Найти в Дзене
СВОЛО

Малевич и… Shaman

Кто читал меня раньше, тот знает, что я с маниакальным упорством продвигаю никем из пишущих об искусстве на практике не применяемую теорию художественности по Выготскому. И, смех, поголовно, мне кажется, известную самим художникам как ЧТО-ТО, словами невыразимое. Понять пишущих об искусстве можно: рискованно её применять. Ведь она не про образность, а про катарсическое выражение. С образом – просто. Почти невозможно ошибиться, толкуя ЧЕМ ЧТО выражено. Иное дело – катарсис у восприемника. Это подсознательный результат столкновения «текстовых» по происхождению осознаваемых противочувствий. То есть ЧТО-ТО – обязательно ни про одно, ни про второе. Оно третье. А в осознаваемом виде (в акте последействия искусства) – четвёртое. И ошибиться – как раз плюнуть. Это, повторяю, у восприемника. А у творца то же, но зеркально по времени. Сперва – подсознательный идеал, не данный сознанию. Потом вдохновение ЧЕМ-ТО, муки творчества, прорыв сознания какими-то странностями, и – фиксация их в «тексте».

Кто читал меня раньше, тот знает, что я с маниакальным упорством продвигаю никем из пишущих об искусстве на практике не применяемую теорию художественности по Выготскому. И, смех, поголовно, мне кажется, известную самим художникам как ЧТО-ТО, словами невыразимое.

Понять пишущих об искусстве можно: рискованно её применять.

Ведь она не про образность, а про катарсическое выражение. С образом – просто. Почти невозможно ошибиться, толкуя ЧЕМ ЧТО выражено. Иное дело – катарсис у восприемника. Это подсознательный результат столкновения «текстовых» по происхождению осознаваемых противочувствий. То есть ЧТО-ТО – обязательно ни про одно, ни про второе. Оно третье. А в осознаваемом виде (в акте последействия искусства) – четвёртое. И ошибиться – как раз плюнуть. Это, повторяю, у восприемника. А у творца то же, но зеркально по времени. Сперва – подсознательный идеал, не данный сознанию. Потом вдохновение ЧЕМ-ТО, муки творчества, прорыв сознания какими-то странностями, и – фиксация их в «тексте».

Бедному сознанию остаётся примирить прорвавшееся через его цензуру.

У Малевича и Shaman-а это как моё фантастическое «я»: все симпатичные и красивые женщины – мои. А сознание дало клятву жене не изменять. Сквозь цензуру этого сознания прорывается, казалось бы, ничем не стесняемый флирт, но такой, что всем ясно, что не больше, чем флирт. Противоречие!

Или как в «Свадьбе в Малиновке»:

Яринка: Мама, а замуж выходить не страшно?

Софья, её мать: Замуж? Да нет. А вот жениться страшновато. Попадется хлопцу такая егоза, как ты, весь век маяться будет..

Сознанию Малевича не дано, что он настолько разочарован в Этом мире, что бежать из него – аж в принципиально недостижимое метафизическое иномирие. Биографические сведения о таком его ужасном мироощущении найти не удаётся**. Но это из-за формалистской зацикленности искусствоведов, кроме новизны ради новизны видящих разве что «Свободу от»**.

**- Раз не удаётся, я её реконструирую в духе «Свободы от» из… психологического самоанализа. – Делал ли я подлости в своей жизни? – Могу вспомнить две, и обе по отношению к одной девушке и к одной женщине.

Нас, заводчан, отправили в колхоз (колхозники ленились). В воскресенье – танцы в сельском доме культуры. Девушки на меня не падки. Я решил ухлёстывать за одной дурнушкой, но видно, что очень наивной. Пошел после танцев её провожать. Наверно, я был в её жизни первым провожающим. Влип уже этим. Видно ж было, что она девица невинная. Будет упрямиться. Второе влипание образовалось – она жила не в селе, а на хуторе. Изрядно далеко. Пришли, наконец. Очень поздно, прошусь ночевать. В амбар. И её тяну. Не соглашается. Зовёт в дом. Вошли. Тьма непроглядная. Сели. Оказалось, на кровать. Стал целовать и тискать. Упирается. Поздно уже очень-очень. Предлагает ложиться одетыми и спать. Легли. – Третье влипание: оказалось, на этой кровати уже спит её маленькая сестра, а в этой же комнате, слышу, спят и мама с папой. Прошу, чтоб она меня вывела, и я уйду. Выводит через кухню. И скрипнула дверь. Она юркнула обратно в кровать, а папа проснулся и пошёл в кухню смотреть, что там за движение. Я стою за дверью из комнаты в кухню, и она открыта до отказа, словно меня за нею нету. Отец встал в проходе – никого не видит, но слушает. У меня почему-то адское хладнокровие. Иначе б он моё сердце услышал. Он ушел, притворив дверь. А уже рассвет. Я вижу дверь из кухни во двор. Бесшумно до неё дошёл, прошёл и вышел. Перемахнул через плетень. И… засвистел какую-то бравую мелодию. Злобно радуясь, что отец же услышит и примется за дочь.

Вторая подлость. На танцах в Манеже в Москве (я там в командировке) у девушек, смотрю, принято отказывать приглашающему. А я ж не видный. Я так разозлился, что разыскал глазами самую красивую и подошёл к ней с таким внутренним вызовом, что она пошла со мной танцевать. Что в итоге? Она сказала, что она сегодня пришла с парнем и с ним она и уйдёт, а мне назавтра назначила свидание. Оно состоялось, и я стал вести себя, как лопух (уж больно она красивая была). Она взяла инициативу. Повела. Привела к булочной. Открыла её ключом (она заведующая оказалась, я и фамилию её узнал из какой-то служебной бумаги, висевшей на стене). И я ещё больше облоушился. Стал наводить мосты на длительные отношения. Я-де часто в Москве в командировках. Она испугалась и выпроводила меня. А я назавтра пошёл в адресное бюро, узнал адрес. Подмосковье оказалось. Нашёл двор. За заборчиком мужик. Спросил её. Он спросил, а кто я, сообщив, что он муж. Я молча повернулся и ушёл, злорадно подумав, что он ей задаст.

Ну подлец и всё.

Так радость во зле как бы в иной мир переносит.

Вот так Малевич и спознался с иномирием.

«…он однажды даже выкрал из дома фунт сахара (54 куска) и заплатил лакомством крестьянским мальчишкам, чтобы те объявили войну «заводским».

…отец умер от инфаркта, младшего брата Мечислава призвали воевать в Японию, и Казимир внезапно стал главным кормильцем сразу двух семей. Причем в самый неподходящий момент — в разгар мирового экономического кризиса. Казалось, что сейчас нужно отложить все свои мечты и работать ещё усерднее, но именно когда все рассчитывали на помощь Казимира, он вдруг перестал быть примерным сыном. После смерти отца Малевич впервые почувствовал себя свободным. Несколько месяцев он тайно откладывал деньги, а потом уволился и уехал в Москву…

…приходилось голодать. Однажды Малевич не ел так долго, что потерял сознание от истощения и провёл несколько дней в Яузской больнице» (https://dzen.ru/a/Ykl7tivPkT3f4SEj).

Запрезирал, пожалуй, весь Этот мир, раз в нём есть смерть. И перестал её бояться, увидев иномирие.

А вот в сознании Малевича идеалом была анархия (без центральной власти, самоуправление на низовом уровне и прудоновская федерация федераций на высшем уровне).

Иномирие толкает его руку в «Чёрном квадрате» зачернить то фигуративное, что он пробовал рисовать на холсте. (Это, между прочим, противоречия и то, что у восприемника называется катарсис: Этот мир + его отрицание = иномирие.) И как сознанию анархиста это оправдать перед самим собой и людьми? Выпендрёж ведь!

Фотография выставки 0,10. 1915.
Фотография выставки 0,10. 1915.

А преподнести его как «егоза» преподносится в «Свадьбе в Малиновке». Гульбой Яринки налево от будущего мужа. В виде испытания: любит – всё переборет.

Ведь анархия ж чем опасна? Срывом во вседозволенность и бесправие. Из-за чего Малевич-анархист предчувствует, что желающим в итоге коммунизма не захочется её внедрять назавтра после победы революции. И этот отказ ведь чреват срывом в тоталитаризм. Вот и предлагать надо анархию в самом страшном её искажении – беспределом, хаосом. – Кто коммунизму таки верен, анархистов от революции не оттолкнёт. (Что и случилось поначалу*. И сознание Малевича было окрылено правотой своей тактики предложения коммунизма в проверочно извращённом утрированном виде.

*- «Я попала в Витебск после октябрьских торжеств, но город еще горел от оформления Малевича - кругов, квадратов, точек, линий разных цветов и шагаловских летающих людей. Мне показалось, что я попала в завороженный город, но в то время всё было возможно и чудесно, и витебляне на тот период заделались супрематистами. По существу же горожане, наверное, думали о каком-нибудь новом набеге, непонятном и интересном, который надо было пережить» (София Дымшиц-Толстая).

У Shaman-а же в песне «Душа нараспашку» (2024) наоборот: «егоза» – результат прорыва подсознательного идеала сквозь сознание. А сам идеал – исключительность русской вседозволенности. Как в 90-е гордость, что русская мафия переплюнула итальянскую.

Вседозволенность, казалось бы, более распространена теперь и известна как новейшая либеральная ценность под именем «Свобода от», и, казалось бы, обосновалась она на собирательном Западе. А в России – из-за идеологического акцента последнего времени на традиционализме как наследии советизма в первую очередь – вседозволенность подзабыта (хоть извечно она существовала на Руси под красивым именем «воля», максимально воплощаясь в разбойниках и казаках). А подзабыта, получается, зря, ибо можно русским и на их поле их перещеголять.

Сознанию Shaman-а эта русская исключительность не дана при вдохновении. По формуле Пушкина: "Но лишь божественный глагол…".

И вот в быту Shaman открыто берёт латиницу себе в артистическое имя, накручивает себе дреды.

«…популяризация причёски на Западе и в Америке произошла в 1970-х годах и связана с успехом исполнителя регги ямайского происхождения Боба Марли.

Также дреды распространены в субкультурах, сформировавшихся под влиянием музыкального стиля регги. Например, они могут быть признаком принадлежности к определённой молодёжной субкультуре, сформировавшейся под влиянием регги-культуры растафарианцев.

Кроме того, дреды могут быть частью хип-хоп моды и отражать чёрную культурную музыку освобождения и самобытности. Например, их носят исполнители хип-хопа и рэпа Лорин Хилл, Лил Уэйн, Ти-Пейн, Снуп Дог и другие артисты» (Нейро Яндекса).

То есть пресмыкается сознание Shaman-а перед иностранщиной.

А когда вдохновляется, он не просто, а утрировано издевается над традиционализмом и советскостью. Мол, «полюбите нас чёрненькими, а беленькими нас всякий полюбит».

Например, мысль ввести негра-гармониста.

Осмеивается что?

Со всего мира теперь начинают переселяться в РФ редкие иностранцы, спасающие своих детей от гендерной политики Запада. (В советское время та же тенденция любви к СССР обозначалась стихами Маяковского: Да будь я и негром преклонных годов, и то, без унынья и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.)

Ведь не сравниться России с Западом по потоку мигрантов из-за огромного богатства Запада. – Нет. Надо Россию подкузьмить за её мечты стать всемирным притягательным центром.

Или приезд легковой марки «Победа» (дело, мол, происходит в СССР в 40-50-е годы). Но! Вылезает в… расхристанной рубашке… Shaman. С… большим, на виду, как у попов, нательным крестом (чего не могло быть в СССР).

Или. Shaman вылезшим следом за ним корешам говорит с каким-то современно-молодёжным акцентом:

«Ну чё, парни, раскачаем это место?».

Место средоточия традиции – в смысле.

Или. На заднем плане дощатый забор вокруг сада при доме, а на «Победе» написано: «SHAMAN».

Или. В порядке насмешки над импортозамещением Shaman выбирает гармонь вместо электрогитары. Тогда как «эксперты пока не готовы полностью перейти на импортозамещение, так как большинство узкоспециализированных товаров в стране не делают» (Нейро Яндекса).

Или зачем подмигивать при этом? Что: на самом деле гармонь это не «кое-что получше»?

Или эти товарищи Shaman-а. Не имеют обличья людей из 40-50-х годов. У одного длиннейшие космы, у другого борода в стиле Линкольна.

А этот хвастливый выговор первого парня на деревне: «Миллионны… шагайюуу… звездойюуу», - над которым автор смеётся же, как над представителем русской заносчивости.

А эта дородность девчат!..

А это прибавление детворы к гулянью молодёжи под гармонь после работы…

Не перечесть.

И это всё – как «егоза».

Хочется думать, что всё это не выпендрёж, из головы рождённый, а проколы в цензуре традиционалистского и просоветского сознания. И что большое число этих проколов – показатель чуть не гениальности Ярослава Дронова.

27 сентября 2024 г.