Неразделённая любовь 3
Мария вытерла слезы, подошла к окну. За стеклом маячил Колька.
- Чего надо? - неприязненно спросила Мария.
- Открывай, дело есть. Не то дверь вынесу!
Пришлось открыть, знала, что Колька не отстанет. А он уже увидел ее распухшие от слез глаза.
- Ревешь? А тетка Варвара сказала, хвораешь ты.
- Ой, Колька, шел бы ты домой, вот не до тебя сейчас.
- Нет, Машенька, не пойду. Или вместе к нам домой, за праздничный стол, или здесь с тобой останусь.
- С чего это ты останешься, звала я тебя?
- Останусь, Мария. Хватит тебе слезы лить по Сашке. Женатый он уже человек. Лидку любит. Вот-вот дети у них пойдут. А что, так бывает, когда муж с женою вместе живут. Ну чего ты заливаешься, дурешка? Зачем тебе этот Сашка-перестарок да женатик? Ты вот на меня посмотри! Долго, как следует посмотри!
Вытерла Мария заплаканные глаза, уставилась на Кольку. А чего она там не видела - парень как парень, не хуже и не лучше других. Глаза карие, как у Сашки, а улыбка своя собственная, широкая, на все 32 зуба. Чуб шикарный, костюм новый, тоже ведь уже зарабатывает в колхозе. В общем, картина знакомая. Ничего интересного нет.
Понял Колька - надо по другому. Надавить, нажать на гордость Марии. Сказал с далеко идущей целью:
- Вот ты тут о Саньке убиваешься, а он-то о тебе и думать забыл. Сидит себе, с невестой прилюдно целуется. Супруги, чай, чего теперь стесняться. Санька теперь себе не принадлежит, Лидкин муж, да и все тут. Не нравится тебе такая правда - другой нет. Принять ее надо, дальше жить. И вообще, пойдем-ка, поздравим брата, праздник ведь у него. Там на столах чего только нет, а ты сидишь тут голодная. Ела-то когда хоть, вчера, поди?
- Да нет, утром поела, а после уже и неохота стало.
- Конечно, лучше страдать до голодного обморока. А там - поросята жареные, мясо с картошечкой, капуста квашеная, самогон, ммм... Ты самогон-то хоть раз пробовала? Я вот ни разу ещё не удосужился, тятька не велит, а я послушный. Не хочешь идти, давай сюда принесу еды и бутылку, вместе и отметим братову женитьбу.
Мария вяло кивнула. Есть, и правда, хотелось до жути.
Колька обрадовался, заторопился:
- Я сейчас, жди - одна нога там, другая тут. Да двери-то не затворяй, я моментом обернусь.
И правда, мигом прилетел. Маруся только и успела заплаканное лицо умыть, а он уже открывал дверь. Принес курицу, каравай, бутылку самогонки. Накрыли стол, подняли граненые стаканчики. Тост был коротким - "За Саньку, пусть будет ему счастье в семейной жизни".
Их, непривычных к крепким напиткам, быстро развезло. Колька осмелел, стал признаваться Марии в любви. Для нее это было открытием, приятным или нет - сама не поняла. Щеки девушки порозовели, глаза блестели, от недавних слез не осталось и следа. Она была так хороша, что парень не сдержался. Целовал теплые щеки, нежные губы. Мария и сама не поняла, как оказалась в его объятиях.
Проснулась до света - рядом обнаружила Кольку. Веселого, счастливого. Он ещё успел хохотнуть:
- Здравствуй, жинка! Вот и поженились братья Семеновы! Да как здорово вышло - в один день! Пойдем, Маруся, перед родителями повинимся, вторую свадьбу вместе с Санькой отгуляем!
Маруся, вне себя от гнева поднялась с кровати.
- Я тебе сейчас покажу жинку! А ну, надевай штаны и быстро до дому! И дорогу к нам забудь! Была Маня да вся вышла. Давай, поторапливайся, пока родители не увидали. И попробуй, скажи кому про это хоть слово. Возьму тятино ружье и пристрелю тебя, как собаку.
Никак не ожидал Колька такого поворота. Расстроился, растерялся, стал уговаривать Марию сегодня же пожениться, прикрыть грех. Уверял девушку, что любит ее больше жизни, давно любит, с 14 лет. Целовал ей руки, она вырывала их. Твердила одно:
- Уходи, не люб ты мне. И любым никогда не станешь.
Поник Колька, повесил кудрявый чуб. Ругал себя последними словами за то, что поторопился. Не с того надо было начинать, не с того. Ну, да ничего, жениться-то на Марусе он всегда готов, как пионер. Авось отойдет, отмякнет. В одном она права - надо уходить. А то узнают Кулагины, скандала не миновать. Соседи соседями, а за дочкин позор спросят.
Домой к Кулагиным больше не ходил, помнил Марусин запрет. Старался увидеть ее на улице, подходил на вечорках, и все с одним вопросом - когда она сменит гнев на милость? На людях Мария разговаривала с парнем, как и прежде, не подавая вида. А если никого рядом не было, проходила мимо, даже не здороваясь. "Обидел я ее, сильно обидел, - переживал Колька, - наверно, никогда не простит."
Покаяние сменялась злостью: "И чего кобенится? Я же по любви, по хорошему. Ну ошибся, что ж, теперь об этом всю жизнь помнить?"
Видел, замечал, как девушка переменилась, исчезло безудержное, искрометное ее веселье, все реже появлялась на вечорках, потом и вовсе перестала туда ходить. Ждал, когда повернется к нему лицом, а этого не происходило.
Но вскоре случились такие события, перед которыми Колькины страдания и горе Марии ушли в небытие. Началась война.
Жизнь круто изменилась. Мужиков из деревни повымело, будто метлой, остались женщины, старики и дети. Получил повестку тракторист Сашка, вместе с ним отправились его погодки. На пристань, откуда увозили будущих защитников, Мария не ходила. Зачем? Издалека видела, как прощался любимый с молодой женой.
Маруся стояла на крутом берегу, смотрела, запоминала, молилась, чтобы вернулся живым ее ясный сокол. Обессилевшие бабы с ребятишками возвращались домой. Пошла и Мария, и вдруг ей стало плохо. Опустилась на мягкую траву, посидела малость, приходя в себя. Только зашла в свой проулок - навстречу Колька. "Караулил, гад," - подумала она.
Закрутился перед ней вьюном: "Манечка, Манечка". А ей и смотреть-то на него тошно. Видит Колька, разговора не будет. Тогда сказал просто:
- Ну, вот что, Мария. Саньку ты проводила. Видел, стояла на берегу, горевала. А меня провожать пойдешь? Я в район смотался, добровольцем иду. Через неделю. Восемнадцать в июле стукнет, чего ждать, все равно заберут, лучше самому. Ты меня не любишь, а отец и без меня проживет. Дак провожать-то придёшь?
Смотрела Маруся на Кольку широко раскрытыми глазами, как в первый раз. Думала, вникала в его слова. Сказала сухо:
- Провожать приду. Чай, не чужой, соседями жили.
Поморщился Колька, но стерпел, только и сказал:
- Приходи. Ждать буду.
Проводила Кольку. Как чужого. Руку подала на прощанье, на этом все. Ну, а как не прийти, на войну человек пошел, вернётся ли?