Все части повести здесь
Конечно, иногда у Кати не получалось напечь пирожков – иногда заболевал Андрюша, или она ездила в поселок навещать Полину Егоровну, Любку, ее родителей и свой огород. Тогда уже привыкшие к ней продавцы с рынка начинали скучать, и когда она появлялась, покупали пирожков в два раза больше, словно нагоняли те дни, когда она не приходила.
В тот день Катя, как и раньше, пришла на рынок. Стоя около Аллы и ее подруги, она подавала им пирожки, когда вдруг услышала за спиной голос:
– О, да тут у нас бизнес мутят под носом, а мы и не знаем!
Часть 41
Увидеть Катю он, конечно, не ожидал, а потому смотрел на нее с недоумением.
– Катя? – спросил удивленно – а... что вы тут делаете?
– Здравствуйте, Сергей Карлович – Катя пропустила его в двор – Евгения Дмитриевна любезно пригласила нас погостить у нее месяц.
– Нас? – спросил мужчина и кинул взгляд на Грея, который растянулся под вишней, вытянув все четыре лапы – а, ну понятно...
Он прошел в дом, и Катя видела, что держится он смущенно и словно бы стесняется, будто пришел не к себе домой, а в гости.
Он немного походил по гостиной, потом сел на стул и спросил:
– Катя, а Женя... Евгения Дмитриевна... Она скоро придет?
– Думаю, да, скоро. Она ушла на рынок.
– Вы не будете против, если я подожду ее тут?
– Но это же ваш дом, почему я должна быть против? Хотите чаю?
– Воды... Я бы не отказался от глотка воды, на улице жарко.
По его виду было понятно, что он до сих пор удивлен тем, что увидел Катю у доме, который когда-то был его.
В этот момент захныкал проснувшийся Андрей, и Катя, кивнув мужчине, отправилась к сыну. Она не услышала, как Сергей Карлович последовал за ней, а когда, взяв сына из кроватки, обернулась, он стоял в дверях комнаты и смотрел на Катю с малышом на руках. Она увидела вдруг, как на глазах его, под толстыми стеклами очков, появились крупные, как горох, слезы.
– Андрюша – Катя поцеловала сына в щеку – давай знакомиться с дедушкой.
Она подошла совсем близко к Сергею Карловичу и тот, протянув руки, взял ребенка. В этот момент в глазах его было столько любви и боли, что Катя сама не выдержала и отвернулась, чтобы смахнуть слезинки с глаз.
– Вот, Сергей Карлович, это Андрей Андреевич – улыбнулась Катя – ваш внук.
Они не заметили, как пришла Евгения Дмитриевна.
– Сережа? – сказала удивленно, но тут же ее взгляд стал холодным, а вид – неприступным – а ты что здесь делаешь? Пришел поговорить о разводе?
– Нет, Женя! – мужчина, поцеловав внука, передал его Кате – я пришел... поговорить.
– Тогда пойдем в гостиную – Евгения Дмитриевна обняла сначала Катю, потом внука – я там на рынке купила Андрюше новые ползунки – посмотри. Тебе понравится. Давно не видела ничего более забавного из детских вещей.
– Евгения Дмитриевна! – всплеснула руками Катя – спасибо вам большое! Но вы слишком балуете нас с сыном.
Они ушли в гостиную, а Катя вдруг подумала о том, что Евгении Дмитриевне не достает обычного человеческого счастья – мужчины рядом, простых женских радостей, хотя бы в виде подаренных цветов. Красивая ведь женщина. Да, скорбящая мать, потеряла сына... Но жизнь идет дальше даже тогда, когда кажется, что все кончено, и словно нет у тебя души, нет жизни, нет смысла. В жизни Евгении Дмитриевны этот смысл после потери сына появился тогда, когда она обрела внука.
А в жизни Сергея Карловича – есть ли в ней смысл? О чем он думает, о чем мечтает, что переживает сейчас? Ведь он тоже потерял сына, и что самое страшное – винил во всем этом только себя.
****
– Женя, что все это значит? Ты ненавидела эту девушку всем сердцем, а теперь она живет у тебя?
– Не она, а они – спокойно поправила его Евгения Дмитриевна – и не используй столь сильные выражения, Сергей. Я совсем не ненавидела Катю и сейчас признаю, что по отношению к ней была не права. А всего-то лишь из-за того, что считала ее человеком не нашего круга. Но, как оказалось, все это - мишура и показуха. Она добрее, человечнее и лучше всех тех, кто оставил меня наедине с моей бедой, Сережа. Причем она и раньше предупреждала меня о том, что люди этого самого «нашего» круга могут быть с гнильцой, это мягко говоря. А потом я убедилась в этом сама, и поняла, насколько же эта молоденькая девочка была мудра и права. Впрочем, разговор у нас все-таки не об этом. Зачем ты пришел?
– Женя, послушай... Сейчас такое время, что нам никак нельзя жить...друг без друга. Мы... потеряли сына...
Она остановила его движением руки:
– Не надо про Андрюшу, Сереж. Не вмешивай его в эту грязь. Я прекрасно понимаю, почему он скрыл от меня все. Во-первых, хотел сохранить нашу семью, а во-вторых – не хотел, чтобы я страдала...
– Женя... Я очень виноват перед тобой. И мне тоже очень и очень тяжело осознавать, что Андрея... нет больше с нами. Но нам надо как-то дальше жить с этим... А я не знаю, как. У тебя теперь есть внук и Катя, а я... один. С тех пор, как я во всем признался тебе, я живу у мамы, она постоянно спрашивает о тебе. Я рассказал ей все, как есть, а она назвала меня идиотом и уродом... И она права, конечно.
– Она звонила мне. Но не для того, чтобы поругать тебя или спросить, планирую ли я сохранить семью, а для того, чтобы поддержать.
– Я тоже хочу поддержать тебя, Женя. Но я не знаю, как. Я и сам опустошен и выжат, и я не знаю, как мне сейчас поддержать тебя. Конечно, если я скажу тебе, что люблю, ты не поверишь мне...
– Конечно, не поверю, Сереж. Ибо какая же это любовь, когда ты, якобы любя меня, связываешься со своей секретаршей.
– Жень... у меня там...все... Да и не было ничего серьезного... просто какое-то помутнение рассудка.
– Все вы, мужчины – горько усмехнулась Евгения Дмитриевна – ссылаетесь на помутнение. Очень удобная позиция. Помутнение: и все – мне ни за что не нужно отвечать, правда? У вас – помутнение и кайф, у нас – боль и слезы. Ты не находишь, что это как-то совсем даже не равномерно?
Сергей Карлович внутренне удивлялся – перед ним стояла совершенно другая женщина. Он не видел ее такой никогда. Обычно мягкая, терпеливая, податливая, как воск – лепи из нее – не хочу! А тут... совсем другая, незнакомая какая-то, враждебная, даже не так, не враждебная, а независимая. Независимая от его мнения, настроения, желаний. Она всегда стремилась быть хорошей женой, хорошей матерью, ставила себе высокие планки, но теперь, когда ее жизнь вот так изменилась, ей стало плевать даже на мнение тех, к кому она раньше прислушивалась. Она ведь так боялась малейшей огласки относительно их семьи, боялась, что их перестанут считать идеальными. Теперь ей на все на это наплевать – он ушел, а она и бровью не повела. И даже больше – наладила отношения с девушкой сына, которую раньше вообще ни во что не ставила. Он сначала не мог этого понять. Там, у ворот, когда только увидел Катю. Он все понял потом – когда посмотрел в глаза младенца на Катиных руках, и с дрожью во всем теле понял, что смотрит словно в глаза собственного сына.
– Тебе пора – Евгения Дмитриевна двинулась в выходу – если задумаешь подать на развод – я не буду против.
– Женя. Я не хочу подавать на развод.
– Сереж, рано или поздно нам придется это сделать. Потому что рано или поздно у нас начнется новая жизнь, каждый пойдет своей дорогой. Потому я не против развода.
Он остановился у ворот, куда она проводила его.
– Я могу навещать внука?
– Ну, Катя же вроде тебе не запрещала, а ты, как-никак, дедушка этого ребенка, потому конечно, ты можешь приходить и навещать Андрюшку.
– Спасибо, Женя – Сергей Карлович помолчал, а потом добавил – я все же надеюсь еще, что смогу когда-нибудь вымолить твое прощение.
****
Когда Катя вошла в гостиную, она увидела сидящую на диване Евгению Дмитриевну. Та уткнулась лицом в ладони и сидела так, согнувшаяся, маленькая, вся какая-то худая и высохшая, словно старушонка. Волнистые волосы, которые ей, по совету Кати, удалось отрастить длиной до лопаток, падали на худенькие плечики, а руки казались совсем белыми и бескровными.
Катя понимала степень ее переживаний, тем более, она сразу, по взглядам, которые они бросали друг на друга, поняла, что любовь там не угасла и не увяла. Но конечно, она бы и сама не простила предательства, а уж Евгения Дмитриевна и подавно. В ее характере сейчас начали проявляться самые яркие черты – независимость, смелость, умение противостоять.
С Андрюшкой на руках подошла к ней, села рядом и обняла за плечи. Евгения Дмитриевна подняла голову и сказала тихо:
– Stretching his hand out to catch the stars, a man forgets the flowers at his feet.
Катя улыбнулась.
– Простирая руки к звездам, человек забывает о цветах у ног – сказала она.
– Откуда ты знаешь? – удивилась женщина и тут же смутилась – прости меня...
– Ничего страшно. Я много читала.
– Кать – Евгения Дмитриевна доверчиво положила голову ей на плечо – ты моя совесть... Вот скажи – что мне делать?
– Я не знаю. Вы сами должны... принять решение. Ему ведь тоже непросто. И он Андрюшин дедушка. А еще я знаю, что вы до сих пор его любите.
Евгения Дмитриевна внимательно посмотрела на нее:
– Правда? А почему ты так решила?
– Потому что вижу этого. И вы... не раскидываетесь чувствами попусту. Если любите – то до конца, пока любовь себя не исчерпает... Просто вы – такая же, как я. Мне кажется, я больше не способна полюбить кого бы то ни было. Ни один мужчина для меня никогда не дотянет до уровня Андрея, я сейчас про моральный уровень говорю – остальное не так важно.
– Катя, Катя, ты еще так молода! Ты не должна хоронить себя...
– Простите меня, может быть, я скажу сейчас слишком пафосно, но я похоронила себя в тот день, когда узнала, что Андрея больше нет на этой земле. Умерла любимая и любящая женщина, но осталась другая – мать Андрюши. Это сейчас важно для меня.
– И все же – оставь себе хоть малейший шанс на счастье. На обычное женское счастье.
Катя кинула взгляд на сынишку.
– Вот он и есть мое счастье. Другого мне не надо.
Достаточно длительное время Катя раздумывала над тем, как же ей все-таки хоть немного заработать. Да, она всегда была достаточно экономна и рачительна, но Евгения Дмитриевна и мысли не допускала о том, чтобы Катя хоть как-то вкладывалась в расходы на продукты, а когда она что-то покупала, начинала ворчать и сердиться, объясняя это тем, что она нормально зарабатывает, особо не напрягаясь в администрации, и может позволить себе баловать и Катю, и внука.
Катя уже устала объяснять ей, что она не привыкла жить вот так, за чей-то счет, но та решительно пресекала все ее попытки хоть что-то доказать:
– Кать, ну в самом деле! Зачем ты столько тратишь на продукты?! Это абсолютно лишнее! Поверь, я могу позволить себе тратить на это достаточно, и еще и остается, к чему твои траты? Прошу тебя, не нужно, пойми, что мне в радость покупать что-то для тебя или Андрюши. А деньги прибереги лучше – могут понадобиться тебе – ты же отдельно жить собралась с осени! Дай мне возможность хотя бы сейчас заботиться о тебе и внуке!
И все-таки работа Кате была нужна, хоть какая-то. Только вот все упиралось в график – не каждый возьмет женщину с ребенком, да и вообще работы по-прежнему не было, с этим было трудно, так что Катя и не рассчитывала особо, что ее возьмут куда-то. Но как-то раз, когда она, гуляя с сыном, забрела на рынок, услышала разговор двух товарок, которые торговали шмотками якобы из самой Америки и успевали болтать.
– Слушай, ну когда кафе тут откроют, а? Жрать охота, а из дома не понаберешь! Сил нет вечером готовить, приходишь домой выжатая, как лимон.
– И не говори! Так и стоишь голодная до вечера – ни одного кафе поблизости! В центре-то, говорят, понаоткрывали, а у нас, значит, и не надо.
– А что ты хочешь? Рынок как бы сам еще не загнулся, какое уж тут кафе!
Немного подумав, Катя что-то посоображала у себя в уме, а потом купила немного печени, яиц и муки. Зеленый лук у них водился – Евгения Дмитриевна выращивала его в теплице с ранней весны. Яйца отправляла Полина Егоровна, но их сейчас осталось маловато – пришлось покупать.
Когда на следующий день Евгения Дмитриевна ушла на работу, Катя напекла пирожков по рецепту Полины Егоровны, тщательно рассчитала расход продуктов и получила довольно сносную стоимость одного пирожка.
Купила она также и пачку салфеток и рулон целлофановых пакетов на всякий случай. Пирожков получилось нормальное количество и вечером Катя, когда они пили с Евгенией Дмитриевной чай с теми самыми пирожками ( какое-то количество Катя отложила), та восхищалась:
– Катюш, ну вот когда ты только успела, а? И какие вкусные – язык отъешь!
– Андрюша же спал – я постряпала. Правда вкусно?
– Во рту тают!
– Это Полины Егоровны рецепт.
– Слушай! – глаза Евгении Дмитриевны стали большими – я же обещала ее навестить! Поеду-ка я к ней на выходные! Заодно огород твой посмотрю.
– Отличная идея! – улыбнулась Катя – Евгения Дмитриевна... У меня к вам просьба... Вы же к девяти на работу... Не могли бы завтра часик с Андрюшей посидеть? С утра. Я по делам – туда и обратно.
– Да без проблем – ответила Евгения Дмитриевна – конечно, посижу, иди спокойно.
Утром Катя, тихонько собравшись и отправив в сумку пакет с пирожками и салфетки, пошла к рынку. Открывался он в половину восьмого – это была самая горячая пора. У ворот толклись нетерпеливые покупатели в ожидании того, как их распахнут, и они смогут пройти внутрь, где продавцы, двигаясь чуть с ленцой и имея вид небрежно-высокомерный, поглядывали на них, выискивая тех самых «своих», которые готовы отдать денежки за их товар.
Катя не стала медлить, а направилась туда, где женщины несколько дней назад разговаривали о том, что хорошо было бы открыть здесь кафе.
Приближаясь к товаркам, которые словно бы и не заканчивали свой разговор, а продолжали его, она закричала громко:
– Пирожки! Пирожки! Вкусные, горячие – с печенью, с картошкой, с зеленым луком и яйцом! На обед – самое то, одним пирожком можно насытится!
Она шла нарочито медленно, пока обе товарки не затихли и с подозрением не посмотрели на нее. Одна из них, решившись, откликнулась:
– Эй, девушка! Иди сюда! Да-да, ты! С пирожками!
Катя подошла, и женщина спросила у нее цену. Услышав Катин ответ, оживленно продолжила:
– Понюхать дашь свои кондитерские изделия?
Катя развязала пакет. Женщина втянула носом запах и закрыла глаза.
– Офигеть! И правда, домашние! Аллка – весело позвала она свою товарку – иди сюда! Седня мы точно без обеда не останемся. И цена что надо!
Женщина, которую она назвала Аллкой, приблизилась и чуть лицом не уткнулась в Катину сумку:
– Как пахнет обалденно! – сказала она – у тебя с чем?
Катя ответила, а мужик с соседнего прилавка крикнул весело:
– Девчат, не боитесь, что вас пронесет? Мало ли чего они туда кладут?!
– Они – неизвестно – ответила Катя – а я – только самое свежее. И, вдохновленная тем, что нашлись первые потенциальные покупатели, протянула той самой Аллке пирожок с яйцом и зеленым луком – попробуйте. Это бесплатно.
Аллка откусила пирожок, медленно прожевала и вынесла свой вердикт:
– Ребята – это бомба! Как тебя зовут? – а когда Катя назвала себя, сказала решительно – я беру с картошкой, с печенью, и с яйцом! Думаю, до вечера протяну на них.
– Так, подожди! – отодвинула ее подружка – а с рисом есть? Нет? Мои любимые! Ну, да ладно, коли нет с рисом, давай два с ливером, и два с картошкой – она показала подруге язык – я съем больше тебя и не лопну даже.
Потом подошел тот самый мужчина с соседнего прилавка... Потом еще женщины, уже наслышанные о Катиных вкусных пирожках. Одна спросила, есть ли чай и посетовала на то, что нет. Катя поставила в голове маленькую «галочку» – что-то нужно придумать с чаем, и когда поняла, что сумка опустела, отправилась домой.
Дома она пересчитала вырученные деньги – сумма была небольшой, но очень приятной. А ей, Кате, самое главное, что есть хоть какие-то деньги. Она запасливый хомяк, а сейчас ее главная цель – помочь Евгении Дмитриевне, хоть с чем-то.
Первым делом Катя, во время прогулки с сыном, купила ему славный детский костюмчик, который так ей нравился, и на который она давно смотрела. Повод для покупки был очень хорошим – можно сказать, первая зарплата. Потом там же, в универмаге, Катя купила подарок Евгении Дмитриевне – красивый, яркий шарф, прозрачный и невесомый, с рисунком из павлиньих перьев и ярких вспышек разных цветов. Она знала, что та любит такие вещи, и будет очень рада Катиному подарку. Потом она приобрела кое-что из продуктов и отправилась домой.
Евгения Дмитриевна шарфу была рада, но тут же поинтересовалась, откуда у Кати такие деньги. И тогда она рассказала ей все и честно, попросив не осуждать ее, а поддержать. Как ни странно, Евгения Дмитриевна согласилась и с тех пор Катя по вечерам, когда Андрюшка засыпал, стряпала, а утром уходила на рынок. Теперь у нее был еще и термос с чаем, причем она отдельно в пакетике носила кусочки лимона, сахар и бутылку молока. Из термоса наливала чай, потом либо подливала молоко, либо клала лимон и сахар, или только один сахар. Чай тоже продавался и не очень дорого.
Конечно, иногда у Кати не получалось напечь пирожков – иногда заболевал Андрюша, или она ездила в поселок навещать Полину Егоровну, Любку, ее родителей и свой огород. Тогда уже привыкшие к ней продавцы с рынка начинали скучать, и когда она появлялась, покупали пирожков в два раза больше, словно нагоняли те дни, когда она не приходила.
В тот день Катя, как и раньше, пришла на рынок. Стоя около Аллы и ее подруги, она подавала им пирожки, когда вдруг услышала за спиной голос:
– О, да тут у нас бизнес мутят под носом, а мы и не знаем! И кто мутит-то – профурсетка малолетняя! Со взрослыми, умными дядями делиться надо, девочка! Или ты не знала?
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.