Сначала материальная часть для людей, не очень близких к лингвистике. Существует кельтская языковая группа внутри индоевропейской семьи языков. Внутри кельтской группы живут и здравствуют так называемые островные кельтские языки (остальные — мёртвые). И вот в этих островных языках масса особенностей, которые нехарактерны для индоевропейских языков и не могли сформироваться сами по себе — изменения происходят не как угодно, а по определённой системе. Так вот, ирландский и его дети и валлийский, например, не могли получиться такими в результате эволюции в рамках общей схемы. Кто-то на них мощно и необратимо повлиял.
В таких случаях говорят о том, что один язык «съел» другой.
Это бывает в трёх случаях.
- Во-первых, один народ завоевал другой и заставил покорённый народ говорить на своём языке. Такое бывало, и в Европе, и в Азии. Язык покорённого народа продолжает существовать внутри языка покорителей в виде субстрата и, как правило, уродует, как Бог черепаху.
- Если процесс поглощения остановился на такой стадии, когда язык покорённого народа ещё не разрушен, то есть сохранился грамматический строй и лексика, язык вчерашних победителей будет съеден и превратится в суперстрат — наслоение, которое так и будет в нём торчать до конца времён.
- Есть ещё лингва франка. Юридический термин придумали франки для того, чтобы объяснить всем, что в королевстве говорят на латыни. Но настоящий лингва франка — наречие портовых городов Средиземноморья (дикий винегрет из французсого, итальянского, арабского, турецкого, греческого и испанского). Когда-нибудь он мог стать отдельным языком, но не сложилось — не хватило времени.
Иногда два языка при любых взаимоотношениях между носителями ограничивается образованием контактной зоны, где практикуют явное двуязычие, и просто меняются лексикой и идиомами. Если такие языки из одной группы, то они могут даже параллельно эволюционировать дальше, оказывая влияние друг на друга (языковый союз); черты чужого языка, принятые другим языком — адстрат.
Языков совсем без субстрата в Европе нет — такая уж у нас история. Язык с суперстратом — английский, который пообедал скандинавскими языками, а поужинал французским, и между этими событиями слегка подкрепился латынью. Франкский язык во французском — едва заметный суперстрат, а субстрат — галльский, о котором, спасибо Цезарю, мы почти ничего не знаем. Язык с адстратом — русский, которому никто никогда развиваться не мешал, брали на вооружение только то, что хотели.
Самая стабильная часть языка — его грамматическая система, то есть способ сконструировать фразу так, чтобы она была понятной. Простите, чтобы не уточнять, кто на ком стоял. В одних языках морфемы склеиваются, в других — согласуются по смыслу через изменения частей слов, а в третьих для смысла важна исключительно последовательность слов в предложении — или почти исключительно. Сравнивая грамматику (при этом нужно быть готовым к тому, например, что в некоторых языках не три рода, а пять или вообще нет такой категории, то есть, жизнь полна неожиданностей), после некоторых танцев с бубнами удаётся выявить родственников и среди них определить уклонистов с сильным влиянием не родственных языков. Кельтские языки вообще и островные кельтские, то есть, образовавшиеся на Британских островах, - ярчайший пример вполне индоевропейских, но переевших лишнего.
В большинстве индоевропейских языков предложение построено по общему принципу: подлежащее+ сказуемое+дополнение. То есть фраза начинается с того, кто или что, продолжается действием, которое этот некто или нечто совершает, а заканчивается тем или чем, кто в результате этого действия пострадал и всем остальным (кроме определений, они к определяемому слову приклеены). В лобовом, простейшем случае, если мы не пользуемся падежами для согласования слов, кто на ком стоял определяется последовательностью членов предложения в фразе, в сложном — например, нашего языка, слова легко расставить по местам по их согласованию (окончаниям, например). Сказуемое, как правило, глагол. Он незримо присутствует даже когда конкретный язык разрешает его пропустить («Апельсин — фрукт»). Не верите? Попробуйте спроецировать это предложение в прошлое или будущее. Тут-то глагол и выскочит, как чёрт из табакерки. Так вот это самое сказуемое, выраженное глаголом, обычно идёт в индоевропейских языках вслед за подлежащим, которое существительное или местоимение, а уже после — всё остальное.
Но не в островных кельтских языках! Там фраза начинается сказуемым, за ним идёт подлежащее, а потом уже — всё остальное. Есть ли ещё языки с таким признаком? Из современных живых и разместившихся не так далеко — литературный арабский.
Мало этого, мы все привыкли, пользоваться местоимениями, когда не называем кого-то или что-то прямо. Ирландский язык не любит местоимений и желает их видеть в фразе только в том случае, если ну совсем без них никак. Злоупотребляет он определённо-личными предложениями. Например «Читаю книгу». «Звоню по телефону». Совсем без местоимений нельзя, но он мужественно сопротивляется до конца, спрягая предлоги. В романских языках местоимение приклеивается к предлогу. В ирландском — что-то где-то как-то, но не везде. Скорее, всё-таки, спряжение. И где такое есть? Встречается в афразийских языках — это макросемья из нескольких семей. Арабский к ним относится, иврит, и коптский тоже. А также языки северной Африки, берберский, например.
Теперь, общекельтское — счёт двадцатками. Привет французам от галлов — четыре двадцатки вместо восьмидесяти. Обычные индоевропейцы считают десятками, исключение — носители кельтских языков, французы, датчане и албанцы. А кроме них такую особенность имеют баски, грузины, абхазы и носители нахско-дагестанских языков. Скажете, случайность? Увы, нет.
Второй по важности элемент, который язык защищает стойко — фонетика. Если каждый начнёт языком и гортанью выдавать креатив, даже идеально выстроенная фраза не будет понята. Усваивая чужой язык, даже добровольно, не то, что принудительно, иностранец уродует произношение, как Бог черепаху, натягивая чужой язык на произносительные нормы собственного, и бессовестно заменяет то, что не выговаривается и не так слышится. Поэтому мы получаем не латынь, а окситанский, французский, галисийский, португальский, испанский. И румынский тоже. Люди делают это непроизвольно, безо всякого умысла. Возможно, пресловутое «q» перекосилось у ирландцев в «к», а у бриттов в «п» по этой самой причине. Но такие катаклизмы происходят не всегда. Свои слова обычно не уродуют и даже не пытаются придать им видимость родных для «выученного» языка.
В древнеирландском не могло быть слов с звуком «п» - нет у них «глухой» пары у согласной «б». И со звуком «ф» в середине слова есть сложности. Однако, в языке хватает слов с обоими неправильными звуками в этих неправильных позициях! Значит, либо субстрат, либо заимствование. Чтобы отличить одно от другого, нужно привлекать самую капризную часть языка — лексику.
Что греха таить, заимствуем мы слова, и всегда так делали. Это полезно, когда усваиваешь новую технологию, приобретаешь невиданную вещь или знакомишься с необычным понятием. Очень немногие языки выдумывают новые слова в такой ситуации, а творчество отдельных личностей выживает относительно редко. Есть исключения - «небоскрёб», например, и то, как в других славянских языках перевели слово, в английском обозначающее высотку. Иногда это красиво получается, а иногда — смехотворно. Как же отличить заимствования от субстрата?
Не так уж сложно. Субстрат всегда виден как пласт лексики. В ирландском это, например, всё о море и рыбалке. Не было в предковом, пра-индоевропейском о море. Море происходит от корня, который обозначает либо лужу, либо болото — есть исключение: латынь и романские языки, приспособившие этот корень к морской теме. Когда индоевропейцы выходили к морю, они обычно забирали целый пласт чужой лексики, чтобы возместить лакуну в своих языках. У германцев этот пласт свой, у протокельтов — свой, потому что их диалекты, а впоследствии и языки поедали разные до-индоевропейские языки, возможно, из различных семей. А у ирландцев — отдельная песня. Об этом несчастном крабе, который partán (партаан), вспоминают все, кому не лень, как и о лососе и морских улитках. Что важно — вся «морская» лексика имеет «водные» параллели в афразийских языках, точнее, берберских. Интересно, что слово море родственно слову «вымокнуть». Такие бывают коллизии.
Второй по важности элемент, который сохраняется неограниченно долго — географические названия, и в первую очередь гидронимы, то есть названия рек. И тут полно слов явно не индоевропейской этимологии. Tul - холм, ros - мыс; tor - обрыв имеют параллели в семитских языках. Река Лиффи сохранила «доисторическое» название. Это при том, что слово, обозначающее в островных кельтских языках горную вершину, в семитских обозначает голову.
Возникает вопрос, кто же из выходцев с Ближнего Востока мог так отметиться в географии Ирландии? По всей вероятности, неолитические земледельцы, больше некому. Эти народы пронесли по всей Европе свою материальную культуру, навыки коллективного труда и языки — одной афразийской макросемьи, но, не исключено, что разных языковых семей. С другой стороны, считать что на относительно небольшом острове столкнулось несколько волн миграции — из Северной Африки и из Передней Азии , - как-то смело, доводы без необходимости не умножаются. Своими похоронными обычаями, уничтожающими ДНК, неолитические земледельцы Ирландии добавили тумана. Те, которых получилось проанализировать, имеют корни на острове Сардиния, а предки тех переехали из Плодородного полумесяца. Откуда тогда берберские параллели в субстратной лексике?
Возникает вопрос, а кто вообще сказал, что берберская лексика с самого начала была известна неолитическим земледельцам Ирландии? Зато она была распространена на Пиренейском полуострове, куда в поисках меди заехали носители культуры колоколовидных кубков. По поводу этой публики ломают копья до сих пор. По языку эти люди — индоевропейцы. По культуре — это не этнос, а корпоративная группа: горняки, металлурги, плавившие руду, литейщики, превращавшие отливки в изделия, и торговцы, соединявшие воедино эти профессии и продвигавшие в народ элитарную продукцию. Мы привыкли видеть во главе общества воинов — так вот эти были воинами выходного дня, но очень неплохими, благодаря технологическим новациям, а всю рабочую неделю проводили в шахтах, у горнов и в дороге. Везде, где им мешали заниматься делом вести бизнес, творящие препоны быстро исчезали. Та группа, которая захватила Ирландию, некоторое время обживалась на Пиренейском полуострове - судя по ДНК, это так. Но, поскольку «кубочники» были людьми, лёгкими на подъём, приезжали к ним коллеги и из Центральной Европы — на Британских островах совершенно чёткий след. Поэтому Шотландия — Алба, как и Альпы; это не из индоевропейских языков.
Вот эти бодрые ребята и усложнили картинку с до-индоевропейским субстратом в островных кельтских языках, добавив к семитской лексике берберскую. Но это ещё не всё; у носителей культуры колоколовидных кубков были достаточно мирные взаимоотношения с басками. Эти народы хорошо взаимодействовали экономически и жили бок о бок. Собственно, через Пиренеи баски перевалили вслед за «кубочниками». Когда два народа постоянно живут рядом и торгуют, на границе их расселения появляются люди, свободно говорящие на обоих языках, а через общение с ними носители языков перехватывают новые слова. Молодая женщина в ирландском, тёлка в валлийском и госпожа в васконском восходят к одному корню. Такого в ирландском языке нельзя сказать, чтобы много, но есть. И это тоже — наследие «кубочников».
Что, помимо береберского субстрата и заимствований из языка басков привезли «кубочники»? Какой-то индоевропейский язык. То ли источник докельтского индоевропейского субстрата Европы, оставшегося в названиях рек, то ли уже протокельтский — он должен был тогда уже существовать. Почти две тысячи лет Ирландия будет говорить на их языке, до тех пор, пока не перейдёт на кельтские языки (их было несколько).
Итак, с до-индоевропейским субстратом — картина маслом. Костяк — всё, что осталось от языка коренного населения, пришедшего через Сардинию из Передней Азии. Когда-то на Кавказ переселились их дальние родственники, языки разошлись, но структура их сохраняла сходство. Поэтому в кельтских языках параллели с Кавказом. Язык басков подлил своей лексики к языку носителей «колоколовидных кубков», и берберский субстрат они привезли в чемодане и добавили к местному специалитету. В свою очередь, и язык «кубочников» однажды стал субстратом, потому что ирландский язык — выученный, в этом уже никто не сомневается. Само слово goidel принесено из Британии и имеет единственный смысл - «чужой человек». От этого слова и гэл, и гаэл и даже галлоглас — воин-наёмник с большим топором из средневековой Ирландии. Так себе этнонимы.
Осталось вспомнить только популяционную генетику. Она-то, как раз, хорошо ложится на эту схему, потому что видит всего один захват Ирландии — культурой колоколовидных кубков. Их потомки — 90% коренных ирландцев по мужской линии и практически 2/3 — по женской. На сегодняшний день вопрос с многочисленными захватами Ирландии уже никто, кроме диванных историков, не поднимает. Было два: первый — неолитическими земледельцами и второй - «кубочниками». Остальное — движение культур, а не миграционных потоков. Гаплогруппы ни говорить, ни горшков лепить, не умеют, это делают люди, которые себя относят к каким-то этносам.