Звонкая песня струн поднималась к темнеющему небу. Не как птица, нет. Скорее как дымок костра или ночная бабочка. Зыбко, невнятно, немного тревожно.
Уличным музыкантом, даже прилично знающим дело, в наше время никого не удивить. Старички подрабатывают к пенсии, молодежь – на мелкие радости. Но есть одно «но»: такие вещи делаются днем и в людных местах. А не на боковой аллее парка в восьмом часу вечера.
Что там в это время делала Марина? Как что – домой шла! Из библиотеки. Для этой цели ведь разные маршруты существуют! Если воспользоваться советом кузнеца из знаменитого советского фильма: можно за день сделать, а можно и за три. Для Марины время, затрачиваемое на дорогу домой, немалое значение имело.
Парень с гитарой сидел на лавочке, склонившись к инструменту, и его пальцы с резвой уверенностью отплясывали по струнам загадочный брейк-данс. Марина простояла возле него минут десять, и только тогда он ее заметил. Реакцией, впрочем, стал лишь вопросительный взгляд.
Парень был ничего так, симпатичный, но не красавец. Сложен хорошо, но одет кое-как – в дешевые джинсы и какую-то обдергайку из тех, что ныне по-заграничному лонгсливами именуют. Хорошие густые волосы и яркие глаза (в сумерках выигрышно казавшиеся темно-синими, но на деле очевидно голубые), но притом короткий курносый нос. Неплохо в целом, но ничего выдающегося. Кроме гитары.
– Здорово играешь, – надо же было Марине как-то объяснить свое стояние у человека над душой!
– Спасибо! Хотя на слушателей я не рассчитывал, – отозвался парень вполне вежливо, но без особого энтузиазма.
– Ну, если не рассчитывал, не стоило такое место выбирать! Слышно тебя на два квартала во все стороны, а парк – место все же общественное! – усмехнулась Марина.
В принципе ей давно было пора домой торопиться. Но обстоятельных выяснений отношений дома уже все равно не избежать, а так хоть отсрочить этот процесс приятным способом получается!
– А у меня выхода нет! – буркнул гитарист. – Негде больше мне играть! Я в общаге живу в одной комнате с двумя вырвавшимися на волю мамиными корзиночками. У нас тихо только тогда, когда они спят. Ни среди жуткого ора, ни в сонном царстве не поиграешь.
– А мне слушать негде! То, что мне нравится. Похоже, мы друг друга поняли! – невесело усмехнулась Марина.
Когда она все же добралась до дома, выяснения отношений растянулись на час. Но в этом ничего нового не было. Мама Светлана Ивановна принципиально не видела разницы между совершеннолетней дочерью и малолетней.
Никакого равнодушия, вы что! Марину любили, желали добра, берегли от жестокости несправедливого мира. А лучшим методом для этого был неусыпный мамин контроль: что девочка думает, что чувствует, где бывает, с кем встречается.
Марина иногда думала, что мама ее имеет все основания быть не слишком высокого мнения о ней. Действительно, если исходить из того, что ее доклады о том, что она чувствовала, думала и делала, правдивы, получалось, что у нее на редкость скучная жизнь и скудный набор идей и интересов!
Но Светлану Ивановну все устраивало! Набор идей и интересов был тот, что поддерживался ею, а скука – не неприятности! Чем набивать шишки жизненного опыта, пусть лучше девочка спокойно учится, состоится профессионально (учителя русского языка в каждой школе нужны), может, и ребеночка родит. Мужик постоянный для этого не обязателен. Мама поможет, а потом и Мариночка маме поможет, как срок придет.
Сейчас, когда Марине было уже двадцать лет, мамины замыслы относительно ее судьбы были ей давно очевидны, и она хорошо понимала: главное здесь – последний фактор. Да-да, все крутится вокруг осточертевшего всем стакана воды!
Если бы Светлане Ивановне кто попробовал рассказать, что дочь она воспитывает и оберегает не ради нее, а ради себя – оскорбилась бы совершенно искренне! Марина знала: ее мать и впрямь уверена в том, что ей, Марине, так будет лучше. Для нее истиной и реальностью было то, что устраивало ее, а остальное полагалось блажью, выдумками или вредоносным бредом (смотря по обстоятельствам).
Доказать Светлане Ивановне, что не понимает она в своей дочери и не знает о ней ровным счетом ничего, было принципиально невозможно. Она просто не слышала никаких аргументов. Но реальность – чертовски упрямая вещь, она не желала считаться с просвещенным мнением Светланы Ивановны! И Марина была совершенно непохожа на мамино представление о себе.
Однако до поры до времени она была зависима от родительницы и понимала это. Кто платит – тот музыку заказывает. И потому Марина еще в средней школе начала осваивать сложную науку конспирации. Как говорил один знаменитый литературный царь, действуй строго по закону, то бишь действуй втихаря! Не очень хорошо с моральной точки зрения? Вероятно. Но жить захочешь – и не на такое пойдешь.
Вот например – через парк-то до дома ближе идти было! Мама же этот маршрут не одобряла, ибо мало ли кто одинокой девочке вечером встретится! Но маме можно было соврать (ну да!), а время на заход в гости к подружке хоть на пару минут образовывалось! Поняли идею?
Марина не гордилась ложью и притворством, но и не стыдилась их. При самозащите все средства хороши. За что ей было все же малость совестно – за отсутствие храбрости, необходимой для открытых сражений. Но не всем дано быть героями!
Строже всего Марина берегла от матери именно то, над чем той особенно хотелось властвовать – те мысли и чувства, которые для нее в самом деле имели значение. Не могла она допустить, чтобы мать во всем этом обстоятельно покопалась, как в мясе на рыночном прилавке, взвесила, отпрепарировала, раскритиковала и аргументировано забраковала! Потребовав немедленно заменить негодное «качественным товаром», то есть своими рекомендациями. Не получится, да. Но душу-то чем от грязи отстирывать?
Особенно вдохновенно мать расправлялась с ее потенциальными ухажерами. А точнее, с любой особью мужского пола, которую Марина по неосторожности при ней упоминала. Будь то даже дедушка-профессор.
Вовсе не обязательно было, чтобы эти «мужики» реально имели к Марине хоть какой-то интерес или же она к ним. Светлана Ивановна действовала на опережение, стремясь «не допустить деструктивных отношений».
Естественно, именно поэтому она вообще не знала о существовании двух молодых людей, Марине реально небезразличных. Марина этого не допустила – молчала, как Любка Шевцова на допросе. Да, оба раза все равно ничем дело кончилось. Но Марина разобралась с этим сама и была спасена по крайней мере от долгих месяцев лекций о правильной организации собственной жизни.
Да, она знала, что большинство ее подруг охотно делятся со своими мамами впечатлениями и переживаниями, и ничего плохого не происходит. Но это был не ее случай, ничего не поделаешь. Доверять сокровенное Светлане Ивановне было чистой воды идиотизмом!
Понятно, Марина сохранила в строжайшей тайне встречу в парке. Ибо гитарист Олег оказался не тем человеком, какого можно забыть на следующий день. Нельзя было допустить, чтобы его коснулись мамины «психология» и «знание жизни», оставили бы свои грязные отпечатки на ее впечатлении от него!
О да, Олег вызвал бы у Светланы Ивановны настоящий припадок! В нем воплощались все ее худшие страхи! Иногородний, изучает какую-то археологию, воспитан отцом-одиночкой, да еще старше Мариночки, командовать ею будет...
А Марине было наплевать! Потому что с Олегом можно было разговаривать хоть о серьезном, хоть о смешном – и он никогда не пытался из всего делать далеко идущие выводы. Потому что у него была невероятная улыбка. И потому, что пел он так, словно лично проживал каждую песню – от начала до конца. Пусть лучше проблемы будут у нее от любви, чем от ее отсутствия!
Ворованное, нелегальное счастье – гитара на лавочке в парке, короткие встречи в университете (ох, как здорово, что корпуса филологического и исторического факультета рядом!), романтические свидания по дороге в библиотеку... Это была Жизнь! Такая, с большой буквы. Без психологии. Без разумного планирования. Без финансовой подушки безопасности. Только с песней, улыбкой и звездами.
Понятно, что никакие навыки конспирации не могут прятать такое чувство сколько-нибудь долго. Светлана Ивановна узнала обо всем и немедленно кинулась исправлять ситуацию. Но оказалось, что она опоздала. Ибо Олег своей улыбкой, гитарой и любовью перекроил Марину под себя, да по-настоящему, без конспираций и притворств. В ней вырос и сформировался тот самый стержень, что дает человеку шанс стать героем.
– Мама, мне все равно, что ты будешь говорить! Меня твое мнение об Олеге просто не интересует! Он любит меня, я люблю его, и я выйду за него замуж. По-хорошему, если ты будешь вести себя по-человечески. По-плохому, если будет иначе. Уйду в чем стояла, если понадобится!
– Я не стану прописывать у себя всяких проходимцев! – выдала Светлана Ивановна один из главных своих козырей (квартира и впрямь была ее).
Но удар пропал впустую:
– А тебя об этом кто-то просит? Я сама выписываться отсюда буду!
Рушился мир – благополучный, понятный, устроенный. Мариночка, разумная, скромная, послушная девочка, вместо мамы слушала какого-то непонятного разгильдяя с гитарой! Вот как прикажете жить после эдакого?
– Марина, если ты бросишь учебу, я тебя уважать перестану!
– А я себя не могу уважать сейчас, ибо учусь не там, где хочу, а там, где ты заставила! Да, я бросаю филологию, забываю ее, как страшный сон, и иду в швейное училище! Закройщицей я хочу быть, всего-то! И чихать мне, что твои подруги скажут!
Что еще было? Все, что положено: хватание за сердце, капли, вызов скорой даже, угрозы материнским проклятием и оставлением без штанов... Новая, непонятная Марина ни на что не реагировала и ничего не боялась!
– Посмотри на себя! Ты еще не живешь с этим... как его, а уже превратилась в какую-то бессмысленную хамку, для которой мнение матери ничего не значит!
А Марина только отмахнулась, запихивая свои книжки в тряпичную затертую сумку:
– Ну да, у тебя же, мама, мозгов не хватит понять, что я всегда была скверной! Хитрой, лживой, а еще трусливой! Я врала тебе всю жизнь, каждый день, во всем, ибо вранье тебе нравилось, а правда – нет. А я трусила и не решалась действовать открыто.
На этом этапе Светлане Ивановне на самом деле капли понадобились, но на Марину и это не подействовало:
– Можешь порадоваться – теперь я лучше, чем была. Я теперь не боюсь ни тебя, ни правды. Так что вот тебе правда: во мне нет ничего из того, что ты пыталась во мне взрастить, я ненавижу твои правила и твои ценности, и я лучше буду бомжихой под забором, чем занудной училкой под твоим крылышком! А ты можешь решить сама. Или ты все же начинаешь слушать кого-то еще, кроме себя, и мы пробуем поладить по-настоящему, или спасибо, так сказать, за все и досвидос!
И Марина ушла в новую жизнь, унося на себе две сумки с книгами и маленький пакетик с нижним бельем. Жизненные перспективы представлялись ей великолепными! Приписаться у отца Олега в поселке? Шикарно! Жить в общаге? Прелесть! Питаться дошираком? Запросто!
Это все преходяще! У них еще будут дом, дети, научные степени, археологические открытия, собственное швейное ателье, уют и благополучие. Главное, что любовь и доверие у них уже есть. Все преходяще, а музыка вечна. Не та, что в гитаре, а та, что в душе...