Что мы потеряли?
Ответить на этот вопрос было сложно всем нашим собеседникам. Из наиболее частых ответов звучали следующие:
- Возможность пользоваться технологией, находящейся на передовом крае науки.
На сегодняшний день лазеров на свободных электронах в мире — буквально штучное количество. Кроме Германии, такие установки есть в Италии (FERMI в г. Триесте), в Соединенных Штатах Америки (LCLS в Национальной ускорительной лаборатории SLAC, Калифорния), в Японии (установка SACLA в институте Харимы RIKEN в префектуре Хёго), в Южной Корее (PAL-XFEL в ускорительной лаборатории в Пхохане) и в Швеции (SwissFEL в Институте Пауля Шеррера, кантон Ааргау). Но все они сегодня недоступны для российских учёных.
— Это большая потеря, — уверен Егор Притоцкий. — Невозможно представить современную науку без инструментов мирового уровня. А рентгеновский лазер на свободных электронах — это одно из таких устройств.
Наверное, запрет на участие в таких исследованиях сравним с запретом спортсменам участвовать в Олимпиаде. Возможность работать в своих лабораториях, только на своих приборах, а затем публиковаться только в российских журналах — не самый перспективный путь.
Мы общались с коллегами на профильных конференциях по микроэлектронике, и их руководители, академики рассказывали молодым специалистам, как сильно отстала советская наука в их отрасли, будучи отрезанной от остального мира. Для научного сообщества очень важна открытость, возможность обмениваться идеями и результатами.
- Возможность сэкономить.
Только на строительство European XFEL было потрачено 1.3 миллиарда евро. Годовые эксплуатационные расходы составляют около 120 миллионов евро. Огромная сумма — такой дорогой и в строительстве, и в использовании проект, наверное, под силу бюджету России. Но совместное строительство и использование гораздо выгоднее и в экономическом, и в дипломатическом плане. Для того, чтобы центр не просто функционировал, но и развивался, необходимо не только вкладывать деньги, но и находить новые идеи. Для коллективного проекта нескольких стран сделать это гораздо проще, чем в одиночку.
— В строительство объекта были внесены взносы акционеров, и этот процесс завершён. Российский вклад в общий бюджет строительства составил 27%, что основано на проценте акций в объекте, — объясняет T-invariant экономическую составляющую участия России в проекте Бернд Эбелинг, руководитель отдела по связям с прессой в European XFEL. — Акционеры также вносят вклад в ежегодную эксплуатацию объекта. С 2024 года взносы в бюджет эксплуатации учитывают как процент акций, так и использование объекта пользователями из стран-акционеров. Поскольку пользователи, связанные с российскими организациями, из-за санкций ЕС в настоящее время не имеют права приезжать на European XFEL для проведения экспериментов или участия в них, российский вклад в бюджет операции значительно сократился — примерно до 17%. Никакой компенсации не предусмотрено, поскольку исследовательское время на European XFEL (beamtime) выделяется бесплатно на основе научного превосходства, а не на основе взносов акционеров. Другими словами: акционеры не вносят вклад, чтобы получить beamtime. Они вносят вклад в эксплуатационные расходы, чтобы сделать исследовательскую установку доступной для мирового научного сообщества на благо общества
- Открытость и связи с Западом
Егор Притоцкий замечает, что в лазерной физике активное участие российских учёных в международных конференциях, публикации в международных престижных журналах, международные грантовые программы сменяются закрытостью, секретностью и работой на оборонку.
Казалось бы, у западной науки есть альтернатива: Китай и другие азиатские страны. Егор Притоцкий сомневается, что они могут стать реальной альтернативой.
— Такой резкий разворот западной науки (научных институтов Европы и Америки) от нас и нас от западной науки в сторону азиатских стран, в первую очередь Китая, не очень удачное решение, — считает он. — У меня есть коллега, который набирает сотрудников в лабораторию в Шанхае. Он в ней очень заинтересован, Китай сегодня остаётся фактически единственным возможным поставщиком качественной оптики, в частности дифракционных решеток, которые ему нужны. Но лично я себя, как, впрочем, и многие другие мои коллеги, в Шанхае не видим. Там хороший лазерный институт, все необходимое оборудование, как китайского производства, так и европейского. Хорошая стипендия, интересные проекты.
Но условия для меня неприемлемы. Нужно приехать в Пекин, прожить там полгода, за это время выучить китайский, сдать по нему экзамен и только после этого начать работать в Шанхае и перевезти туда семью. Я не готов расставаться с семьёй так надолго. Кроме того, отпугивает другой менталитет, опыт эпидемии COVID-19 и ограничения интернета.
Наш собеседник из ИЯФ также не рассматривает для себя работу в Китае как альтернативу. Он надеется, что все эти проблемы временны и после скорой смены власти («не может же это продолжаться долго») все потерянные связи, в первую очередь, в науке быстро восстановятся. Пока же остается доступ к иностранным научным журналам и возможность участвовать в конференциях без аффилиации.
Возможность российских учёных работать не под российской аффилиацией не исключает и профессор Эбелинг из European XFEL:
— Учёные, работающие в российских учреждениях, действительно в настоящее время не могут участвовать в экспериментах на European XFEL и других объектах. Но российские учёные, работающие в учреждениях за пределами России, продолжают работать на European XFEL и вносить свой вклад в наши научные результаты. Мы также продолжаем работать с аспирантами из России. В прошлом у нас было плодотворное сотрудничество с российскими учёными и их вклад в работу European XFEL был значителен.
P.S. Почему в статье большинство собеседников — анонимы
Во время подготовки материала мы обратились к множеству экспертов — как лично знакомых нам, так и к тем, чьи фамилии упомянуты в многочисленных интервью по близким темам, в научных статьях или на сайтах различных институтов. Большинство адресатов (как в России, так и в Германии) просто проигнорировали наши вопросы и просьбы об интервью. Те, кто согласились пообщаться с нами анонимно, объяснили нам такое поведение коллег.
— Давая интервью как сотрудник European XFEL, я выступаю от имени всего института. А значит, мне следует получить письменное разрешение от своего руководства и возможно, узнать их позицию по некоторым вопросам. То, что я рассказал вам — моя личная позиция. И институт может быть с ней не согласен. Скажу честно, у меня просто нет ни времени, ни желания влезать в эту бюрократическую процедуру, — говорит один из сотрудников European XFEL.
— Вы поднимаете очень острую и неоднозначную тему, — объясняет отказ его коллега. — Каждое слово, сказанное по такой теме, будет весить слишком много и может быть неверно истолковано. Я учёный, и мне не хочется играть в эти дипломатические игры.
— Наверное, это неприятно, но вполне ожидаемо, — говорит их российский коллега. — Посмотрите, за что и какие дела возбуждают в России, в том числе и на учёных. Ваша публикация точно не решит проблемы, а вот у человека, давшего интервью, эти проблемы вполне могут возникнуть. Зачем рисковать? Большинству было проще вас просто проигнорировать.