Этот роман в юности ощущался мной как искорка, секундное острое удовольствие, не очень осознанное и не отложившееся как долговременное прочное впечатление, не камень в стене, а быстро потухший под ветром осенний огонек.
Почему так вышло? Не знаю, возможно, удивительная фантасмогория, не похожая вообще ни на что, показалсь мне немного рассыпающейся на мерцающие угольки отдельных фрагментов.
Сейчас я перечитала роман и буквальнов питала в себя его необыкновенность, его печаль, его калейдоскоп импрессионистичных зарисовок, потоком вклинивающийся в сознание и непостижимым образом сопряженный с эпическим духом. Ощущением времени, его медленного потока, с заводями, быстринами, плотинами и водопадами.
Еще я перечитала некоторые дневниковые записи В.Вулф, почувствовав редкую близость эстетических и литературных предпочтений (думаю, не я одна так чувствую, скорее всего, это феномен высокого таланта, отзывающегося внутри каждого, кто настроен на подобное мироощущение).
Это произведение необычно для самого автора, оно писалось отчасти как сатирическое и посвящалось близкой подруге и возлюбленной Вирджинии -- Вите Сэквилл-Уэст (олицетворявшей для писательницы идеальную женщину, которая при необходимости легко меняет свой облик на мужской), у которой в тот момент пытались отнять семейное родовое поместье, в силу того, что она не являлась наследником мужского пола.
С первых строк художественная ткань романа втягивает читателя в эстетический восторг, потому что это буквальным образом импрессионизм словами, ты не читаешь последовательно текст, слово за словом, а будто видишь сразу целые пятна, композиции слов, которые складываются в непрерывно меняющиеся образы, подобно тому, как из цветного хаоса мазков на полотнах импрессионистов складываются живописные образы, окутанный светом предметный мир.
Роман многоголосен, полифоничен, но не в привычном плане полифонии Достоевского, например (где в напряженных диалогах сталкиваются, высекая друг из друга искры, разные идеи), а в плане полифонии самого мира, если так можно выразиться. Сложности ощущения себя самого в пространстве интуитивным тонкочувствующим существом (коим является Орландо в любой ипостаси и разных полах). Сатирическая. исполненная теплого юмора, подчас иронии, речь повествователя перемежается с авторской, которая, в свою очередь, перемешивается с потоком сознания героя и отрывками литературных произведений (авторства Орландо в том числе).
Творческая одержимость (юного Орландо) преподносится в мягко-стирическом (хотя и очень точном) описании, лучше которого трудно найти:
"Скоро, однако, он понял, что битвы, которые вели сэр Майлз и прочие против вооруженных рыцарей, дабы завоевать королевство, и вполовину не были так свирепы, как те, что вел ныне он против родного языка, дабы завоевать бессмертие. Всякого, кто хотя бы шапочно знаком с пытками сочинительства, можно избавить от подробностей: как он писал и испытывал удовлетворение, читал и испытывал омерзение; правил и рвал, вымарывал, вписывал; приходил в восторг, приходил в отчаяние; с вечера почивал на лаврах и утром вскакивал как ужаленный; ухватывал мысль и ее терял; уже видел перед собою всю книгу, и вдруг она пропадала; разыгрывал за едою роли своих персонажей, их выкрикивал на ходу; вдруг плакал, вдруг хохотал; метался от одного стиля к другому: то избирал героический, пышный, то бедноватый, простой, то долины Темпа, то поля Кента и Корнуолла – и никак не мог решить, божественнейший ли он гений или самый жуткий дурак на всем белом свете".
В конце концов, процесс творчества становится естественной частью жизни, как воды медленно текущей реки, постоянно меняющаяся поэма "Дуб" переплывает вместе с автором из столетия в столетие.
Так мы замечаем нить этого ожерелья образов, центральный образ оси времени -- старого дуба, на корнях которого Орландо возлежит юным вельможей -мальчиком, верным талисманом королевы Елизаветы (которая завещала ему никогда не стариться), а потом в финале романа -- тот же хребет земли, те же корни держат на себе женщину Орландо, которая уже родила сына, получила признание читающей публики и чувствует мир во всей его полноте.
Сам герой романа (который вроде бы является романом биографическим) единственное неизменное в своей глубине, что сохраняется таковым сквозь течение четырех столетий, которые нестареющий герой-героиня проплывает, даже скорее прошивает (судя по стремительности), как иголка тугой шёлк.
Через четыре столетия, разные эпохи и культурные феномены, разные жанры литературы Орландо проносит самого себя, постоянно, с одной стороны, пытаясь покорно приспособиться под "дух эпохи" (вплоть до лихорадочных поисков обручального кольца и его носителя -мужа, столь важных для викторианской эпохи), с другой стороны постоянно срываясь в легкий и естественный бунт, когда ему все надоедает.
Потому что главное для Орландо, как мне думается, ускользнуть от любой детерминированности чем-либо в свободный поток вольных впечатлений. Уйти в тот самый покой и ту самую волю, которые позволяют художнику находиться параллельно любому времени, любым искушениям, любым испытаниям. Освобождение от детерминированности полом, социумом, богатством, даже самим временем... Усадьбы, положение при дворе, деньги, женщины и мужчины, мужья и жены, войны, политика -- все это вихрь, который обычно определяет нас. Иногда так определяет, что личность оказывается придавленной, как каменной плитой. И хвала тем, кто хотя бы стремится вырваться из плена этой обусловленности, ищет "покой и волю". Потому что обрести полную свободу, видимо, из области иллюзий.
Орландо живет в состоянии легкого полета, реальность вроде бы касается его-её (даже очень ощутимо), но каждый раз герой-героиня ускользает необычным способом -- делает все не так, как принято, не так, как ожидают другие.
От несчастной любви и назойливой дамы убегает на службу в Константинополь, от службы скрывается в таборе цыган, мужа находит на болотах, но и после замужества имеет лишь одно стремление -- писать, писать и писать. Даже очаровательный ребенок, родившийся (судя внутреннему монологу героини) вместе со звуками шарманки, почти чудом, становится даром не лишающим Орландо неистощимого поэтического вдохновения. При этом он-она буквально кожей впитывает литературный голос каждой новой эпохи, как челн, переплывая из жанра в жанр, из настроения в настроения, из короткого размера лирического стиха в прозаические опыты.
Вот она та идеальная (ый) герой-героиня, на которую хочется быть похожей (если вспомнить мой предыдущий пост), по крайней мере, хочется иметь такое же сильное стремление уйти от любой обусловленности.
В замечательном, волшебно-красочном фильме Тильда Суинтон справилась с образом Орландо почти безупречно. Магия её глаз, её перевоплощений, диалог со зрителем (в фильме Орландо выступает и рассказчиком), всё это позволяет вполне отразить полифонию романа.
В конце романа нескончаемая поэма, поэма жизни Орландо соединяется с реальностью, они сливаются, и трудно уже разобрать, где век шестнадцатый, где двадцатый, где мужская тень, где женская, где день, где свет полной луны.
"Заросшая стежка, виляя, взбиралась все выше и выше, к стоящему на вершине дубу. Он вырос, раздался и заматерел с тех пор, как она познакомилась с ним, в году, кажется, тысяча пятьсот восемьдесят восьмом, но был все еще в самой поре. Некрупные четкие листья густой массой качались на ветках. Бросившись ничком, Орландо почувствовала под собою косточки дерева, как ребра, в разные стороны отходившие от хребта. Ей нравилось, что она скачет на крупе мира. Приятно было приникнуть к чему-то твердому. И когда она вот так бросилась ничком, из нагрудного кармана кожаной куртки выпала переплетенная в красное сукно небольшая книжица – поэма «Дуб""
Друзья, пишите свои мысли, ставьте лайки, это очень поможет продвижению канала!