Серебряному веку русской культуры предшествовал период затишья, когда могучий импульс классической культуры оказался исчерпан, всё великое, что могло быть создано, было создано, и культура замерла в своём формотворчестве, по-прежнему упражняясь в творении концептуально единого содержания. В чём состояло его единство? Все как бы согласились в том, что на первый план выступает отдельная, индивидуализированная личность, что материалистическо-прогрессистский гуманизм обязан праздновать победу, что отдельное человеческое выше общего надчеловеческого, что надо фрондировать к государству и идеализировать некий абстрактный народ, что надо следовать в русле западного нигилистического позитивизма и даже не гнушающегося террористическими методами марксизма. Что это за время? Это время торжества народовольцев и всяческих неглубоких михайловских, время публицистического реализма, время выдавания физиологического очерка за большую литературу, время гнобления чуть более русского, чем положено, Лескова, время замалчивания и снисходительного пренебрежения отступивших от правильной линии Гончарова с его «Обрывом» и Достоевского с его «Бесами», время симпатии к террористам. Гадкое время, когда культура считала необходимой оппозицию всему сущему, и особенно уваровской триаде.
И вдруг появляются люди, далёкие от подобных установок. Почему, собственно, первым человеком Серебряного века можно считать Владимира Соловьёва? Мы не будем вдаваться в глубь его воззрений, отметим только, что он презрел всю эту социально-революционную проблематику, всё это сочувствие маленькому человеку, выродившееся в симпатию к бомбистам, всю эту марксистскую левизну, порождённую нигилизмом и безверием писателей социал-демократического направления. Именно Соловьёв стал тем мыслителем, кто провозгласил первичность надмирного, надсоциального, надчеловеческого начала.
Ведь все знают эти его строки: «...всё видимое нами — только отблеск, только тени от незримого очами». Для него начало, незримое очами, было Софией, мудростью, идеалистическим первоисточником всякого философствования, показавшим другим надматериалистический путь. Оказалось, что о мире можно мыслить иначе — не только как о поле борьбы тиранических консервативных сил против либерализующейся террористическими методами личности, а как о точке схождения надмирных, космических инстанций. Подчеркнём ещё раз: прав он был в предметной конкретности своего учения или нет — не важно, важно возрождение идеалистических стремлений и тенденций, которое влечёт вхождение метафизическо-универсалистского принципа в нашу культуру. Сколько людей подхватило этот импульс! Достаточно вспомнить сборник «Проблемы идеализма», в котором с новых позиций выступила целая плеяда молодых философов, многие из которых прежде не были чужды марксизму.
Но что такое, собственно, этот идеалистический путь? Это утверждение самостояния отдельной личности в её неразрывной связи с универсальным целым. Что это за связь? Если в материализме человек — лишь продукт долгой эволюции материи, её высшая точка, то в идеализме личность превращается из творения в творца; она обретает творческое, активное измерение вместо пассивного статуса чего-то сотворённого материальной природой. И с этой точки зрения даже индивидуализм, который мы часто считаем атрибутом негативно понятой «современности», уже не выступает сугубо дезинтегрирующим началом, как в материалистическо-нигилистической картине мира; он теперь выступает своего рода точкой сборки для всего универсума, организованного так же, как личность — центрированно.
И это возведение на пьедестал творящей личности зашло так далеко, что появилось даже особое течение, причём не где-нибудь, а в марксизме, — богостроительство. Эти люди, а среди них были не кто-нибудь, а Горький, Богданов и Луначарский, не хотели мириться ни с какой пассивностью — ни с материалистическим пониманием человека как вечного объекта, ни даже со статусом человека как искателя Бога: Бога надо не искать, а творить, строить. Этот курьёзно воплотившийся дух Серебряного века русской культуры очень напугал Ленина, который именно тогда, ради борьбы с идеалистическим уклоном внутри левого движения, написал свой труд «Материализм и эмпириокритицизм». Сам дух эпохи, резко развернувшейся к идеализму, требовал от вождя материалистов резкой и хамоватой отповеди уклонистам, ожесточённой идейной борьбы за доктринёрскую чистоту. Пока что — среди единомышленников и соратников, а со всеми остальными, пока ещё находящимися вне его власти, он расправится позже и уже не полемическими средствами.
Таков Серебряный век — богатый россыпью творческих индивидуальностей, но беременный универсализирующим, отрицающим множественность началом. О том, как внутри культурной множественности прорастает универсализм, мы поговорим в следующем очерке.