Я продолжаю знакомить вас с рассказом русского эмигранта Александра Есаулова о своей жизни. Начало его воспоминаний смотрите здесь.
Помните песню, которую пел агент КГБ «Бекас» (артист Михаил Ножкин) в фильме «Судьба резидента»?
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна…
Вот примерно так же, как судьба графа Тульева (артист Георгий Жжёнов), сложилась и жизнь нашего персонажа, хотя он и не был шпионом западной разведки.
—Сначала мы жили в Турции, потом переехали в Белград. Какое-то время жили в Дубровнике, пока, наконец, не осели недалеко от Ниццы, в Сан-Ремо.
—Почему именно там?
—Случайно. Матери понравилось. Красивый уютный городок, море, тепло. Может быть, кровь сыграла? Всё-таки предки её были отсюда, из Италии. К тому же там нашлась какая-то очень дальняя наша родственница по фамилии Челищева, прабабка отца была из этого рода Челищевых. В общем всё как-то само собой сложилось, и мы остались в Сан-Ремо...
Моя справка: Когда-то этот итальянский городок был почти что русским. Сотни наших аристократов устремлялись в Сан-Ремо, как к себе домой. Многие имели там собственные дома и виллы и, уезжали зимой из холодного сырого и мрачного Петербурга к тёплому лигурийскому морю.
Открыла для русских эту бывшую рыбацкую деревню на Лазурном берегу императрица Мария Александровна, супруга царя Александра Второго. Она провела там зиму 1874 – 1875 годов и в знак признания подарила городу пальмы, которые попросила высадить на только что построенном приморском бульваре. Городские власти сделали ответный жест и назвали бульвар Corso Imperatrice – Бульвар императрицы.
Вслед за женой царя на курортные сезоны сюда стала съезжаться русская знать. В 1895 году здесь лечился – увы, безуспешно – и умер от чахотки двадцатилетний Великий князь Алексей Михайлович. Его тело затем перевезли в усыпальницу Петропавловского собора в Петербурге.
Русские лечились в Сан-Ремо от туберкулёза и просто отдыхали. Шереметевы, Демидовы, Апраксины, Олсуфьевы завели зимние дачи в этом уютном месте, где было не так пафосно и шумно, как в соседней богатой миллионерской Ницце. Здесь провел свою последнюю зиму русский писатель Алексей Константинович Толстой.
Продолжение воспоминаний Александра Есаулова:
Отец купил небольшую гостиницу, она давала нам какой-то доход. Но здесь у него произошло обострение того мозгового удара, который случился ещё в Одессе. Отец частично потерял память, периодически не понимал, что он в эмиграции, думал, что мы всё ещё живём в России. Спрашивал, откуда здесь столько итальянцев? Чего они в нашем доме крутятся? Пытался командовать постояльцами как своими солдатами, заставлял их строиться во дворе в шеренги. Разумеется, тем это очень не нравилось, они съезжали от нас, о нашей гостинице пошла дурная слава и пришлось с ней расстаться.
А мать стала очень религиозной. Она на четыре года старше отца и тогда ей было почти 60 лет. Русских здесь было немного по сравнению с дореволюционным временем, общаться ей было не с кем. И мать ходила в православную церковь, а дома всё время молилась. Два часа утром, три часа вечером.
Но накануне своей смерти призналась мне, что не верит в Бога. Я спрашиваю: «Зачем же ты так много молишься?». Говорит: «Я чувствую себя очень одиноко, глаза стали совсем плохие, читать не могу, вот вспоминаю наши молитвы, они такие красивые». «Мама, а почему же ты стихи не читаешь — про себя или вслух? Они ведь тоже такие красивые, русские стихи».
«Стихи нельзя... Это воспоминания юности, счастливых дней... Нет, сынок, стихи я не могу читать, сразу начинаю плакать».
Учился я сначала дома, потом меня пристроили во французскую школу. По-французски я говорил хорошо, выучил его ещё в Петербурге. Старшие классы заканчивал уже в обычной городской итальянской школе, к тому времени я и этот язык освоил. Поступил в Коммерческий институт.
А когда мне исполнился 21 год, отец устроил для меня церемонию присяги на верность России. Такая неофициальная присяга, домашняя.
— То есть, отец как бы взял с вас слово?
— Ну да. И я поклялся ему, что при первой возможности вернусь в Россию. Меня же родители воспитали в духе любви к родине. Среди эмигрантов тогда была популярна такая фраза, её приписывают то-ли Зинаиде Гиппиус, то-ли Нине Берберовой: «Мы не в изгнании, мы в послании». В том смысле, что рано или поздно власть большевиков кончится, и мы вернёмся домой.
Но в то же время это воспитание было в таком антисоветском духе. Я с детства мечтал освобождать Россию от большевиков, был наслышан про такую группу «младороссов», у них был лозунг «Царь и Советы».
Я хорошо знал их руководителей: Великого князя Дмитрия Павловича (двоюродного брата Николая Второго), и Александра Казем-Бека. Этот Казем-Бек жил недалеко от нас, в Монте-Карло, и через свою бабку даже считался каким-то очень дальним нашим родственником по линии графов Толстых.
И тут в 1936 году началась гражданская война в Испании. Газеты писали, что Сталин послал туда свои красные дивизии, что это война против коммунизма. И я по глупости поехал туда сражаться против большевиков. Мне тогда было уже 24 года.
Поехал добровольцем и повёз рекомендательное письмо к генералу Франко от Великого князя Дмитрия Павловича. Очень скоро я там насобачился говорить по-испански и даже пару раз выступал по радио на русском языке — призывал красноармейцев скинуть Сталина. Вместе со мной к Франко приехал бывший начальник штаба генерала Врангеля Павел Шатилов, он предлагал помощь от Русского обще-воинского союза (РОВС) в виде нескольких сот бывших белых офицеров. Но Франко посоветовался с немцами, и те порекомендовали не связываться с этим РОВСом, дали ему очень плохую характеристику. Дескать, эта организация работает под надзором ГПУ и всё такое.
Я поступил в Испании служить в Иностранный легион, в 4-й батальон. «Четвёртый бандера» он назывался. Но иностранцев там воевало очень мало. Зато много было мальчиков-подростков из буржуазных испанских семей, поступивших сюда добровольно, как и я — для борьбы с коммунистами. Они называли себя «Женихи смерти». И было очень много негров-марроканцев…
— Потерь много было?.
— Очень много! Командиры нас всегда посылали вперёд... Простая испанская пехота была очень слабой, там были мобилизованные солдаты, они воевать-то совсем не хотели. А у легионеров ещё с времён Первой мировой войны, когда они воевали в Африке, были такие песни: «Я грешник, преступник, пошёл в легион, чтобы Бог простил мне все грехи и забрал поскорее к себе». Мой сержант явно был таким преступником. Просто чистый уголовник! Каски мы не носили из принципа, как бы показывая всем, что не дорожим своей жизнью. Носили красные береты.
Поэтому легион считался таким престижным воинским соединением. В поезде легионеры могли запросто влезть в купе первого класса, где ехали полковники и генералы, и держались с этими старшими офицерами запанибрата.
Питание там было просто роскошное! Из нашего жалованья почти всё удерживалось на еду, на руки рядовой легионер получал всего по 3,5 песеты в день. Но обмундирование было неважным.
Да, кстати, насчёт обмундирования — я встретил в Испании однокашника моего отца по Пажескому корпусу, полковника царской армии Болтина. Тот приехал в Испанию с группой других русских: их было человек двадцать. Но они воевали не в легионе, а в отряде «рэкете» — это испанские монархисты. Их называли «карлисты», среди них в основном были феодальные помещики и крестьяне. Так вот Болтин хотел получить у своего начальства в рэкете тёплую одежду, впереди была зима. Но у него ничего не вышло. И тёплое обмундирование для его группы получил я.
Потому что за несколько дней до моего отъезда из Италии, в Риме была свадьба одной нашей знакомой с сыном главнокомандующего итальянской армией Бадольо. Маршал имел два титула: маркиза Саботино и герцога Аддис-Абебского, поэтому на свадьбе собралась вся местная знать. Нас с матерью тоже пригласили, и там же присутствовал зять Муссолини граф Чиано. Меня хозяйка дома подвела к графу и сообщила, что вот, мол, сын княжны Оболенской отправляется добровольцем в Испанию. Тому это понравилось, и он сказал: «Если у вас возникнут какие-то трудности, обращайтесь прямо от моего имени к нашему послу». (граф Чиано был министром иностранных дел Италии. Автор.)
Я так и сделал, всё объяснил итальянскому послу, и тот выдал Болтину ордер на обмундирование. Потом они так и получали всё уже без моей помощи...
Вместе с Болтиным в Испанию приехал племянник генерала Брусилова, он взял себе в Париже двойную фамилию Шинкарено-Брусилов. Такой вот парадокс — дядя, бывший царский генерал, служил в Красной армии, а его племянник воевал с большевиками.
Он увлёкся здесь одной молодой дамой по имени Френсис Добл — пёс её знает, что она там в Испании делала. Но вместе с Шинкаренко за ней стал приударять один молоденький журналист по имени Филби, он был корреспондентом газеты «Таймс», ездил на фронт и даже был ранен. И Николай Всеволодович ужасно переживал, что эта симпатичная англичаночка отдает предпочтение не ему, а молодому. Нашему-то уже было лет под пятьдесят, а тому — двадцать…
Моя справка: Николай Николаевич Болтин, полковник гвардейского конно-гренадерского полка. В 1919 году арестован большевиками, но из тюрьмы бежал. Воевал в Добровольческой армии. Эмигрировал в Испанию и воевал на стороне Франко. Был награжден испанским «Военным Крестом» и после гражданской войны произведен в почётные полковники испанской Национальной милиции.
Шинкаренко-Брусилов Николай Всеволодович – личность известная в белоэмигрантском движении. Воевал добровольцем в болгарской армии в Балканской войне против Турции, служил в артиллерии и заработал болгарский орден «За храбрость» при осаде Андрианополя.
В Первую мировую войну в звании подполковника награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Одним из первых вступил в Добровольческую армию, был тяжело ранен. Булгаков в своём романе «Белая гвардия» вывел его как полковника Най-Турса (в художественном фильме его роль играет Алексей Серебряков).
Николай Шинкаренко отправился из Парижа в Испанию как журналист. Но, явившись в штаб Франко, отказался от своих журналистских полномочий и записался рядовым добровольцем в Наваррскую терцию «Рэкете» — монархическое ополчение. Был там вторично тяжело ранен.
Ким Филби (Гарольд Андриан Рассел Филби) — потомок старинного английского рода, выпускник Кембриджа, ещё в колледже был завербован советской разведкой. Находился в Испании по заданию ОГПУ под легальным прикрытием корреспондента газеты «Таймс».
В 1940 году сумел проникнуть в органы британской разведки, где занимался дешифровкой немецких радиограмм. Параллельно снабжал СССР ценной информацией, передав за годы войны 914 британских секретных документов. В 1945 году был назначен начальником 9-го отдела английской разведки, занимавшегося подрывной деятельностью в странах советского блока.
Под угрозой разоблачения бежал в СССР. Был награжден званием «Герой Советского Союза». Преподавал в учебных заведениях КГБ СССР, написал книгу "Моя тайная война".
Роман с леди Френсис Линдсей-Хогг был не единственным любовным приключением в его биографии, Ким Филби был любителем женского пола и женат четыре раза.
Продолжение воспоминаний Александра Есаулова:
Ещё в Испании со мной воевал грузинский князь Лаурсаб Магалов. Его дядя, которого тоже звали Лаурсаб, учился в Пажеском корпусе вместе с моим отцом и был камергером императорского двора, а тетка была внучкой русского дипломата Меликова, которого персы убили в нашем посольстве вместе с Грибоедовым.
Князь приехал в Испанию из Чехословакии, где ему случилось присутствовать на выступлении перед русскими эмигрантами генерала Деникина. И Деникин говорил, что, возможно, скоро будет война. Но вы, бывшие русские офицеры, ни в коем случае не должны идти на службу державы, которая бросится на Советский Союз. Свои меж собой воюют — это, как два брата дерутся. Но кидаться за подмогой к чужому нельзя! Такого поступка русский народ нам никогда не простит!
Бедного князя Магалова убили на моих глазах в апреле 1937 года — пуля попала ему прямо в лоб и вылетела наружу. Я знал его мать, они жили в Риме, и послал ей телеграмму. А мы остались вдвоем с Сергеем Гурским, он был ротмистром царской армии, но в Испании воевал рядовым. У франкистов все русские добровольцы воевали рядовыми, потому что не было официального договора между двумя странами — Россией и Испанией. Да России тогда вообще не существовало как государства, был Советский Союз…
Бывшие офицеры царской армии и дети этих офицеров приехали в Испанию не отсиживаться в штабах, а сражаться с большевиками в окопах — убивать тех, кто лишил их родины! Таким же, похоже, был и Александр Есаулов, воевавший в Иностранном легионе – самом боеспособном и бесстрашном воинском соединении. И вряд ли он переживал, в кого попадает его пуля: в простого испанского парня или в добровольца из Советского Союза.
Ведь ужас любой гражданской войны не только в том, что на ней гибнут люди. А в том, что обе воюющие стороны убеждены в своем праве убивать соотечественников! Ведь и те, и другие искренне считают себя борцами за правое дело!..
Продолжение воспоминаний Александра Есаулова:
— И нас с ротмистром Гурским послали в Саламанку на шестинедельные курсы офицеров. Ну, мы, конечно, согласились. Однако в Саламанке оказалось, что почему-то нас не могут принять на эти курсы. Но попросили быть переводчиками — там было два пленных советских лётчика, и мы должны были переводить их допросы. Для меня это было очень интересно, я впервые увидал советских военных. Я даже попросил испанцев, чтобы мне разрешили навещать этих лётчиков в тюрьме. И приходил к ним, расспрашивал о России…
— Как они выглядели? Не избитые? Их испанцы не пытали?
— Нет, нет. Почему же они должны быть избитыми, их никто не бил. Их судили и собирались расстрелять. Но я не думаю, что их бы расстреляли. Хотя своих испанцев-республиканцев франкисты расстреливали.
— А как эти лётчики держались?
— Возмущались, почему их судят. Говорили, что военнопленных не имеют права судить. А франкисты считали, что никакие они не военнопленные, а наёмники, воюют в чужой стране. Но потом решили на кого-то обменять. Потому что у республиканцев было невероятное количество пленных итальянцев.
— Интересно, как обменяли, один к одному?
— Нет, нет, что вы! Один к ста, а может даже один к тысяче.
— А почему испанцы их обменяли на итальянцев, а не на своих испанцев-франкистов?
— А было сильное давление со стороны Муссолини, тот за своих соотечественников-итальянцев всячески давил на Франко.
Про этих пленных советских лётчиков и про переводчика Александра Есаулова многие годы спустя вспоминал в своей книге о гражданской войне в Испании известный священник зарубежной Русской православной церкви, архиепископ Иоанн (в миру князь Дмитрий Шаховской):
«Первый советский лётчик, с которым я встретился в саламанкской тюрьме, был очень напуган и буквально раздавлен произошедшим. Он все время ожидал расстрела, и каждый вызов из камеры его пугал. Он был москвич. Успокаиваю его, как могу, спрашиваю имя, откуда он, кто остался в России, говорю про некоторые знакомые мне места Москвы. Пленник немного приободряется.
Русский легионер, бывший переводчиком на допросах, спросил — не нужно ли ему чего. Конфузясь и не веря в возможность просьбы со своей стороны, он высказал маленькое пожелание. Оно было исполнено в тот же день…
Этот легионер-переводчик потом рассказал мне, что лётчики были убеждены, что враги проявят над ними свое «белое зверство», о котором им много говорили в СССР. Каково же было их изумление, когда, найденные во время пленения у одного из них деньги были взяты под расписку, а самому пленнику в тюрьме сказали, что он может располагать этой суммой по мере надобности...»
Продолжение воспоминаний Александра Есаулова:
В Саламанке я встретил двух очень милых девушек, дочерей графа де ла Флорида, одного из руководителей отрядов испанских монархистов. Их отец мне рассказывал про падение короля Альфонсо XIII-го, говорил, как остро он это переживает. А меня представляли этому королю в Риме, и я был на балах в честь его глухонемого сына Хайме, когда тот женился на француженке графине Эммануэль Д`Ампьер де Бурбон.
Кроме того, когда короля республиканцы свергли с престола, он переехал во Францию и проездом был в Сан-Ремо. Тогда мой отец имел с ним беседу. И когда граф де ла Флорида узнал, что я имел честь быть представленным испанскому королю, он был так рад, что тут же произвел меня в «альферос» — это что-то вроде младшего лейтенанта или прапорщика. Но я не пошел воевать к графу в его отряд рэкете, а остался в Иностранном легионе...
Ах, эти аристократические фамилии Европы!
«Граф Чиано, графиня Д`Ампьер де Бурбон, маркиз Саботино, я имел честь быть представленным королю»... Слушая старого человека, я словно перелистывал страницы какого-нибудь исторического романа Дюма. Но, надо сказать, когда Александра Есаулова призвали в итальянскую армию и послали воевать в Африку, он даже не пытался воспользоваться своими высокопоставленными связями, чтобы уклониться от военной службы.
И кстати — я чуть-чуть отвлекусь — любопытная деталь, отсылающая нас к началу нашего повествования, к Преображенскому полку.
Испанский король Альфонсо-XIII-й отличался чудовищным музыкальным слухом, граничившим с глухотой: он абсолютно не отличал одну мелодию от другой. В его свите всегда имелся специальный человек, сообщавший королю, что начинают играть гимн Испании, чтобы тот мог заблаговременно встать. Но когда Альфонсо однажды, будучи в Петербурге, услышал марш Преображенского полка, даже его отвратительный слух, что называется, «пробило»!
Королю музыка так понравилась, что он упросил Николая Второго разрешить исполнять её при появлении его «Guardie de Alabarderos», королевских алебардщиков. Ведь они, так же, как и преображенцы, были гвардейцами, охранявшими монарший дворец. С тех пор в Испании на всех придворных мероприятиях (а потомок короля Альфонсо Филипп VI-й сейчас вновь царствует в этой стране) выход к публике алебардщиков в их великолепных одеждах сопровождает русский марш Преображенского полка.
Но это ещё не все.
Двоюродным братом супруги Альфонсо-XIII-го был английский лорд Маунтбеттен, последний вице-король Индии. Будучи в 1928 году в Испании, он наблюдал, как алебардщики торжественно вышагивали под Преображенский марш. На Маунтбеттена музыка произвела столь же сильное впечатление, как и на испанского короля, и лорд попросил разрешения использовать её для британских королевских морских пехотинцев.
Тот согласился — тем более, что Маунтбеттен был родственником покойного императора Николая II-го.
Так русский марш попал в Англию. И теперь оркестр «Royal Marines» исполняет его при появлении Первого лорда Адмиралтейства, при прохождении британских моряков строем, а также на церемонии завершения парада.
Вы можете послушать это исполнение по ссылке:
https://vk.com/wall-42916987_15082
А в России, в здании казарм 1-го батальона преображенцев на Миллионной улице квартирует сейчас военный оркестр северо-западного управления Росгвардии. И конечно, в его репертуаре почётное место занимает Преображенский марш, имеющий такую удивительную международную судьбу...
Окончание рассказа Александра Есаулова — здесь.