Мир настолько же абсурден и взрывоопасен, насколько и гармоничен. Стремление гармонизовать, упорядочить хаос, превратить его в безусловный Космос – естественно, оправданно, оно есть неоспоримый творческий магнит. Поэт ходит по лезвию бритвы. Та бритва – судьба, сама жизнь, непонятно почему подаренная ему. Появление в мире человека – что оно такое: случайность или закономерность? Двое любят друг друга, и появляется третий. Тот, кого не было на земле никогда. «Час зачатья я помню неточно, / Видно, память моя однобока», – произнес насмешливо, трагично и нервно другой поэт, Владимир Высоцкий.
Юрий Тубольцев не боится в поэзии ничего. Не боится показаться непонятным, дерзким, гротескным, диким, смешным. Не боится сделать поэзию – не-поэзией. А чем он делает ее?
А как он это делает? А почему он делает это так смело (почти нахально), дерзко (еще немного, и нагло), головоломно (почти абсурдно)?
Юрий Тубольцев любит вопросы. Он сам себе их задает. Впечатление такое, что он пишет стихи для самого себя, а выходит так, что он цепляет в них, как кот добычу острым когтем, самые больные, живые и конфликтные общечеловеческие положения.
Его стихи коротки, компактны, сжаты, информация в них сгущена, они все плотные, как вещество звезды «белый карлик». Обладают разным интонационным строем: вот трагедия, вот усмешка, вот вопль отчаяния, вот констатация бесспорного факта, а вот мрачное, сосредоточенное размышление.
Поэтику Тубольцева трудно назвать философской, но он философ. Только он не напускает на себя сугубо философский вид. Он весело играет с читателем, и обрадованный читатель становится его невольным спутником. Эти стихи красиво балансируют между исповедью и афоризмом. С ними можно рьяно спорить, а можно с улыбкой принимать их и даже прижимать к груди, как детей и зверяток. Да, Тубольцев в стихах своих часто дитя. На то, чтобы время от времени возвращаться в ребенка, тоже надо иметь смелость! И как часто именно у детей, у младенцев, бывает такой мудрый, горький, стариковский взгляд – так ребенок, у которого вся жизнь еще впереди, смотрит на себя и на всю нашу жизнь из неведомого, страшного будущего, до которого он, возможно, и не доживет...
Я поэт, но рифмы нет,
Я поэт, но ритма нет,
Я поэт, но смысла нет.
Я поэт, но музы нет.
Я поэт, а, может, нет?
Дерзость – прерогатива поэта, условие подлинности его земного бытия; Тубольцев не исключение. Дерзость и озорство – неотъемлемые составляющие его развеселой, взрывно-детской, страстно-юношеской поэтики. «Пушкин – Веснушкин»: сколько в этой аллитерации, в этой звуковой юной перекличке внутренней грации, смешливого изящества, и как по настроению, по музыкальной вспышке эта рифма стоит рядом с известным посылом Александра Блока: «Веселое имя – Пушкин...»!
Веснушкин
Я колобродил по томику Пушкина,
Мечтая о девчонке с веснушками.
Я плутал, я блуждал,
Муза – рыжая, я так и знал!
А вот так, одновременно горько и иронично, изображено поэтом вдохновение. Уж сколько стихов написано на земле о вдохновении! Оно именуется уделом небожителей, скачкой крылатого Пегаса, песней единственной Музы... И вот что делает Юрий Тубольцев с этим сакральным понятием. Он играет сам с собой в смешную игру: стихи пришли, прилетели, а бумаги нет, чтобы их записать. Но вот бумага есть, а стихов-то нет! И вот теперь поэт стал умнее. Он не сочиняет. Он просто ЖДЕТ.
