачки Анисья и Матрена (из коих одна Анисья совсем почти умерла было), то он с дворецким Чернышевым и лакеем Семеном, вырвав из стены гвоздь, к коему была привязана, вытащили на двор, куда выбежала Денисьева со столовой ложкой и, разняв зубы, вливала в рот квас, чрез что Анисья пришла в чувство.
Ввели ее в девичью и положили. Денисьева, при выходе во двор, и сама, приметно, испугалась; хотя говорила, что это Анисье сделалось от родов, но несправедливо, потому что оное случилось от мученья, так как кто оное испытал, есть самое мучительнейшее.
Крестьянская женщина Катерина Васина объявила. В самое время уборки хлеба украдено из леса неизвестно кем вырытых пеньков возов пять, о чем Денисьева, узнавши и призвав ее Катерину к себе, приказала лакею Семену отвести ее в яму кирпич Паго сарая и там наказать палками. На дороге нагнал их другой лакей Филипп и объявил приказание госпожи бить больней и чтоб, по наказании, привести к ней для показания побоев.
Семен по приводе Катерины в яму обнажил ее, бил по всему телу палками жестоко, от чего она кричала и просила помилования, на что он ей сказывал, что и рад бы не наказывать больно, но что сама она слышала, что барыня приказывала привести ее к ней на показ и что когда больно ее не накажет, то ему больше достанется, так как прежде по ее же приказанию, когда наказывал прачку Матрену и ей показалось не больно, то за то она его в один день наказывала три раза; и тут же он, Семен, видя, что хотя все тело от пят и седалища избил до опухоли и сделалось сине-багровым, но как на правой только ляжке местах в трех просек до крови, а на левой не пробил, то он, Семен, из сострадания к ней, чтобы больше не мучить, оставя ее бить, не знает у кого, взял иглу, коею (сказавши: чего делать, старуха, барыня любит, чтобы наказанный был в крови, у ней же с одной стороны нет оной, то чтобы оная была на левой) на левой ноге от седалища до колена во многих местах распорол кожу, отчего пошла кровь и текла по пятам.
Тогда Семен привел ее к господскому дому, и Денисьева, стоя на балконе, приметила текущую по пятам кровь, так как она была босая, и более не осматривала. Браня ее за украденные пни, сказывала, что дура ты, старая чертовка, разве ты не знаешь, что ее царское имение нигде не пропадает; и для того грозила за те пни продать собственную ее корову; потом приказала ей носить землю засыпать ров и чистить дорожку, что она делала весь тот день без пищи.
При исполнении работы сей, от наказания хотя чувствовала мучительную боль, но до последнего издыхания работала, страшась вновь наказания, так как Денисьева о том ей уже грозила. Ночью уже посла хлеба, а на другой день новый управитель Макшеев отослал ее в лес, где она и находилась до взятия ее.
Мужа ее Трофима с начала весны на одной неделе три раза наказывала палками за то, что мало, как показалось ей, вспахано земли. Муж ее хотя и просил помилования, потому у него одна только лошадь и та самая хворая, но Денисьева не приняла ничего в резон, кричала: бей больше! От сего, а особливо по разнесшейся молве, что дворовых и крестьян наказывают в погребе и в других местах, привязавши за пальцы, на всех на них напал страх и ужас, что и теперь, ежели отдана будет господам, то должна безвозвратно погибнуть.
Противу наказаний сих дворовые люди и крестьяне, всего 84 человека, утвердив единогласно жестокое обращение с ними Денисьевых, показали, что они и все вообще крестьяне не имеют отдохновения, в праздничные и воскресные дни употребляются в господские работы, что тягловым крестьянам для себя работать давалось в неделю по одному только дню, иногда по два, а иногда ни одного, что многие отрываются от семейства в другие имения на господские работы по году и более, что в бытность Денисьева содержателем почт и поставщиком с его завода вина, у многих забраны собственные лошади на станции, другие сами с лошадьми находились на оных и в винокуренном заводе. За недачею корма, лошади пали, кожи с них забрал к себе Денисьев, и хозяева лошадей возвращались в дома свои с одними кнутами.
Во время нахождения на господских работах крестьянам, дворовым людям, даже и сенным девкам, отпускается один только хлеб, соль же и крупа никогда не отпускались. Все почти крестьяне находятся в самой крайней бедности, терпят в пропитании и одежде величайшую нужду. Многие дворовые и крестьяне, не стерпя жестоких наказаний, чинят побеги, так что одних ловят, другие бегут.
Что сверх того Денисьевы, всегда, когда живут в Лебяжьем, редкий день проходил, чтоб кого не наказали; бывало и то, что одним днем, утром и вечером, перебьют человек 5-6; из них сенных девок Василису Кузнецову, крестьянскую жену Ефимью Кондратову вешали к кольцу, к коему были привешиваемы кучер Емельян и лакей Афанасий.
Авдотью Кузнецову, Наталью Щеглову три дня часа по два к потолочной перекладине, Авдотью Гусеву, прачек Анисью и Матрену, приставя к стене к гвоздям, женщину Анну Подушкину в сенях к столбику, сенную девку Екатерину Уткину в девичьей к пробою дверной притолоки сама Денисьева, а крестьянскую женку Пелагею, Денисьева, в зверинце к перекладине, поднявши вверх руки, за персты бичевою привешивала.
Из числа сих же сенных девок, Василису наказывали у ворот господского двора в Лебяжьем, Настасью Киселеву на балконе, привязанную назад руками к столбу, Ефимью Кондрашову и сестру ее Пелагею привесивши под балконом.
Одних совсем нагих, других, поднявши рубашки до грудей, палками и кнутом жестоко наказывали по всем частям тела и по подошвам, каковое наказание производили, как сами мужчины показали при наказании Настасьи Киселевой, привязанной к столбу.
Наказывавшему молодому крестьянину Петру Богданову Денисьева приказывала, чтобы он доставал кнутом по тайному месту, сказывая: бей по курве, бл…; но что он не мог бить по тем частям тела затем только, что ноги были вместе.
Словом, по показаниям, Денисьевы производили наказание бесчеловечное, сама же Денисьева сенной своей девке Авдотье Гусевой, которая ходит за нею, начально прошлого года зимою за то только, что живущая у них малолетняя Ползикова без бытности ее Авдотьи в комнате, игравши переливала из графинчика в пузырек и обратно в графинчик сладкую водку, подсвечником пробила голову, в спальне привязала одну руку вверх к гвоздю, а другую, спустя вниз, наискось, к кровати.
Другой раз тою же зимою, поднявши вверх обе руки, к ширмам; в третий раз после праздника Святых Апостолов Петра и Павла за то только, что якобы нечисто в горнице, рвала за уши, остригла волосы и привязала к пробою дверей, и в таком положении она пробыла в первый раз с вечера до обедни другого дня.
Ночью, стоя в головах Денисьевой кровати, от мучительной боли, не смея кричать, визжала. Денисьева приказала ей молчать. Хотя и сама всю ночь не спала, но не оказала никакой милости. А в другой раз, бывши привязанною к ширме, от изнеможении в силах, упала вместе с ширмою на пол.
Денисьева и в сем случае, не отвязывая от ширмы, вместе с оною приказала поставить к стене, в каком положении простояла всю ночь, что от жестокости госпожи жизнь ее Авдотьи кажется мучительнее всех, потому что она всегда возле нее и на кого рассердится, то прежде всех доставалось ей, бьет, чем попадя без всякой вины.
Случалось и то, что Денисьева нарочито выискивала случай, дабы к чему-либо придраться, чтобы только побить кого. Меньшой Афанасьев брат по приказанию Денисьевой в погребе к кольцу, а в саду на раките был за персты привешен, и Денисьева, подходя к нему, толкала своими руками, чтобы Афанасий качался.
Из числа прописанных девок, Анисья, после родов недели через три с прачкою Матреною и девка Настасья, быв привязанными вверх руками, сделались без чувств и приведены в оное литьем в рот квасом. В августе месяце Денисьева, бывши в Дурновке, при наказании многих крестьян, не пощадила и беременной женщины Настасьи Богомазовой, которая по наказании, на третий день преждевременно родила двух мужеского пола людей, одного мёртвого, а другого, хотя и живого, но и тот при рождении бывший синего цвета, умер.
Крестьянскую старостиху Карпушкину за то, что дыни по ее приказанию, быв положенными в муку, начали портиться, кроме других разновременных побоев, завязавши на голове рубашку, в течение трех дней наказывала палками и кнутом.
Аввакума Жаркова за то, что упоминаемый Афанасий Киселев, содержавшийся в шейной рогатке, ушел, призвал к конюшне и приказал кучеру Михайле завязать бичевою волоса всей его бывшей большой бороды, бичеву, переложи чрез перекладину, тащить его за бороду вверх так, чтобы он висел.
Кучер Михайло, исполняя приказание Денисьева, потянул Аввакума вверх, от чего и от мучительной боли сделался он без чувств; помнит только, что когда при подняли его вверх захватило ему дыхание и он запищал, отпустили его книзу; то тут уже он, придя в чувство, видел, что от того подняли пошла у него из носа кровь. Бечёвка в волосах бороды столько запуталась, что вместе с волосами отрезана, после чего он же, Денисьев, на голове его с уха на ухо остриг волосы, подровнял бороду, как напротив того жена Денисьева тем же днем в саду вырезала волоса на бороде при наказании кучера Михайла Карманова палками и кнутом.
Одним днем кучер Михайло зимой в кладовой раздетый держан был на холоде с утра до вечера. Бывшие на бороде его волоса по приказанию Денисьева выщипаны и вырваны крестьянином Алексеем. Сам Архип, по жестоким наказаниям именуемый заплечным мастером, показал, что при наказании кучера Теплова в комнате, когда Денисьев, приказавши продолжать наказание, сам ходил в верхние комнаты, то он, Архип, видя, что Емельян и так уже больно избит, без бытности Денисьева не бил Теплова, дабы же Денисьев по возвращении в комнату не приметил того, вместо наказания по подошвам производил удары по чулку, лежавшему на полу.
И его большею частью наказывали за то, ежели кого не больно бил, и так жестоко, что всех тех палок, кои на нем переломали, нельзя набрать на две воловьих фуры, от каковых побоев бежали многие, бежала и его жена, и что родная их, Денисьевых дочь Александра, как и находящаяся при ней в услугах десятый год девка.