В старом пятиэтажном доме на Пречистенке, в глубине тёмного двора, укрывшегося от глаз случайных прохожих, жила обычная советская коммунальная квартира. Дом этот был построен ещё до революции, стены его впитали не одно поколение жильцов, и даже скрипучие полы, казалось, помнили каждый шаг, каждый шорох, каждую глухую тоску, с которой они сталкивались.
Внутри всё дышало временем — тяжёлыми, гулкими годами, которые оставили здесь свои следы: выцветшие обои с расползшимися розочками, почерневшие деревянные рамы окон, тусклый свет лампы под потолком, свисающей на длинном шнуре. В этой квартире, на втором этаже, обитало шесть семей.
Коммунальные квартиры того времени были словно маленькие государства, со своими законами, правителями и подданными. Главной здесь была Раиса Михайловна — вдова фронтовика, которая много лет назад получила эту комнату от завода.
В свои шестьдесят она держала всех в кулаке: громогласная, полновластная хозяйка. Она жила одна, но на каждого жильца у неё находилась отдельная «должность»: кто-то отвечал за дежурство на кухне, кто-то за мытьё коридора, кто-то за покупку моющих средств. Раиса Михайловна следила за порядком так, словно от этого зависела её жизнь. И, может, так оно и было.
Соседями её были люди разные. Ближе к двери — молодая пара, Оля и Сергей, недавно поженившиеся. Комната их была крошечной, тесно уставленной шкафами и раскладушками, но всегда пахла чем-то сладким: то Сергей приносил крошечные пирожные с работы, то Оля пекла печенье.
Они улыбались друг другу и всем вокруг, словно и не замечали тех мелочей, которые других вгоняли в тоску: сломанный замок в туалете, вечно текущий кран на кухне и холодные батареи, которые грели больше своим присутствием, чем теплом. Сергей был инженером, а Оля работала в библиотеке — спокойная, сдержанная девушка с аккуратной косой, она почти не выходила из своей комнаты, разве что за продуктами в соседний гастроном.
Рядом с ними, через тонкую перегородку, жили Саша и Лена. Точнее, жили-то они вместе, но не говорили уже недели три. Скандал, случившийся однажды ночью, когда из-за закрытых дверей донёсся грохот разбитой посуды и крики, словно разделил их на два лагеря. Теперь Саша вставал рано утром и шёл на завод, а Лена — чуть позже, к восьми, отправлялась в ателье. Они почти не пересекались, но вся квартира знала, что это временное затишье, и когда-нибудь гроза снова разразится.
По другую сторону от Лены и Саши жила Галина Ивановна — старожил коммуналки. Ей было уже под восемьдесят, и она давно не выходила на улицу, прячась за пыльными занавесками своего маленького мирка. Когда-то она работала учительницей истории, но теперь всё больше сидела у окна, глядя на двор, где дети из соседних домов играли в футбол. Её сын, Серёжа, погиб на фронте, и с тех пор она осталась одна. О ней заботились всей квартирой: приносили еду, покупали лекарства, помогали выбить новую карточку для хлеба.
Но, несмотря на то что каждый жил в своей комнате, жизнь в коммуналке была общей. Все делили одну кухню, один санузел, один коридор, где в ряд стояли старые шкафы с вещами, коробки с зимними куртками и неведомо когда купленные на рынке хозяйственные сумки.
Самое интересное происходило по утрам, когда на кухне начиналась очередь. Лена всегда приходила первой, кидала картошку в кастрюлю и тут же бежала за утюгом, чтобы глажка проходила на фоне варки супа. За ней следом подтягивалась Оля — тихая и почти незаметная. Она ставила чайник и, пока остальные жильцы ещё собирались на работу, бежала в гастроном, чтобы успеть купить продукты, ведь к вечеру там уже почти ничего не оставалось.
Раиса Михайловна приходила последней, когда все уходили на работу. Никто не видел как она хлопочет по хозяйству, но вечером всё уже было готово — и кухня, и коридор. Завтракали по расписанию, ругались тоже по очереди — жизнь текла своим чередом.
Но однажды эта стройная система дала сбой. Было это в октябре, накануне Дня учителя. Галина Ивановна проснулась утром и почувствовала, что ей нездоровится. Она хотела встать, как обычно, но не смогла — ноги не слушались, да и в глазах вдруг потемнело. Галина Ивановна попыталась позвать Лиду — соседку с пятого этажа, которая часто приносила ей свежий хлеб. Она тихо постучала тростью в стену, надеясь, что Лида услышит, но та уже ушла на работу, как всегда, рано утром.
Так и лежала Галина Ивановна, пытаясь дотянуться до тумбочки, но не могла. И вдруг в дверь её комнаты постучали. Постучали тихо, почти неслышно.
— Галина Ивановна, — раздался шёпот. Это была Оля. — Я вам тут пирожки принесла. Испекла утром. Можно?
Галина Ивановна слабо улыбнулась. Она знала, что Оля никогда не приходила просто так. Сама девушка стеснялась, но по натуре была внимательной и заботливой.
— Заходи, дочка. Спасибо тебе, родная...
Оля вошла, поставила тарелку на стол и увидела Галину Ивановну в постели. Мгновенно сообразив, что что-то не так, она бросилась к ней.
— Я за врачом! — решительно сказала она и, не дожидаясь ответа, выбежала из комнаты.
Спустя час приехал врач. Галина Ивановна лежала, смотрела в потолок, а вся коммуналка собралась у её двери. Люди стояли молча, переглядываясь. Даже Саша и Лена, забыв свои обиды, стояли рядом. Врач вышел, сказал, что нужна больница. Но Галина Ивановна отказалась ехать.
— Нет уж, тут мой дом, я тут останусь, — твёрдо произнесла она, сжимая в руках старенькое покрывало.
Её оставили в покое. И коммуналка словно переменилась. Каждый день кто-то приходил проведать старушку, приносил что-то вкусное, садился поговорить. Раиса Михайловна, как ни странно, стала мягче, не так громко командовала и даже начала помогать Оле с уборкой.
Так осень вошла в зиму, а коммуналка — в тихую дружбу, которой раньше как будто не хватало. И каждый вечер Галина Ивановна засыпала с ощущением, что она всё ещё нужна здесь, в этой старой квартире на Пречистенке, среди людей, которые называли её своим учителем.
И пусть прошлое никогда не вернётся, но настоящее всё ещё можно сделать лучше.