Каждый месяц у «Поляндрии NoAge» выходит несколько книг. Подобная скорость весьма поражает, поэтому отобрал хотя бы несколько вышедших за последнее время. С меня — аннотация, отрывок и обложка, с вас — желание рассказать о книге, которая вас заинтересовала больше всего.
Томас Гунциг — Рокки, последний берег
Аннотация: глобальная катастрофа поглотила Землю, но кое-кому удалось избежать апокалипсиса. На затерянном острове в Атлантическом океане нашла приют семья технократа и миллиардера Фреда. Вместе с женой и двумя детьми-подростками он пытается воссоздать модель прежней комфортной жизни. Кажется, в этом эдеме есть все необходимое для жизни на много лет вперед, в том числе деликатесы и лучшие вина, а также автономная компьютерная сеть, содержащая тысячи фильмов, книг и прочего. Не хватает только главного — взаимопонимания между некогда близкими людьми. Да и зачем любить, когда все потеряло смысл? К чему думать о будущем, которое никогда не наступит? В своем романе Томас Гунциг исследует пределы человечности. Блестящее размышление о любви, власти и искуплении.
Отрывок
Он был зол. И как всегда, когда был зол, он надел кроссовки и громко хлопнул дверью, надеясь, что от бега трусцой по тропе его злость рассеется, испарится мало-помалу, как роса с восходом солнца. А между тем ничего, казалось бы, не случилось, Элен не сказала и не сделала ничего особенного, дети тоже. Он не знал, откуда бралось это бешенство, почему оно накатывало на него все чаще и все яростнее. Его могло разобрать когда угодно: утром, еще в постели, среди дня, когда он проверял уровень воды в цистерне, вечером, когда спускался в кладовую, он даже мог проснуться глубокой ночью - открывал глаза и чувствовал, как сердце в груди мечется, точно зверь в клетке; тогда, рывком сев в темноте спальни, он сдерживал крик, рожденный этой яростью, недоступной пониманию, но жгучей, как раскаленный паяльник. Ему требовалось много времени, иногда не один час, чтобы мало-мальски успокоиться и снова уснуть. Иногда, понимая, что успокоиться не получится, он вставал, шлепал в гостиную и стоял там, голый, у застекленной двери на террасу, глядя на мерцающие в ночном небе звезды, названий которых он не знал.
Он был зол, но всегда держал эту злость в себе, прятал ее, как постыдную тайну. Он добежал до вершины холма. Оттуда открывался панорамный вид на остров: в форме фасолины, восемнадцать гектаров, пятьсот метров в длину, триста пятьдесят в ширину. На севере утес в десяток метров высотой выдавался в море; на юге серела полоса скользкой гальки: на востоке виднелся маленький песчаный пляж, где стоял на приколе «Зодиак», а чуть подальше, в сотне метров от берега, покачивалась на волнах яхта, не двигавшаяся с места пять лет.
Ито Огава — Республика счастья
(пер. с японского Дмитрий Коваленин)
Аннотация: продолжение нашумевшего бестселлера Ито Огавы «Канцтовары Цубаки». Однако для чтения этой книги предысторию знать не обязательно. Ее героиня — все та же молодая каллиграфесса Хатоко, владеющая очень древним искусством — сочинять за людей важные письма в особо трудных и деликатных ситуациях. А пока она разматывает запутанные клубки чужих страстей, самолюбий и затаенных мечтаний, ей самой приходится оттачивать свои взгляды на семью, любовь и предназначение. Многим житейским премудростям героиню учит ее родной город — столица Камакура, своими тысячелетними традициями подсказывающая, как правильно поступать, чтобы оставаться с окружающим космосом в мире, гармонии и счастье. Еще одна история от Ито Огавы для всех любителей дзен-медитации, японской кулинарии, древних культур и экзотических путешествий.
Отрывок
Бывают в жизни моменты, когда буквально все переворачивается с ног на голову.
Через год после того, как Мицурó-сан взвалил меня на закорки, нас записали в единый семейный реестр. С момента нашего знакомства он успел превратиться для меня из абстрактного папы малышки Кюпи в конкретного господина Морикагэ, а теперь уже прочно угнездился в моем сердце как Мицуро-сан. Всякий раз, шепча это имя, я поражаюсь, как идеально подходит ему это мягко цокающее, будто разламываешь пчелиные соты, имя - «медовый мальчик»… Может, родители, увидев новорожденного сыночка, решили хотя бы начальным иероглифом «подсластить» ему дальнейшую жизнь? Хотя вслух называть его так я пока еще слишком стесняюсь. И зову, как и прежде, по фамилии - Морикагэ-сан. Он, со своей стороны, продолжает обращаться ко мне Поппо-сан или Поппо-тян, а то и просто по имени - Хатоко-сан или Хáтоко-тян. Только когда выпьет, из него может вывалиться что-нибудь вроде Хато-пон или Хато-пи.
Но даже такой человек, как Мицуро-сан, тоже бывает разным - по ситуации и настроению. И дистанция между нами иногда сокращается, а иногда, наоборот, увеличивается.
Оставив за спиной храм Хатимана, мы шагаем по тропе Данкадзура в сторону моря.
Мицуро-сан идет со мной рядом, но таращиться на него в упор неприлично, поэтому я разглядываю его профиль украдкой, и он ничего не замечает.
С сегодняшнего дня этот человек - мой муж. В качестве мужа Мицуро-сан выглядит еще достойнее, чем прежде. А нос его прекрасен, как детская горка в парке, что проплывает слева от нас.
Эвелио Росеро — Дом ярости
(пер. с испанского Елена Горбова)
Аннотация: полифоническая притча от одного из самых известных писателей современной Колумбии.
Апрель 1970 года, Колумбия. Супруги Альма Сантакрус и Начо Кайседо готовятся отметить тридцатую годовщину свадьбы. По такому случаю в их роскошном доме в престижном районе Боготы собираются друзья и родственники. Прекрасный на первый взгляд повод повлечет за собой множество курьезных и трагических событий, в водоворот которых окажутся втянуты десятки персонажей. На фоне больших и маленьких жизненных драм звучат вопросы фундаментального характера — о судьбе страны, невыносимых условиях жизни, природе насилия и границах дозволенного.
Отрывок
С украшенного розами и туберозами балкона Уриэла Кайседо, младшая из сестер Кайседо Сантакрус, разглядела вдруг дядюшку Хесуса, семенящего по бульвару юрким мышонком, то выныривая на солнце, то скрываясь в тени. Мысль срочно эвакуироваться с балкона осенила ее слишком поздно: дядя приветливо махалей рукой, и она ощутила, какдру- гая рука, невидимая, будто удерживает ее на месте, а на щеках расцветает румянец, свидетельствующий, что ее застали на месте преступления. Вот он воочию, признак дурного воспитания, подумалось ей. На этом балконе Уриэла провела почти все утро, все ждала - чего, кого? Ничего и никого; простонапросто переваривала сногсшибательную новость: в эту пятницу, 10 апреля 1970 года, распалась группа «Битлз». Однако стоило ей решить, что пора пойти к себе и переодеться к празднику - совсем скоро на юбилей свадьбы родителей начнут съезжаться гости, - как под кронами деревьев замельтешила тень дядюшки, выскочка среди теней безукоризненных особняков этого района Боготы.
Однако на грандиозное семейное торжество дядюшку Хесуса никто не приглашал; да и кому, собственно, пришло бы в голову его пригласить? - подумала она.
Дядюшка остановился в аккурат под балконом. В его облике преобладала ветхость: сильно поношенный серый костюм, когда-то бывший частью гардероба Начо Кайседо, отца Уриэлы, болтался на нем, как на вешалке, рот беззвучно открывался и закрывался, словно дядюшка намеревался то ли откусить что-то чрезвычайно жесткое, то ли половчее приладить вставную челюсть, прежде чем заговорить. Через мгновение на пустынной улице и впрямь зазвучал его голос, в нем слышалась почти угроза, но и мольба; в любом случае, это явно голос игрока, отметила про себя Уриэла, завороженная взглядом змеиных глазок, впившихся в нее с тротуара в трех метрах под балконом. Руки дядюшки скрывались в карманах пиджака; заговорив, он начал сжимать и разжимать кулаки.
- Уриэла, а не забыла ли ты своего дядюшку Хесуса?
Опершись на перила и свесив голову вниз, Уриэла подтвердила, что дядю она не забыла; глядя, как легкий ветерок шевелит последние волоски на желтоватом черепе, как раздуваются волосатые ноздри, она ему улыбалась - а что еще ей оставалось делать? И все-таки эта улыбка семнадцатилетней девушки получилась вполне искренней, да и голос являл собой само воплощение сочувствия:
- Позабыть вас я бы ни за что не смогла, дядюшка.