- Михална! Ты дома? - Взволнованный голос соседки отвлёк Любовь Михайловну от прополки грядок. Она не спеша поднялась с низенькой скамеечки, которую специально для нее сколотил больше десяти лет назад ее покойный уже ныне супруг, Федор Иванович, вытерла руки и направилась во двор, где дожидалась ее Алевтина Петровна, соседка, подруга, одноклассница, с которой вместе они не один пуд соли выкушали за долгую жизнь.
- Туточки я, Аля, чего голосишь?
- Бросай все, бежим скорее, пока Пашка Таньку твою совсем не прибил!
- Что опять там у них? - тут же разволновалась Любовь Михайловна.
- Ой, Люба! Опять руки распускает, Ирод! Сама видела, своими глазами, как он Таньку за воолосья из сарая выволок, в дом затащил и дверь изнутри запер. Кричит она, бедная, ой! - пожилая женщина приложила руку к груди, - Мужики дверь ломать хотели, а я к тебе. Бежим скорее, авось, ты его угомонишь, он тебя слушает.
- Ой, Господи, а ребятишки, ребятишки-то?! - переполошилась Любовь Михайловна, - Вот ить, супостат, нехристь! Не живётся спокойно!
- Девчонки разбежались, кто куда, Любаня Ниночку на руках из дома вынесла, - задыхаясь, еле поспевая за подругой, успокоила ее Алевтина Петровна, - А Дарья рядом бежала. К соседям, чай, ушли, как всегда.
- Пьяный он? - не сбавляя ходу, поинтересовалась женщина.
- А поди его, ч е р т а, разбери! - недовольно махнув рукой, ответила соседка, - Вроде два часа назад трезвый был, забор поправлял, да только ведь дурное дело - не хитрое!
- И не говори, свинья везде грязи найдет!
Они были уже почти на месте - ещё оставалось пройти несколько дворов, и вот он - дом ее Танюши. Новенький, просторный, из белого кирпича, он был настоящим украшением центральной улицы их села. Дом этот, от фундамента до крыши, построил зять, Павел. Сам построил, почти один, редкий раз только обращаясь за помощью, когда в одни руки работать было ну уж совсем не сподручно.
Всего два года, как перебрались сюда дочь с мужем и ребятишками. Помнила, как сейчас, Любовь Михайловна тот день, когда праздновали они новоселье. Почти все село гуляло тогда на просторном подворье, а она все ходила по комнатам, все вдыхала этот особенный запах нового жилья, все смотрела и радовалась. Вот здесь супруги будут спать, тут кухня, да большая какая, светлая. А вот Андрюшина комната, старшего внука, он один в ней жить будет пока, единственный сын у Татьяны с Пашей. А рядом девочкам детская - Любаня (в честь бабушки имя дали) с Дарьей и вдвоем прекрасно поместятся. Погодки они, вместе веселее будет. А скоро и четвертый малыш появится, неясно пока кто - мальчик или девочка, но это и неважно, в новом доме всем места хватит!
- Мам, ты что это здесь? - спросила тогда Таня, застав ее одну в доме, - Плачешь? Что случилось?
- Да это я от радости, дочка, - обняла ее мать, - Смотрю - и насмотреться не могу. Какая красота!
Тогда, два года назад, ее переполняли гордость и счастье за судьбу дочери. Хорошая у нее семья,крепкая. Муж работящий, сама - отличная хозяйка, детишки. Теперь и дом вот свой справили, живи и радуйся, чего ещё надо?
Всего два года прошло, а как изменилось все... Перевернулась с ног на голову жизнь ее Татьяны и покатилась под откос. Да так шибко, так ходко - не догнать, не остановить. Только и остаётся теперь, что стоять и смотреть, как разлетаются во все стороны осколки былого счастья.
Не дойдя до дома дочери каких-то пять-шесть метров, Любовь Николаевна услышала полный боли и отчаяния крик:
- Пусти! Пусти, окаянный! Убь ешь же!
- И уб ью! - каким-то диким, не своим голосом взревел в ответ Павел, - Никому не достанешься! Не сможешь больше хвостом крутить да меня по селу позорить!
- Дитё хоть пожалей, скину же! - плакала Татьяна.
Не помня себя, пожилая женщина ворвалась во двор, стала с силой колотить в дверь.
- Открой, Ирод! Что ж ты творишь?! Пусти девку!
За дверью послышались шум, возня, слабые крики, а потом она резко распахнулась, и Татьяна, бледная растрёпанная, с большим животом, выбежала на двор.
- Мама! - крикнула она и хотела было бросится к матери, будто ища у нее защиты, но тут на пороге возник Павел.
Он был страшен: высокий, широкоплечий, с диким, каким-то звериным взглядом и охотничьим ружьём в руках.
- Уб ью! - взревел он, и Татьяна в ужасе отскочила от матери, в панике, не понимая что творит, начала залезать на стог стоявшего во дворе сена.
- Ты что?! Ты что?! - Любовь Михайловна бросилась к зятю и начала вырывать у него оружие, одновременно заталкивая его в дом. Мужчина не сопротивлялся, не пытался оттолкнуть ее или ударить, только крепко перехватил ружье. Пожилой женщине, наконец, удалось затолкать его внутрь и запереть дверь. И откуда только силы взялись?
Поняв, что дочери пока ничего не угрожает, она снова вступила в схватку с Павлом, пытаясь отнять ружье.
- Ты что делаешь-то, опомнись! О детях подумай, дети у вас!
- А она?! Она думает?! - воскликнул Паша, обдав тещу стойким запахом перегара, - Всю душу она мне вымотала, мама! Вот она где у меня.
Он выразительно провел ребром ладони по шее.
- Ее не жалеешь, дитё пожалей! - пыталась вразумить мужчину Любовь Михайловна, - Тяжёлая она, погубишь невинную душу.
- И пусть! Не мой он!
- А чей же?
- Нагуляла Танька! Я точно знаю!
- Это кто ж тебе наплел-то, милай?
Ещё долго она успокаивала разбушевавшегося зятя. Соседи разошлись, поняв, что их помощь не требуется, в округе вновь наступила тишина. И только Татьяна продолжала сидеть на стоге сена, на самой его верхушке, куда взобралась со страху, сама не понимая, для чего. Ее била дрожь, по щекам текли слезы. Женщина держалась обеими руками за большой уже живот и все силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось, из приоткрытого, перекошенного у ж а с о м рта доносились лишь всхлипы.
- Ну будет, дочка, слезай! - выйдя из дома и прикрыв за собой дверь, тихо сказала Любовь Михайловна, - Все прошло, все позади. А хочешь, переночуйте с ребятишками у меня, все вам спокойнее!
- Д-д-да, мама, - Татьяна поднялась, начала осторожно слезать на землю.
В тот самый момент, когда она уже преодолела половину пути, неожиданно раздался выстрел. Он огласил всю округу, вспугнул птиц, разнёсся далеко за пределы двора.
Татьяна не издала ни звука. Она даже какое-то время все так и продолжала стоять, держась за живот, а на светлой ткани платья, как раз на уровне груди, расползалось алое пятно.
- Таня! - нечеловеческим голосом закричала Любовь Михайловна, бросаясь к дочери, - Уб ил! Уб ил, окаянный! Люди!
Павел выстрелил прямо через закрытую дверь. Он был все ещё в ярости и хотел напугать жену. Никак не ожидал, что она окажется прямо напротив, потом сам до конца дней не мог простить себе того злополучного выстрела:
- Как будто под руку толкнул кто-то, - опустив голову, оправдывался на суде, - Не хотел я, прости, Татьянка, прости!
Татьяну не спасли, ее не рождённого ещё малыша тоже. Хо ро ни ли их всем селом, только Павла не было - его, так и стоявшего в оцепенении с ружьём в руках, скрутили подбежавшие мужики, а через пару часов и милиция из района приехала, увезли.
Возле г р о б а, рядом с постаревшей на несколько лет, осунувшейся Любовью Михайловной стояли ее внучки - Любаня и Даша. Им было пять и четыре года, они стояли, крепко держа друг дружку за руки, а другой ручкой каждая крепко сжимала край г р о б а. Не мигая, смотрели девочки на бездыханную мать. А на руках у бабушки в это время заливалась плачем полуторагодовалая Ниночка. Она ещё не знала, что произошло, не понимала, что стала, вместе со старшими сестрами, сиротой, но чувствовала отсутствие рядом матери и потому ревела, горько, безутешно, оплакивая Татьяну и за себя, и за старших дочерей, которые стояли, будто замороженные, и не могли произнести ни звука.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Друзья, если вам понравился рассказ, подписывайтесь на мой канал, не забывайте ставить лайки и делитесь своим мнением в комментариях!
Копирование и любое использование материалов , опубликованных на канале, без согласования с автором строго запрещено. Все статьи защищены авторским правом.