Книга "Жил на свете человек" 📖 автора этого блога Ярослава Соколова касается каждого из нас сильнее, чем кажется. Это книга судеб многих людей и нас с вами. Это признания в том, как иногда нужно отвоевывать свое право на жизнь. О том, как трудно быть и называться Человеком. Истории, которые помогают нам оставаться живыми, истории, на которые мы не имеем права закрыть глаза.
Искры устремляются вверх. Людмила
Я всегда мечтала иметь много детей. Мне казалось глупостью и неоправданным скупердяйством экономить любовь, дарить её только одному человечку. Она ведь такая огромная, Любовь. Как Солнце. И она никогда не убывает, если её отдавать. Так мне думалось в детстве. Но получилось так, как получилось, и я смогла родить только одну дочку. Что ж, Господу виднее – кому какой дар посылать.
Замуж я выходила трижды. Первый раз – как только мне стукнуло восемнадцать, лишь бы уехать из дома родителей. Жить с ними было уже невмоготу. Каждый шаг – под контролем, каждая копейка – под запись. Но семейное счастье мне не улыбалось, все попытки заканчивались неудачей. Может, так проявлялась душевная травма моей юности, трагическая гибель самого близкого друга, и я подсознательно искала спутника жизни по его образу и подобию.
А может, мне изначально было это не дано, строить отношения. Как бы то ни было, трижды убедившись в собственной несостоятельности в роли жены, я перестала пытаться начинать с начала. Зато в последнем браке я родила дочку, которая стала светом моей жизни, домом моей души. На годы вперёд я обрела для себя смысл всего. Жизни, казавшейся априори бессмысленной. Тоски и печали, ставших предвестниками радости. Горя, зазвучавшего прелюдией счастья. Ныне и присно.
Моя жизнь была полна – заботами о Светке, её здоровье и развитии. Я была счастлива, несмотря на то, что все разрубленные брачные узелки в итоге привели меня в исходную точку, к родным пенатам. К разбитым и забытым идолам домашнего очага. Многое здесь изменилось, изменилась и я сама. Я поняла это, когда ушёл из жизни отец, а потом у матери случилось два инсульта подряд, что привело к обширному параличу. Так у меня появился второй ребёнок – моя собственная мама.
Мне пришлось переломать весь привычный уклад жизни, найти возможность работать дома. В компании ценили мой опыт и предложили заниматься сайтом и пабликами в соцсетях. Я выкупила у них свой рабочий компьютер и обустроила домашний офис. Года четыре всё получалось вроде бы неплохо, но потом бизнес благополучно развалился и от компании и моего заработка остались одни воспоминания. Не считая компьютера. С деньгами стало трудно, их катастрофически не хватало. Мы перебивались с маминой пенсии на Светкины алименты, если же мне удавалось какие-то копейки заработать на фрилансе, это был праздник.
В параличе мать пролежала весь остаток своей жизни, восемь лет. Больше всего угнетало то, что ни на какие улучшения рассчитывать уже не приходилось. Оставалось только ухаживать за ней и поддерживать те немногие функции, которые у неё ещё сохранялись – подвижность одной кисти и подобие младенческого лепета.
Перестроить образ жизни и приспособить его к новой реальности оказалось для меня не самым сложным. Гораздо труднее было переломить себя, чтобы отыскать где-то глубоко внутри силы для любви и терпения, силы выдержать это испытание. Я утешалась лишь тем, что Господу виднее, кому какой дар посылать, и он не даёт нам ношу не по силам.
День за днём и год за годом я училась понимать своего второго ребёнка, свою маму: по невнятному лепету – её желания, по губам и глазам – настроение, по движению руки – потребность в общении. Многое изменилось во мне. Я поила её водой, словно поливала ростки любви внутри себя, каждой ложкой каши утоляла свой детский голод по теплу и ласке, с каждым использованным памперсом выбрасывала застаревшие обиды.
Дочка помогала мне по хозяйству, не брезговала никакой работой и по уходу за бабушкой. Но со временем я стала замечать, как её удручает наша жизнь – всё по распорядку, ни друзей не пригласить, ни повеселиться, музыку или телевизор громко не включить. Я поняла, что Светке труднее, чем мне – и правда, что это за жизнь для девчонки? Поэтому она стала потихоньку перебираться в свою квартиру, которую ей оставила вторая бабушка, по отцу.
С переездом дочери я стала заметно уставать, к вечеру чувствовала себя совершенно разбитой, опустошённой, словно из меня выкачали три литра крови. Теперь я редко готовила отдельно для себя, ела то же, что давала маме – кашки, суп-пюре, протёртые овощи. Да и есть как-то особо не хотелось, разве что Света привезёт что-нибудь вкусненькое.
Круг моего общения неуклонно сужался и в итоге сжался практически в точку – невропатолог, участковая медсестра и Светка. Тяжелее всего для меня было эмоционально отпустить дочь. Чувствовать постоянно нашу неразрывную связь было у меня в крови, я не представляла себя без неё. Конечно, я понимала, что у ребёнка должна быть своя жизнь, и все птенцы когда-то улетают из гнезда. Я вспоминала себя в её возрасте, жёсткий родительский контроль, сводивший меня с ума, и пыталась бороться с собой, со своим материнским эгоизмом.
Света приезжала теперь всё реже (в основном, когда я об этом просила), по телефону долго разговаривать не любила – «да нечего рассказывать, ничего нового», каждое слово чуть ли не клещами приходилось из неё вытягивать. Чтобы хоть как-то быть в курсе её жизни, её идей и настроений, завела себе тоже страничку ВКонтакте, там и общались. Но перестать беспокоиться о своей кровиночке я так и не смогла себя заставить.
Это беспокойство всё чаще перерастало в стремительно захватывавшую меня тревогу, порой на ровном месте – в сети не появляется, на звонки не отвечает, абонент не абонент. В голове тут же начинали бесконтрольно развиваться сотни сценариев, что же могло случиться. Наверняка, что-то страшное и непоправимое. Меня накрывало разрушительное цунами. Я начинала звонить и писать всем её друзьям, ожидая худшего. И лишь когда Светка выходила на связь, меня, наконец, отпускало. Тогда я ещё не знала, что это называется «паническая атака».
Свою личную жизнь мне тоже надолго пришлось поставить на паузу. Хотя я порой знакомилась с кем-то в интернете и даже встречалась в реальном мире, на сколь-нибудь серьёзные и длительные отношения в моих обстоятельствах рассчитывать было бы просто глупо. Но с одиночеством я давно уже смирилась, да и до того ли – во мне нуждалась мама.
Смерть матери не стала для нас неожиданностью и трагедией, мы были к ней готовы (как мне казалось). Она была освобождением. И для неё, и для меня. Восемь лет беспомощности, бессловесности и обездвиженности – настоящая пытка для любого. Для человека крайне эмоционального, экстраверта, к тому же властного, привыкшего руководить и контролировать всех и всё вокруг (а именно такой и была всегда моя мать) – пытка вдвойне. Можно только догадываться, что творилось у неё в голове и на сердце, пока разум ещё не начал затуманиваться и угасать. Отмучалась.
Для меня её уход тоже казался освобождением – я сдала своё бессрочное дежурство. Но свободы как-то не ощутила. Я могла теперь отсыпаться хоть сутки напролёт – но нет, сон долго не приходил, а когда удавалось заснуть, был поверхностным и недолгим.
Утром я совершенно не чувствовала себя отдохнувшей. Скорее, наоборот, измученной. Как будто меня всю ночь били палками. Мне стоило огромных усилий заставить себя встать с постели и начинать шевелиться. На то, чтобы хоть отчасти прийти в себя, уходили часы. Что уж там говорить о работе. Иногда только ближе к ночи я решалась, наконец-то, включить компьютер и что-то поделать. «Прокрастинация перфекционизма» поставила я в своём статусе ВКонтакте, и иронии в этом была лишь мизерная доля.
На готовку и уборку я забила – ела всё те же кашки да пюрешки, что прежде варила для мамы, привести в порядок квартиру меня мог заставить только приезд Светланы. А уж поход в магазин около дома откладывался изо дня в день, до тех пор, пока не заканчивались абсолютно все продукты, включая чёрствые сухари.
Заподозрить неладное меня заставили лишь панические атаки, которые стали регулярными и сменили окраску. Теперь мои фобии источником своей ударной мощи выбрали новый объект – меня саму. Лавина тревоги разрывала мою бедную голову от малейшего дискомфорта в груди или боли в затылке. Лихорадочно листая в интернете симптомы инфаркта и инсульта, я непременно находила их все у себя. Меня захлёстывало предчувствие скорой смерти. Причём я боялась даже не столько умереть, сколько повторить судьбу матери и на годы стать обузой для дочери.
Изрядно потрепав мои нервы и мозги, паника спадала, но беспокойство теперь уже не отпускало. К тому же сердце болело всё чаще и сильнее, периодически зашкаливало давление, а тут ещё начались проблемы и с желудком. Я поняла, что со мной, действительно, что-то не так. И вот в один прекрасный день (а точнее, в 4 часа утра), когда мне никак не удавалось при помощи валидола и нитроглицерина вытащить кол из сердца, я вызвала скорую.
Кардиограмма никаких признаков инфаркта не показала, но врач сказал «клиническая картина налицо» и «лучше перебдеть, чем недобдеть», поставил укольчик от давления, и меня отвезли в больницу. Так начались мои хождения по докторам.
Каких только анализов и исследований я не проходила: УЗИ сердца, желудка, брюшной полости, КТ, МРТ, рентгенография, гастроскопия. Никто ничего не нашёл. Объективно – никаких органических патологий. «Ну, давление иногда подскакивает, так лет-то Вам сколько? Для Вашего возраста нормальное. Сердце болит? Да нет там ничего! Нет, не в том смысле, что нет сердца. Оно-то есть и вполне себе здоровое. Вот если бы Вы у нас не на обследовании лежали, а (не дай Бог, конечно) в коме с отсутствием мозговой активности, то могли бы стать идеальным донором для трансплантации».
Короче говоря, за два года мне пролечили только межрёберную невралгию, и то больше для острастки и профилактики. А сердце-то болит! Наконец в одной из клиник кардиолог поставил мне диагноз «кардионевроз» и направил к психотерапевту.
После двухчасовой консультации Наталья Алексеевна (психотерапевт) констатировала:
–У Вас, голубушка, затяжная депрессия, что в Ваших обстоятельствах совсем немудрено. И, судя по всему, она у Вас хроническая, с длинным хвостом. А что такое депрессия? Это не просто «ой, мне всё надоело, ничего не хочу». Депрессия это психоэмоциональное расстройство, это болезнь. И её нужно лечить.
– Наверно, Вы правы, – согласилась я. – Я давно подозревала, что со мной не всё в порядке, что-то не то с психикой и эмоциями. Но как же тогда все эти болячки – сердце, желудок? Они ведь на самом деле болят, и болят сильно. Я же не выдумываю всё это.
– Это психосоматика. Что это такое? Любой орган и любая система у нас связаны с вегетативной нервной системой, которая отвечает за то, чтобы орган работал и здравствовал. Она неподконтрольна сознанию, но находится в подчинении спинного мозга и некоторых отделов головного мозга. Функции органов зачастую нарушаются тогда, когда неправильно работают эти самые вегетативные (нервные) волокна. Либо когда личный начальник у человека в организме работает неправильно. А этот начальник у нас кто? Правильно, психика. И проявляться её забастовки могут по-разному – расстройством стула, нарушением сна, частыми болевыми синдромами то в одном месте, то в другом. Так что, думаю, это как раз Ваш случай.
Почему-то я сразу ей поверила, и мне стало легче. Хоть кто-то разобрался сам и прояснил мне, что происходит.
Мы стали заниматься с Натальей Алексеевной, я раз в неделю приходила к ней на сессию. Причём начала она не с сегодняшних моих проблем, как я себе представляла, а с самых ранних, детских эпизодов – конфликтов с родителями, в школе.
Больше всего внимания она уделяла моим отношениям с матерью, нашей конфронтацией. И тут мне многое пришлось переосмыслить. Я увидела, что всю свою жизнь пыталась быть не такой, как моя мать. Интуитивно иногда я это чувствовала, но только психотерапевт помогла мне осознать многие мои реакции. И действия, которые приводили совсем не к тому результату, на который я надеялась.
Что же касается моих соматических симптомов, болей в сердце и прочих, их довольно быстро удалось купировать небольшими дозировками антидепрессантов. Всё это ушло без следа. Но думаю, всё же здесь больший эффект дала именно психотерапия. Наталья Алексеевна также научила меня справляться с паническими атаками – как оказалось, в моём случае это тоже было одним из проявлений депрессии.
Я многое передумала за последнее время – о жизни, о религии, о Боге. Помню, моя бабушка часто говорила: «Христос терпел и нам велел», была у неё такая присказка. А я вот теперь думаю, что терпеть-то как раз и не нужно.
Почему мы так легко соглашаемся терпеть и мучиться, принимаем болезнь за норму? Ведь депрессия – это именно болезнь, как грипп или ангина, только болит при этом не горло, а душа. И мы позволяем болезни разрушать наши души, наши жизни.
Наталья Алексеевна научила меня работать над эмоциями, проживать их и осознавать, чтобы не они владели мной, а я – ими. А ещё я вспомнила услышанные в юности слова из Книги Иова: «Человек рождается на страдание, как искры – чтобы устремляться вверх». Наконец-то я поняла для себя эти слова. Счастье – это минуты отдыха для души, короткие передышки между сражениями. Всю остальную жизнь мы страдаем, и мы боремся со страданием. И мы должны бороться. За свою жизнь, за свою душу. Только так мы устремляемся вверх. Как искры.