— Итак, — сказал Анатолий Симонович, — мы разбирались с тем, что такое относимость доказательств. Всем, вроде бы, было всё ясно. Во всяком случае я видел, что Анатолий и Аня как-то скучали, Виктор смотрел в окно, в Ольга и Надежда что-то оживлённо обсуждали между собою, спасибо, что хоть шёпотом.
Понятно, что вопрос достаточности доказательств пока что нам известен только интуитивно. И это не просто так, потому что существуют теории, возможно вы что-нибудь даже слышали о них, например, о теории Карла Поппера, согласно которым никаких абсолютно достаточных доказательств вообще нет, а есть только абсолютно достаточные опровержения, скажем, контрпримеры. Я сейчас не буду разбирать сейчас умозаключения Карла Поппера, замечу только, что его теория... несколько не совсем применима к ... его же теории. Но в любом случае мы сейчас говорим об относимости.
— По-моему, — заметил Виктор, — Вы уже всё объяснили. Разве тут есть какие-то неясности? Относимость доказательства это его свойство, которое либо повышает, либо понижает достоверность доказываемого, разве не так? А то, что не делает ни того ни другого — не является и относимым.
Анатолий Симонович помолчал, походил возле доски. Так обычно бывало, когда он затем вдруг задавал какой-то странный и неожиданный вопрос.
— Вот сейчас Ваше молчание и хождение, например, — сказала Ольга, — вполне даже относимое доказательство того, что Вы попытаетесь разрушить наше понимание...
— Ну да... или уверенность нашу в том, что мы понимаем, — добавила Надежда.
— Браво! — почти воскликнул Анатолий Симонович, — вы вполне наблюдательны, действительно, есть у меня такая привычка, и действительно, моё хождение — относимое доказательство того, что я сейчас попытаюсь по крайней мере поколебать ваше представление, что всё ясно и понятно с относимостью доказательств.
И вот что он произнёс.
— Пусть в деле, которое вы рассматриваете, вам встретился лист бумаги, на котором находятся некоторые знаки. Надо доказывать, что это — документ договора. Документ договора внешне представляет собою действительно некоторую поверхность, на которой содержится некоторые слова. Пока мы не будем углубляться дальше, а посмотрим на это только внешне. Не важно на каком языке слова и не важно даже есть ли там картинки, но там есть слова. Согласитесь, это — вполне даже правдоподобное допущение. Больше скажу, лично я только два раза в жизни держал документы договоров, которые были написаны не на бумаге, хотя в истории много случаев, когда писались они и на бамбуковых циновках, и на папирусе, и на коже, и на глине, и даже в камне выбивались. Но всё это были именно безóбразные изображения, чаще всего именно тексты на некоторых языках. Значит, мы может предположить, что если перед нами документ договора, то это — текст на некоторой поверхности, как минимум.
Но это совершенно эквивалентно тому, что если перед нами не текст на некоторой поверхности, то перед нами не документ договора. Разве не так?
— Ну-у-у... — протянула Анна, на которой остановился взгляд Анатолия Симоновича, — ну... наверное... не совсем так.
— Почему не совсем так-то? — раздалось с камчатки, это подал голос Володя, высокий парень в очках. — Именно так. Высказывание «если а, то b» совершенно эквивалентно высказыванию «если не b, то не a». И наоборот.
— Ну-у-у, — снова отозвалась Анна, — наверное.
Вообще, надо отметить, что Аня отличалась настолько высокой осторожностью в суждениях, что на вопрос «здесь ли она?», она имела привычку отвечать: «Наверное». У Ани, наверное, Пушкин написал «Евгения Онегина», вероятно, верна теорема Пифагора, может быть, в конце предложения ставится точка… Это Анино «наверное» было просто притчей во языцех, впрочем, к этому все уже привыкли.
— Вот, — сказал Анатолий Симонович, — Аня-то как раз правильно не вполне уверена.
— Ну да, ага, — опять подал голос Володя, — а в чём всегда уверена Аня? Ань, а Ань, тебя Аня звать?!
Кто-то хихикнул, кто-то хмыкнул. А Анатолий Симонович снова прошёлся вдоль доски.
— Не уверена, может быть, тебе звать её Анна Александровна, — ответствовала за Аню Ольга.
— Ну что ж, — сказал Анатолий Симонович, — раз вы все так уверены... кроме Ани, конечно... то легко сможете разобраться вот с какими доказательствами того, что перед нами документ договора.
В качестве доказательства я предъявляю… собаку. Ну, вот, скажем, пуделиху Петра, как её звать?
— Джульетта, — ответил Пётр.
— Наверное? — спросил Володя и блеснул очками.
— Скорее всего, — с напускным унынием промямлил Пётр. — Во всяком случае она сама так считает, а как на самом деле... не уверен.
По классу прошелестели смешки.
— Замечательно, — продолжал Анатолий Симонович. — Вот вам пуделиха Джульетта и это и есть доказательство того, что документ договора это текст на некоторой поверхности...
Чего замерли-то?
Джульетта это не текст на некоторой поверхности и точно не документ договора, так? Так! Теперь вспоминаем эквивалентность утверждений, в которой не была полностью уверена Анна. Значит, то, что повышает уверенность в том, что то, что не есть текст на некоторой поверхности, не является и документом договора, совершенно точно повышает уверенность в том, что документ договора есть текст на некоторой поверхности. Значит, пуделиха Джульетта есть относимое доказательство нашего утверждения, что документ договора есть текст на некоторой поверхности (конечно не наоборот: не всякий текст на поверхности есть документ договора, для того, чтобы это был документ договора надо ещё много чего ещё, но это уже вопрос о достаточности). Так вот
вопрос:
является ли пуделиха Джульетта, взятая сама по себе, относимым доказательством того, что документ договора — это текст на некоторой поверхности?