Я продолжаю публикацию глав из книги моего отца, Алексея Ивановича Бороздина (1937-2021), педагога-новатора, работавшего с детьми-инвалидами по своему авторскому методу абилитации через музыку и искусство. В этой книге он сам рассказал о своей жизни, начиная с военного детства в оккупированном немцами Курске, учебы во Львовской консерватории, переезда в Новосибирск и заканчивая работой в Центре абилитации детей-инвалидов в Новосибирском Академгородке.
Предисловия – здесь и здесь.
Начало – здесь.
Предыдущая часть – здесь.
Продолжение – здесь.
В контексте жизни. Львов. Письмо Ванечки в Полтаву
Воскресный день подходит к концу. В комнате нас немного; кто гладит брюки перед свиданием, кто перечитывает конспекты, кто просто слоняется без дела, а контрабасист Ванечка Карасик после посещения магазинов перекладывает свой чемодан. Занятие это он любил до самозабвения! Его фигура, склоненная над баулом, и руки, перебирающие старые вещи и ласкающие новые покупки, завораживают. Вот так, наверное, сидел над сундуком и скупой рыцарь, перебирая свои золотые пистоли.
И здесь сам собой напрашивается наивный вопрос:
- Так что же, дорогие мои читатели, ничего принципиально на этом свете не меняется, все уже было и только нудновато повторяется, как витки бесконечной спирали, и что скупые рыцари, заколдованные лягушки и спящие красавицы вечны, и поговорка: «Новое это хорошо забытое старое» появилась не на пустом месте?
После приятного священнодействия Ваня садится писать письмо своей девушке в Полтаву. На лице его тихая радость и умиление, а между нами разгорается спор об искусстве писать письма. Одни утверждают, что писать нужно самое необходимое, другие – наоборот, считают письмо весточкой, передающей адресату состояние души, помыслы и надежды.
- Недавно Ваня читал свое письмо домой, - сказал Шандор, - и оно мне очень понравилось. Вань, прочитай, чтобы все знали, как надо писать, а то спорят, спорят!
Ванечка упрашивать себя не стал и монотонным голосом, но с большой долей самолюбования зачитал нам то, что предназначалось для его невесты.
- Здравствуй, Галя! Во первых строках своего письма сообщаю, что я жив и здоров, правда, на прошлой неделе ко мне прицепился неприятный кашель, но уже все прошло. А сейчас я только что вернулся из похода по магазинам. Со мною была Люба, ты ее знаешь, она тоже из Полтавы, флейтистка. Я хотел купить себе новый пиджак, но то, что мы видели, не понравилось ни мне, ни Любе. Купили мне неплохой галстук и симпатичный пуловер. Тот, что был у меня еще в Полтаве, я уже не ношу. Серую курточку (помнишь, я все в ней ходил?) я только что уложил на дно чемодана и больше ее не надену…
- Это кому письмо, маме или невесте? – перебил я.
- Это он своей девушке пишет, - ответил за Ванечку Шандор.
- А что тебе не нравится в моем письме? – недовольно спросил Ваня.
- Она, как я понимаю, еще не твоя жена, а значит, пока и не твой завхоз, - ответил я.
- Много ты понимаешь, - еще больше обиделся Ванечка.
- Много ни много, а о содержании чемоданов пишут родителям. Девушкам пишут о любви. Спорим на две бутылки, я напишу письмо, и… через сколько письмо идет в Полтаву?
- Три дня.
- И через три дня твоя Галя прилетит к тебе на самолете?
Ваня насупился, остальные зашумели и поддержали меня.
Я написал:
«Любимая! Здесь невыносимо красивая осень! Выпало несколько свободных часов, и все это время я бродил по городу один, наслаждаясь красотой улиц, людей и цветов. Здесь очень много цветов! Они всюду: и на клумбах, и вдоль тротуаров, и все розы, розы и розы! Я смотрел на эти розы, а мыслями возвращался в нашу Полтаву, в наши с тобой прогулки, когда мы, держась за руки, тихо шагали по нашим скромным полтавским улицам, но я был намного счастливее тогда, чем сегодня здесь!
Ты не поверишь, но я иногда непроизвольно обращался к тебе вслух, желая обратить твое внимание на какой-нибудь цветок или дом, как будто ты была рядом!
Я так истосковался по тебе! Приезжай хоть на один день! Хоть на полдня! Целую тебя много раз и жду! Вечно твой Ваня».
Я прочитал, ребята зааплодировали, а Ваня насупился:
- Я это писать не буду, - сказал он, но его уже не слушали, всем было интересно, прилетит Галя или не прилетит. Ваню уговорили, он переписал письмо своей рукой, мы пошли на почту, бросили конверт в ящик и скоро забыли и про Ваню, и про его письмо.
Однажды я меланхолично брел по коридору консерватории, как вдруг на меня налетает Ванечка. Он совал мне какую-то бумажку и кричал:
- Ты допрыгался, ты доигрался, она прилетает! Вот телеграмма! Встречай сам, я не поеду!
Я взял телеграмму, читаю: «ВЫЛЕТАЮ 11 ОКТЯБРЯ РЕЙС 661 ВСТРЕЧАЙ ТВОЯ ГАЛЯ».
Оказывается, как раз три дня, на которые мы спорили, прошли, я выиграл!
- С тебя две бутылки, Ваня!
- Сам встречай, ты кашу заварил, ты и расхлебывай!
- Ты это серьезно?
- Ты кашу заварил!
- То, что ты обманул всех нас, ладно, такой уж ты человек, но что еще хуже – ты обманул ректорат, деканат, и, самое обидное, ты и военную кафедру обманул, - сказал я.
- Чем же это я их обманул?
- А тем, что будто бы ты из Полтавы!
- Я из Полтавы!
- Нет, Ваня, ты не из Полтавы, там тепло, ты из Оймякона! У тебя мозги замерзли, если они вообще у тебя были! Твоя девушка впервые в жизни получила любовное письмо, впервые прочитала слова, о которых мечтала с детства, она поверила своему счастью и летит к тебе на самолете, и надо быть тупорылым ослом и предпоследним кретином, чтобы упустить такой шанс! Она же тебя любит, дурак!
- Предпоследним, а кто же тогда последний, уж не ты ли? – спросил Ваня.
- Последним, Ванечка, будешь тоже ты, если твою девушку поеду встречать я.
- Тогда поедем вдвоем, - сказал Ваня.
Мы купили роскошный букет и поехали в аэропорт.
Всю дорогу Ваня был мрачный. Какие мысли роились в его большой голове и было ли там чему роиться, неизвестно.
Я давно заметил, что на смелые поступки Ванечка природой не рассчитан – поскупилась матушка, производя на свет свое очередное неповторимое творение. Нет в нем того мужского куража, когда одно имя любимой приводит в восторг, и нет такой силы, что могла бы удержать тебя совершить ради нее бесшабашный поступок, на какой способен только влюбленный без памяти человек, и поймет она его, и будут радостью светиться ее глаза!
Нет в нем и безудержного желания сделать для нее такое, что всем остальным не под силу, и не кинется он навстречу своему счастью очертя голову, потому что весь он – как молодой старик!
Мы приехали в аэропорт, сели на скамейку, что на выходе на летное поле, и стали ждать.
Самолет из Полтавы опаздывал. Все это время Ваня перекладывал букет из одной руки в другую и ворчал себе под нос негрубые ругательства. Но вот объявили о прилете нашего рейса, пассажиры гуськом пошли от самолета по узенькой дорожке к аэровокзалу. Ваня кинулся навстречу потоку, но Гали там не оказалось.
Он бросил букет под скамейку, и мы пошли на выход.
- Что же наделало мое письмо в Полтаве, что натворило? – размышлял я, - скорее всего, там что-нибудь с мамочкой, муж у нее капитан интендантской службы, и вероятнее всего, что и в ее биографии такое письмо тоже первое, ее и прихватило!
- Сейчас приедем, - говорю я Ване, - а в общежитии телеграмма: у мамы сердечный приступ.
Ваня пренебрежительно промолчал.
А в общежитии действительно его ждала телеграмма: «МАМЫ СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП ПРИЕДУ ПОЗЖЕ ТВОЯ ГАЛЯ».
Ваню не расстроила болезнь будущей тещи, он обрадовался телеграмме и повеселевший пошел в консерваторию играть на своем контрабасе.
Проницательный читатель уже догадался, что Ванечка не поставил мне две бутылки. Галя-то не прилетела!