Людмила стояла у окна кухни, нервно вытирая руки кухонным полотенцем, в который раз прокручивая одну и ту же мысль: «Как долго ещё это будет продолжаться?» В углу свекровь, Елена Николаевна, переставляла банки с крупами, исправляя то, что Людмила уже давно разложила по своим полкам. Это был последний штрих ко всему остальному: вторжению в их дом, в их личное пространство и в их жизнь.
— Ты же не возражаешь, если я переставлю здесь банки? — почти без вопроса в голосе произнесла Елена Николаевна, не отрываясь от своих дел.
— Конечно, — ответила Людмила, стараясь скрыть раздражение. На языке вертелось другое: «А ты не возражаешь, что я живу в собственном доме?» Но она промолчала. Как всегда.
Прошло уже три месяца с тех пор, как свекровь переехала к ним. Это должно было быть временно — так уверял Сергей, муж Людмилы. "Мама стареет, ей тяжело быть одной", — говорил он. И Людмила согласилась: ненадолго, на пару недель, пока та оправится после операции. Но "ненадолго" растянулось в долгие дни, недели, месяцы. Людмила больше не чувствовала, что живёт в своём собственном доме.
Сначала это были мелочи — советы по уборке, вопросы о том, что лучше приготовить на ужин. Затем свекровь стала хозяйничать, решая, какие занавески лучше повесить, как расставить мебель. Сергей, поглощённый работой, казалось, не замечал проблем, и каждый раз, когда Людмила пыталась заговорить о том, что её беспокоит, он лишь отмахивался: «Мама ведь ненадолго, потерпи».
Но Людмила больше не могла терпеть. Каждое утро начиналось одинаково: свекровь вставала раньше всех, приводила "в порядок" кухню, исправляя всё, что Людмила сделала "не так". Потом начинались советы, которые звучали как приказы. Постепенно их дом перестал быть домом, а стал местом, где Людмила чувствовала себя гостьей.
Вечером, когда дети уже спали, Людмила решилась. Она нашла Сергея в кладовке, где он чинил что-то, отвлекаясь от семейных проблем.
— Нам нужно поговорить, — сказала она тихо, но твёрдо.
Сергей поднял глаза. Он чувствовал, что разговор будет непростым.
— Что случилось? — спросил он, хотя явно догадывался.
— Я больше так не могу, — начала Людмила. — Я люблю твою мать, я уважаю её, но она не может жить с нами постоянно. Это разрушает наш брак. Ты ведь сам это понимаешь?
Сергей закусил губу, явно размышляя, как ответить. Он всегда старался избежать конфликтов, особенно с матерью.
— Это же временно, — сказал он, немного растерянно. — Она одна, стареет.
— У неё есть своя квартира, — резко перебила Людмила. — Ты должен понять, что это не её дом, а наш. А она вмешивается во всё, словно хозяйка здесь она.
Сергей нахмурился, глядя в сторону, избегая её взгляда. Он долго молчал, а потом тихо спросил:
— Ты хочешь, чтобы она уехала?
Людмила не выдержала — в её голосе зазвучала боль, которую она сдерживала все эти месяцы.
— Я хочу, чтобы у нас с тобой был дом! Чтобы мы могли жить своей жизнью, растить детей, не оглядываясь на то, что подумает твоя мать. Я устала чувствовать себя гостьей в собственном доме.
Сергей долго молчал, осознавая, что ситуация зашла слишком далеко. Он посмотрел на Людмилу — она стояла перед ним уставшая, измученная постоянными конфликтами.
— Я поговорю с ней, — наконец, сказал он тихо.
Людмила кивнула и ушла в спальню, чувствуя, что внутри неё поднялась волна облегчения и страха. Облегчение от того, что наконец-то этот разговор состоялся, и страх перед тем, что будет дальше.
На следующее утро Сергей постучал в комнату матери. Елена Николаевна сидела на диване, внимательно листая старый альбом с фотографиями. Она подняла взгляд на сына, её лицо было спокойным, но напряжённым.
— Входи, Серёжа, — сказала она мягко, но в её голосе уже сквозила тревога.
Сергей сел напротив неё и несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. Это был самый трудный разговор в его жизни.
— Мам, нам нужно поговорить, — наконец, начал он.
Елена Николаевна закрыла альбом и отложила его в сторону.
— Я так и знала, что этот момент наступит, — она внимательно посмотрела на сына, её глаза блестели. — Ты хочешь, чтобы я уехала, да?
Сергей поморщился, чувствуя, как его сердце сжимается от вины.
— Мам, ты ведь знаешь, что мы с Людой... Мы действительно нуждаемся в личном пространстве. У нас дети, и нам нужно время друг для друга. Мы любим тебя, но ты не можешь жить с нами постоянно. Это разрушает наш брак.
Елена Николаевна выпрямилась, её губы поджались.
— Разрушает брак? — переспросила она с лёгкой издёвкой. — То есть, я, твоя мать, мешаю вам жить? Ты же понимаешь, что я здесь, потому что мне плохо одной? Что ты мне предлагаешь? Вернуться в пустую квартиру и ждать, пока ты соизволишь навестить меня раз в месяц?
— Мам, это не так, — попытался объяснить Сергей, чувствуя, что разговор выходит из-под контроля. — Я всегда буду помогать тебе, но мы должны жить своей жизнью.
— Я тебя воспитала, — её голос дрожал. — Я положила на тебя всю свою жизнь, а теперь ты меня прогоняешь ради своей жены?
— Я не прогоняю тебя! — Сергей пытался говорить спокойно, но голос его сорвался. — Я просто прошу тебя дать нам жить. Я буду приезжать к тебе, помогать, но ты не можешь оставаться с нами всё время. Мы должны быть семьёй, своей семьёй, понимаешь?
Елена Николаевна медленно кивнула, её глаза потемнели от разочарования.
— Поняла, — коротко сказала она и отвернулась, больше не желая продолжать разговор.
Сергей хотел что-то добавить, но понял, что это будет лишним. Он медленно встал и вышел, оставив мать наедине со своими мыслями.
Елена Николаевна собирала вещи медленно, тщательно, словно каждое движение требовало от неё огромных усилий. Она укладывала кофты и платки в сумку, думая о том, как жизнь изменилась за последние годы. Её сын, её маленький Серёжа, теперь был взрослым, и его семья была для него важнее. Елена Николаевна чувствовала себя оставленной, ненужной, но понимала, что в этом нет вины Сергея — просто таков был ход жизни.
Когда дверь за ней закрылась, Людмила долго стояла у окна, слушая, как тишина медленно окутывает дом. Впервые за многие месяцы в их доме стало по-настоящему спокойно.