Большинство продавцов были людьми понимающими, и их нисколько не удивляла живая картина, на которой молодая девушка, что-то беззвучно про себя шепча, сжимала в руках ржавый замок, гладила его тонкими пальцами и глядела при этом мимо всего не видящими эту реальность глазами, а после с сожалением вздыхала, виновато улыбаясь и моргая, и шла прочь, чтобы точно так же зависнуть у прилавка следующего.
Сегодня, пройдя по главной линии до первой развилки, она внезапно свернула налево, хотя вообще-то не собиралась, планируя дойти сперва до конца, но раз уж торкнуло, свернула, и почти сразу же, на втором от поворота месте, увидела такое, от чего перехватило дыхание. На маленьком раскладном столике, стоящем напротив открытого багажника старенького пикапа, среди кучи ржавых железяк и пустых бугельных бутылок, лежали две связки морских находок. Ключи и кольца, одинокие серьги, старинные кулоны на порванных цепочках – все в белых кристаллах соли, потускневшее от времени и от того неслыханно прекрасное. Рядом, как доказательство достоверности товара, красовался металлоискатель.
В зимние долгие отливы с десяток увлеченных, обмотавшись до глаз балаклавами и непромокаемыми комбинезонами, защищаясь от пронзительного восточного ветра, бродят по обнаружившемуся морскому дну с такими штуковинами, терпеливо исследуя прибрежное пространство на предмет подобных находок. Золотишко, потерянное беспечными отдыхающими, сразу же несут в скупку, а прочие находки — на блошку.
Она тут же принялась ковыряться в волнующем разнообразии — перстни, маленькие кольца, ключи причудливых форм. Иные от времени истончились так, что стали хрупкими жестянками. Это ерунда, недолговечный китайский ширпотреб. А вот настоящему серебру или, скажем, олову море ничего плохого не сделает, только оденет в прочный кокон из своих солёных слёз, который легко снимается специальными нехитрыми растворами.
— Я возьму вот этот ключик. Спасибо, ага. Боже, а это что за прелесть?
Вдруг из-под связки тусклых побрякушек блеснуло что-то в солнечном луче.
— Чистое? — удивилась она и потянула к себе довольно массивное кольцо.
Очищенным оно оказалось только с одного краю, по серебристому металлу из тёмных завитушек и какой-то камень в соляной сеточке. Не разобрать, какой именно. Но не вывалился, значит, сделано было когда-то на совесть.
— А, это, — равнодушно сказал продавец, — думал, серебро. Отнёс к ювелиру, а на поверку вышел какой-то сплав. Но симпатичная вещица. Берите, я уступлю.
— Сколько? — машинально спросила она, уже отлично зная, что возьмет это кольцо в любом случае, тем более что и цена-то ему три рубля в базарный день, раз и не серебро, и не золото.
Уже отходя от лотка, Оля краем глаза увидела медленно приближающуюся женщину явно возраста её же бабушки, но совершенно другого склада: высокая, до сих пор изящная, в простом, но элегантном летнем платье и соломенной шляпке, скрывающей волосы. На шее нитка жемчуга, настоящего, сразу видно намётанному глазу, в ушах такие же серёжки, глаза, как и у всех истинных барахольщиков, затуманены поиском сокровищ. Невольно остановившись, она залюбовалась этой дамой. Вот бы и ей удалось также прекрасно сохраниться к своим преклонным годам! И уже через несколько секунд пошла дальше, пока её пристальное разглядывание не стало обнаружено.
Больше ей ничего особенного в этот раз не попалось, и совершенно справедливо. Сокровище у неё уже было, чего же ещё желать? Поэтому она прикупила для бабушки несколько льняных винтажных салфеток, хранившихся в совершенно первоначальном состоянии у кого-то в запасах, и, совершенно счастливая, возвратилась домой.
Во дворе буквально нос к носу столкнулась с Шуриком, который с муравьиной деловитостью вытаскивал что-то габаритное из сарая.
— Дядя! — она бросилась ему на шею, невзирая на груз. — Привет. Пойдём в дом, покажу, что я нашла.
— Постой, постой.
Он радостно заулыбался и, немножко отстранившись, разглядел её всю после долгой разлуки.
— Ты опять похудела, — констатировал почти со скорбью в голосе и с сожалением покачал головой. — Чем ты там вообще питаешься?
— Да всякой ерундой в основном, — рассмеялась Оля, отмахнувшись от его отеческой озабоченности. — Но не суть. Бабушка меня до конца лета знаешь как откормит! Ну пойдём же в дом. Брось свои железяки, пойдём.
Шурик барахолку тоже обожал, но по-своему. Долгие часы он мог провести, ковыряясь в разном технологическом хламе, и в результате соседка получала отремонтированный будильник, домашняя стиральная машинка, приказавшая намедни недолго жить, – второе рождение, а сам Шурик, обзаводился очередной нужной деталью для своего видавшего виды «Москвича», по большей части обитающего в гараже, где он наверняка смотрел бесконечные сны о днях своей далёкой бурной молодости. Правда, в нужных случаях Шурик своего четырёхколёсного друга взнуздывал и ехал на нём, куда бывало необходимо.
В короткие периоды Олькиных отпусков они с Шуриком обменивались рассказами о своих очередных находках и демонстрировали друг другу отысканные сокровища.
— А я ж сегодня тоже на блошке был, — немного смущённо, будто оправдываясь, сказал Шурик.
— Правда? — удивилась Оля. — Жаль, что не встретились. Я бы тебя обратно забрала.
Потом они пили чай с лимонным печеньем под старой черешней, и те же самые вездесущие солнечные лучики прыгали в раскидистых ветвях, пытаясь дотянуться до них сквозь плотную листву. И было так хорошо, так спокойно! Когда бабушка ушла в дом полежать, они с Шуриком остались вдвоём.
— Отец-то не приехал, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс дядька.
— Не приехал, — вздохнула Оля. — Я уж его звала-звала, но ты же знаешь, как он занят.
Шурик молча кивнул и почему-то внимательно посмотрел на свои мозолистые ладони.
— Сходили бы на могилу к отцу, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал он.
— Сходим, — Ольга коснулась его руки, — сходим обязательно. Может, он ещё осенью соберётся.
Шурик снова покладисто кивнул, встал и ушёл в сарай, а Оля осталась сидеть под черешней, грустно размышляя о своём отце. И о матери тоже, конечно, о покойном дедушке и о сложных семейных взаимоотношениях в целом. Почему всё так непросто? И есть ли вообще на свете семьи, где всё просто и хорошо?
Поразмыслив на эту печальную тему, она тряхнула своей кудрявой головой и решила больше не портить себе настроение. Как уж есть, так и есть. Она лично ни в чём не виновата, и от неё тут совершенно ничего не зависит. И весь оставшийся день провела, помогая бабушке в саду: собирала клубнику, подвязывала виноград и опрыскивала от тли красную смородину. И думала теперь только о предстоящем завтрашнем свидании.
На второй день пребывания дома у неё было запланировано самое главное свидание из всех, что только могут быть. Свидание с морем.
Раннее утреннее летнее море не самое красивое. По крайней мере, так она считала. Например, вечернее, на закате, оно бывает наиболее эффектным. Разноцветные облака, пронизанные уходящим на покой солнцем, мерно катящиеся волны, сверкающий песок. Или ещё лучше — в бурю. О, такое море она любила больше всего. Но сейчас у неё была другая цель — проникнуться покоем. А для этого как нельзя лучше подходит морская гладь на летнем или весеннем рассвете.
Ольга спустилась по крутой, обрывистой тропинке со склона. От дома бабушки до побережья было всего лишь пятнадцать минут ходьбы. Но в первый день приезда она никогда не приходила сюда. Нет, обязательно первая встреча с морем должна была состояться ранним-ранним утром, когда ещё весь мир спит, и даже птицы ещё толком не проснулись, то есть минут за двадцать до рассвета.
Усевшись на большой, ещё не успевший до конца остыть от вчерашнего солнцепёка валун, испокон веков лежащий на здешнем берегу, она принялась смотреть. Мало-помалу светло-серые последние сумерки отползали от далёкого горизонта к склону, под которым она сидела. Отползая, они будто стягивали невидимое ночное покрывало с обширной водной глади, и белый плотный туман, клубящийся над волнами, развеивался и распадался прямо на глазах, и море начинало немедленно волноваться в том месте, где он только что лежал.
Ольга видела это своими глазами и не раз. Возле берега не было ни одной-единственной волны, и море было гладким, как зеркало. А вдалеке, вместе с бегущей прочь сумеречной тенью, как по мановению волшебной палочки, просыпались волны. Они расстелили живую ковровую дорожку к встающему солнцу, вытягивая его за собою в новый день.
Невесть откуда вылетели крикливые чайки, радостными воплями приветствуя солнце, перечеркнули быстрыми крыльями небосвод, кувыркнулись пару раз в молочно-голубой бесконечности и спустились на воду завтракать. И, наконец, самые первые, золотисто-алые лучи дневного светила в один момент резко изменили сумеречный предрассветный мир. Всё тусклое стало ярким, вс медленное — быстрым, серый холодный песок засверкал тысячами золотистых искр и тут же начал нагреваться. А вслед за солнцем, опаздывая всего на пару минут, прилетел оттуда же, от горизонта, свежий утренний ветерок и занялся своими ежедневными обязанностями: Расчесал прибрежные заросли рогоза, встормошил дремлющие на склоне серебристые тополя и полетел выше, будить черешневые и вишневые сады, ласково приглаживать перышки утренним крошечным певцам, сушить белье, поздним вечером развешанное усердными хозяйками на веревках с прищепками, и множеством других дел, лишь иногда заметных самым внимательным людям.
Ольга сидела как завороженная и внимала этому ежедневному ритуалу. Прошло некоторое время, и уже изменился мир, и волны вновь бежали по всей поверхности залива, а она даже не шевельнулась. Наконец насмотрелась, встала, потянулась и сделала шаг навстречу заливу, собираясь скинуть одежду и искупаться, как вдруг краем глаза обнаружила чье-то присутствие и очень удивилась. За все время, что она сюда приходила в предрассветные часы, никогда, ни разу не встретила здесь ни одного человека. Если не считать одного насквозь проспиртованного бомжа, который мирно спал где-то на другой стороне длинной песчаной косы, на островке в камышах, и вылез, потягиваясь, как бродячий пес, когда она уже собиралась уходить.
Продолжение по ссылке:
