Не скрою, меня изумила дискуссия в комментариях вот к этой статье:
Ещё больше изумило, что совершенно неверный вывод из описываемой ситуации сделали вслед за братьями Вайнерами... адвокаты в самой статье. Давайте попытаемся разобраться при чём тут Указ «7-8», имеет ли он хоть какое-то отношение к событию похищения шубы жены английского посла и Большому театра и главное — прав ли бы Глеб Жеглов, а если неправ, то в чём именно?
Итак, попытаемся ответить на вопросы:
Начнём прямо так, как на семинаре на юрфаке с ... объективной стороны, то есть с того, что именно сделал Ручечник вместе со своей сообщницей.
1. Что стащил Ручечник?
Шубу? — Нет, шубу он не брал.
А что? — А стащил он номерок. Затем он передал номерок своей сообщнице, которая получила по нему шубу, при этом, судя по всему, совершенно точно понимая, что берёт не свою шубу, но последнее уже не относится к объективной стороне.
Теперь давайте разберёмся с объектом преступления.
2. Против чего направлены действия Ручечника и сообщницы?
Ну, прежде всего, Глеб Жеглов совершенно всуе упоминает некие конвенции и соглашения. Не было никаких конвенций и соглашений, которые обязывали бы Большой театр платить именно иностранным послам. Тут он или соврамши, или сам не знает что говорит (ну да, да, как же так: обаятельный Жеглов, которого играет Высоцкий, ведёт себя как мелкий шмок?! да не может такого быть! Поверьте, может. И это поведение — вот прямо перед Вами). Совсем иное дело, что Большой театр (то есть именно государство) действительно понёс бы убытки, но не в силу каких-то там необыкновенных соглашений и конвенций, которые были только в воображении Глеба Жеглова, а ровно потому, что Большой театр в силу нашего родного гражданского законодательства являлся хранителем шуб и пальто, сданных в гардеробы и в подтверждение заключения договора хранения которых поклажедателю выдавался номерок.
Но да... о каких-то мистических соглашениях, касающихся исключительно английских дипломатов с шубами.... звучит не так банально и не так интересно, как дело обстоит на самом деле, правда? А заодно можно же С. Говорухину протащить и ту мерзкую, мерзкую уже в своей лживости, антисоветскую мыслишку, что Советское государство-де больше беспокоилось об иностранных дипломатах, нежели о своих гражданах.
Ну да, ага, до «России, которую мы потеряли», оставалось, правда ещё чуть-чуть.
Так вот, убытки как ответственное за сданную в гардероб одежду государство несло во всех случаях. Так что в этом смысле да, можно точно сказать, что...
А что, собственно, можно сказать об объекте посягательства по части не убытков государства, с ними как раз всё понятно и именно вопреки бессмысленному объяснение Г. Жеглова, а в свете действий, объективной стороны преступления, которая имела место? Разве в том, состоит преступление, что путём хищения будут нанесены убытки государству?
Там так говорится в Указе «7-8»?
Или же там говорится о хищении государственного имущества? Не об убытках, не об ущербе, а о хищении!
Иное дело было бы, если объектом посягательства была бы не личная шуба жены английского дипломата, а именно государственное имущество.
Вот если бы Ручечник, например, выбил бы не номерок, а, скажем, ключ от кассы Большого театра и спёр бы оттуда хотя бы рубль, вот тогда да, тогда Указ «7-8» засветил бы ему как пионерский салют. Но объектом его посягательства вне всякой зависимости от последствий были не деньги Большого театра, а именно номерок, и, в конечном итоге — шуба, находившаяся в личной собственности.
Ну, с субъектом тут разбираться нет смысла, так как
3. Ручечник и его соратница — общие субъекты, не специальные, и материальные ценности им по службе никто не вверял, а равным образом никакими властными полномочиями они не пользовались. Единственное, что надо отметить, что имеет место организованная группа, в которой Ручечник — организатор и подстрекатель, а дамочка его, Светлана Петровна Волокушина — пособник и исполнитель.
А вот субъективную сторону тут имеет смысл рассмотреть.
4. Ну, то, что перед нами — прямой умысел, надеюсь, сомнений нет? Представить себе, что и сообщница Ручечника просто не заметила, что на ней чужая шубка... ну, можно, наверное, но всё же трудно. Подчеркну — вообще-то стоило бы показать и ту и другую шубу, чтобы не оставалось сомнения. Но я допускаю, что эта дамочка соображала, что нацепила на себя чужую вещь. (Ещё раз: если я по ошибке взял чужую вещь, оставив свою, в силу высокой, например, степени схожести этих вещей, то я этим никакого хищения не совершил, так как умысла у меня взять чужую вещь не было, во всяком случае, я не обязан доказывать отсутствие этого умысла, а доказать его наличие обязано следствие и обвинение, иначе считается, что его не было! А вот в силу такой ошибки убытки могут быть. Хищения нет, а убытки есть, да, представьте себе!). Строго говоря, Глебу Жеглову надо было бы не картину с Указом «7-8» гнать в кабинете директора, а прежде всего притаранить туда шубку сообщницы, а вдруг, представьте себе... они похожи до степени неразличимости... вот это был бы нумер-с!
Ну, то ладно.
Однако, если Глеб Жеглов вдруг заговорил о применении Указа «7-8», то ему следовало доказать, что Ручечник и сообщница имели намерение похитить не просто номерок и не просто шубку, а именно шубку жены английского посла с тем, чтобы денежки государственные получил английский посол. То есть ему надо было доказать, что перед ним не просто мелкие воришки, пусть и высокой квалификации, а именно... вредители, причём в пользу Великобритании. Но тогда, Вы уж простите... мне не вполне понятно — чем тут занимался именно Глеб Жеглов. Потому что подобными преступлениями (а не Указами «7-8»)... никак не милиция занималась, а сами знаете кто.
И, прошу простить, но это — правильно. Милиция не может заниматься ни зарубежными операциями, ни дипломатами-шпионами и диверсантами, ни шпионскими связями, ни вредительством в пользу иностранных государств. Нет, не потому что в той службе — аристократы, а в милиции-де — быдло, нет, это — заведомо не так, и я этого даже не утверждаю. Но сама специфика тех и других преступлений такова, что ими не могут, и, что важнее — и не должны! — заниматься одни и те же люди. И любой милиционер как «Отче наш» знал, что едва только у него в деле появляется хоть кусочек вредительства, шпионажа, диверсий... — немедленно сообщи куда следовает (смежникам) и прими меры к ограничению доступа своих сотоварищей и прочих непричастных к материалам и персонажам — крепче спать будут по ночам. Вот какую историю сам себе сварганил коротенькой репликой с театральными пассами Глеб Жеглов.
Так что на Указ «7-8» Глеб Жеглов ссылался совершенно всуе, как и на соглашения и конвенции. Мне просто кажется, что Глеб Жеглов был не шибко грамотным в этом смысле, но вот что он точно должен был как оперативник учитывать, так это то, что Ручечник — не просто шпана, а вор квалифицированный, и уж в области своей деятельности юридическую практику, в том числе и ВС СССР, прямо разъяснившего, что вне зависимости от того, кому объективно был нанесён вред или ущерб, вопрос квалификации упирается в то, что охватывалось умыслом посягающего, Ручечник как раз не знать не мог. Доказывать не буду, но опытные воры знают определённые части и УК и УПК не хуже опытных прокуроров, и в нюансах, как это себе позволяет делать Глеб Жеглов, — ни в коем случае не путаются. Вот этого не понимать оперативнику Г. Жеглову было уже непростительно. Опытный оперативник не обязан знать всё, но он обязан точно знать границы собственного знания. Представьте себе, что Ручечник мог запросто сломать всю игру Глебу Жеглову одной только ссылкой на Постановление Пленума ВС СССР, в которой как раз рассмотрен аналогичный случай.
Так что вот это место в «Эре милосердия» бр. Вайнеров выглядит, мягко говоря, странно:
— Значит, помните, — удовлетворенно вздохнул Жеглов. — Но вы ему ещё не совсем верили, и он вам даже Уголовный кодекс показывал, доходчиво объяснял, что за кражу личной собственности полагается трёшник — это уж в самом пиковом случае, а с его мастерством да с вашей красотой и случая такого никогда быть не может. И однажды уговорил...
— Тебе бы, мент, не картины, а книжки писать,- сказал неожиданно из своего угла Ручечник, тяжело двигая нижней челюстью.
А Жеглов будто забыл про Ручечника. Журчал его баритончик над ухом у Волокушиной, и слушала она его все внимательнее.
— С этого момента возникло преступное сообщество, именуемое в законе шайкой, которая с большим успехом начала бомбить фраеров. Я уже велел подобрать материалы по кражам в Третьяковской галерее, в зимнем театре «Эрмитаж», в филармонии в Ленинграде и все прочие песни и рассказы — с этим мы позже будем разбираться. Но сегодня вышла у вас промашка совершенно ужасная, и дело даже не в том, что мы сегодня вас заловили...
— А сегодня что, постный день? — подал голос Ручечник.
— Да нет, день-то, как все будни, скоромный. А вот номерок ты не тот ляпнул...
— Это как же? — прищурился на него Ручечник.
— Вещь-то вы взяли у жены английского дипломата. И по действующим соглашениям, стоимость норковой шубки тысчонок под сто — всего-то навсего — должен был бы им выплатить Большой театр, то есть государственное учреждение. Ты, Ручечник, усекаешь, про что я толкую?
— Указ «семь — восемь» мне шьёшь...- ни на миг не задумался Ручечник.
Жеглов выскочил из своего роскошного кресла и воздел руки вверх, совсем как недавно это делал здесь администратор:
— Я шью? При чём здесь я? Поглядел бы ты на себя со стороны — ты бы увидел, что Указ от седьмого августа, то, что ты «семь — восемь» называешь, уже у тебя на лбу напечатан! — Сделал паузу и грустно добавил: — И у подруги твоей Волокушиной тем паче! По десятке на жало! По десятке!
Так вот, никаких там «десяток на жало» точно за шубу никому не светило. Как не светило даже возмещения ущерба. А вот то, что А. и Г. Вайнеры, оба будучи дипломированными юристами, сумели написать эту чепуху с явным антисоветским душком, по-моему, говорит о многом.