– Рехнулась ты, Симка, не доедешь ведь... Посмотри на себя-то – еле ходишь...
– Поеду, извелась я... Не сплю уж. Так уж лучше ехать.
– А я как? Чего мне тут от волнения за тебя помирать чё ли?
– А ты не помирай, Нюр. За курями поглядывай и жди меня. Вернуся, чай ... Кому я, старая, нужна.
– А Сашка-то твой чё? Куда смотрит? Неужто не мог найти сестру? Неужто не боится за мать?
– Хватит уж, – Сима сердилась, – За курями что ль присмотреть не хочешь, так я Любку вон попрошу.
Тетка Нюра махала рукой, убирала слезы концом фартука.
– Да поди ты! Поезжай, коль, упрямая такая. И Ирка говорит, что даль страшная. Они и то не едут. Пропадешь там, так я не виноватая...
Одинокий дом у дороги, поставленный отдельно от большой деревни Самохино на высоком берегу реки Раменки, к водам которой густо подступали плакучие ивы, называли домом Тимы-Серафимы. Тимофея уж три года, как схоронили, а дом все равно называли так. Днём дом казался основательным и прочным, сложенным из старого кирпича, а в голубоватых лучах ночного светила этот дом со светящимися окнами напоминал маяк на берегу моря, притягивающий своим светом.
Широкую скамейку когда-то хозяин поставил лицом к реке. Предзакатный ветер шумел где-то вверху, над головами двух пожилых подруг, и улетал к лесу шуметь листьями и раскачивать ветви. А они сидели, глядя на реку – они прощались. Завтра Сима уезжала.
Почему так вышло, что один дом этот стоит так отдаленно от всех, знают немногие. Когда-то хозяина этого дома, Тимофея, как человека уважаемого всеми, председатель колхоза попросил переехать в большую деревню из маленькой заречной деревушки – подать пример остальным. А в награду за согласие, дал разрешение выбирать любое место для строительства дома.
Глянулось Тимофею это место на берегу. Он помнил его с детства. Сюда прибегали они подростками рыбачить, ставили шалаши, купались. И трава тут росла необычайно высокая, цветущая. А место, где цветы цветут – счастливое место. Здесь и заложили фундамент. Остальным председатель здесь строится не позволил – строились по плану, спущенному из района.
Двор и сад дома – ближе к реке. И дом стоит себе и не темнеет с годами. И правда, счастливым стал дом. Родились сын и дочь. Тимофей был рукастым. И в кузнице и в столярной мастерской верховодил. Серафима тоже работала в колхозе.
***
Опрятно одетая Серафима с большой округлой сумкой ехала в автобусе. На ней платье цветастое, строгий пиджак, удобные для больных ног старые тряпичные туфли. Предстояло ехать на поезде в Москву, а там ещё – пересадка... Так далеко она ехала первый раз в жизни.
Убегала и убегала назад серо-голубая лента шоссе, автобус катил вперёд на большой скорости. Дорога долгая. Сима сидела, думала о своем. Найдет ли дочку?
Почему-то сейчас картинками проплывала вся жизнь – тут, в родной деревне, в родном доме.
И было ль счастье? Да было. Жили, конечно, как все. Порой и нелегко, но все шло своим чередом – размеренно и понятно. После первенца долго не наступала беременность вторая. Уж к сорока годам родила Сима Валюшку. Девочка нездоровая была – астма.
Они лечили ее, возили по врачам, поили парным козьим молочком, заваривали лечебные травы. Окрепла малышка, кашлять стала все реже. Любили, лелеяли, рядили, как куклу.
Вот только годам к четырнадцати дочка вдруг выкрутасы начала устраивать. Избаловали что ли? И теперь Валюшка пропадала в рабочем поселке на танцах. С полудня крутилась перед зеркалом, натягивала крикливые серьги и с подружками улимонивала, пропадала до ночи.
Тимофей мягким был, бить не мог, строгости его тоже были временными, опускал вскоре. Серафима уж как только с дочерью не беседовала, как не увещевала, но гулянки и парни кружили ей голову.
В восемнадцать за каким-то заезжим солдатом уехала она на Урал, не послушав родителей. Учеба пошла по боку. Но через год вернулась – нажилась. Хорошо хоть – без дитя. Устроилась работать в правление рабочего городка недалеко от дома, но поработала недолго. Вскоре объявила, что уезжает на север, на заработки. Не одна поехала, с подругой Ольгой и ее мужем Виктором. Оля была дочкой Ирины, соседки и приятельницы Серафимы. Вместе и провожали детей.
Серафима и Тимофей тогда извелись – два месяца писем от дочки не было. Хорошо хоть, Оля писала матери каждую неделю. Она и сообщала новости Валентины. Что все хорошо, что устроилась, что общежитие дали.
Потом пришло письмо и от Вали – Ольга чай передавала, что мать с отцом ждут. Писала она скоро, на ходу, сообщала, что все хорошо, что мужчин холостых тут очень много. А следующее письмо аж через четыре месяца – плохо в Магадане, переехала на Сахалин. И вот оттуда уж ничего о дочери узнать было невозможно – Ольга с мужем остались в Магадане.
Письма были редки: замуж вышла, разошлась... вышла второй раз, и он – большой начальник, с ним переезжает она в Хабаровск. Тимофей и Сима знали, что недалеко от Хабаровска осели и Ольга с мужем Виктором, просили через мать Ирину узнать хоть что-то о дочери, но Ольга уж связь с Валей не поддерживала.
А к шестидесяти годам заболел и очень быстро от болезни умер Тимофей. Саша, сын, с женой и детьми приехали сразу, а Вали не было – дошло ль до нее сообщение о смерти отца, никто не знал. Уж потом выяснилось – не знала она, опять сменила адрес.
Уж четырнадцать лет прошло с тех пор, как Валентина уехала на север. Почему сейчас ехала Сима на поиски своей дочери? Да потому что изболелась душа. Три года от Валентины ни слуху, ни духу. Саша наводил справки, искал сестру, но потом махнул рукой.
– Мам, всю жизнь она так! Наплевать ей на вас с отцом было. Вот и ты – наплюй... Мы рядом, внуки рядом, чего тебе ещё?
Но внуки выросли, бывать у Симы стали реже. За сына сердце не болело, хорошо всё у них с Тамарой – и ладно, и правильно, и сыновья – гордость. А вот за дочь, за Валю... Неуж, так вот и останется она в неведении – как живёт сейчас дочка?
Столько ночей не спала Сима, столько писем написала в разные инстанции, на предприятия, где могла работать дочь! Ответа либо не было вовсе, либо отписки, что данная гражданка у них не числилась, не работала и не работает теперь.
В розыск? Так ведь не навредить бы...
Вот и решила Серафима отправиться на поиски дочери. Сейчас она ехала в Хабаровск, к Ольге и Виктору. Оттуда решила начать свой поиск. Ирина ее отговаривала, утверждала, что найти дочь будет трудно. Раз уж Саша не смог, Виктор не смог... Но материнское сердце подсказывало – ехать надо. Под лежачий камень вода не течет...
Серафима думала о дочке, молилась про себя о долгой и счастливой жизни для Вальки.
На железнодорожный вокзал она приехала уж в сумерках. Автобус шел долго и она распрямилась, встала с стденья, и снова опустилась на место, потому что от долгого сиденья заныли суставы.
На вокзале волновалась, почему-то искала глазами свой поезд, хоть до него ещё было больше двух часов. Сима ни разу не ездила ещё на поездах. Куда было ездить? Выросла и жила благополучно в своей деревне, самый дальний путь – райцентр. Туда по молодости ездила она на курсы агрономов, а потом уж с мужем ездили туда же на базар, в больницу, да в гости к сыну.
Смутно было на душе, страшно было ехать одной. Она зашла в здание вокзала. Кругом сновали люди, куда-то спешили, до нее никому не было дела. Решила присесть. А потом вдруг поняла – поезда тут громко объявляют. Это немного успокоило, но все равно она не прекращала подглядывать в окно – казалось, именно ее поезд могут случайно не объявить.
Молодое семейство с маленькими детьми шумело рядом. "В Москву" – услышала Сима. Тронула за рукав девушку:
– А вы в Москву что ли?
– Да, Московский ждём.
– И я тоже... , – обрадовалась Серафима очень. Хорошо-то как – не одна.
Оказалось, что на московский поезд были тут почти все ожидающие. Но Сима придерживалась этого семейства. Так и тащила свой баул за ними.
– Третий тут будет примерно, – сказал глава семейства, – И у вас третий? – спросил Симу.
– А я и не знаю, – мокрая от нахлынувшего волнения, Сима доставала билет, руки ее затряслись. Протянула билет мужчине.
– О! Так у Вас четырнадцатый, Вам в ту сторону надо. С головы же... Идите скорей, вон уж поезд. Две минуты всего стоит.
Симу охолонило, коленки подкосились. Она помчалась, задыхаясь, по темному уж перрону. Где этот четырнадцатый? Ноги ее опухшие никак не хотели бежать, грудь вздымалас – того и гляди сердце выкинет наружу.
– Вы к нам несетесь? – окликнула полная проводница восьмого вагона.
– В четырнадцатый, – едва выдохнула Сима.
– Идите сюда, давайте-давайте. Перейдете потом..., – звала проводница.
Плечи Симы поднимались, она еле дышала, стоя в тамбуре, вытаращив глаза от испытанного испуга, когда колеса поезда тихонько застучали по стыкам.
– Да чего Вы так? В любой бы садились... Сумку-то донесете? Помочь может?
– Донесу... Отдышусь щас...
Но проводница, видя перед собой женщину едва живую, уцепилась за вторую ручку и пошла ее провожать.
– Я ведь, я ведь..., – сбивалась с ритма шага Сима, – Я ведь первый раз поездом-то. Так и не знала ...
– Ничего, ничего. Говорят "всё бывает в первый раз", а есть ли что-то в мире, что может не быть в первый раз? Нету... Потом спорнее будет...А до Москвы или дальше? – проводница шла чуть впереди, таща сумку.
– Дальше... до Хабаровска.
Проводница неожиданно поставила сумку:
– Етит твою...! И чего Вас в даль такую несёт?
– К дочке, – коротко ответила Сима, стряхнув капли пота со лба.
Полка в плацкарте у Симы была нижняя. На верхних уж кто-то спал, а место напротив пустовало. Сима искренне поудивлялась удобству, постельному белью, какое принесла ей молоденькая проводница, и тому, что та предложила чаю. Сима отказалась – не хотелось шуметь. Она расстелилась, и прилегла сначала прямо в пиджаке, потому что от усталости и волнений уж плохо соображала. Она подсунула сумку под голову, хоть крупные деньги и были припрятаны в укромном месте, денег она взяла немало, чуть ли не все сбережения. Но вскоре поднялась, пиджак сняла, боясь помять, и сумку спрятала под матрац.
За окном проносились огни, кругом сопели и ворочались чужие люди. Вагон невероятно раскачивался, казалось, что вот сейчас он упадет на полной скорости на очередном повороте...
Поезд вез ее в неизвестность, туда, где жили ее страхи, неизвестные ей люди, и непонятные обстоятельства, ожидающие в дороге. Она по привычке мысленно разговаривала с мужем. Долго Сима никак не могла уснуть и лишь под утро забылась чутким сном.
Проснулась от какой-то возни прямо рядом с ней. Проводница мелькнула. Напротив Симы сидел старик с седой бородой. Коричневый пиджак из бархата опоясан наборным серебряным поясом, кунья шапка на голове, на ногах сапоги коричневой кожи. Он был крепок, коренаст, двигался по-молодому, хоть на вид был и старше Симы.
Поезд двинулся. Старик привычным молитвенным жестом провел ладонями по лицу и произнес тихонько:
– С Богом, благополучно нам доехать.
Спать он не ложился, постель не стелил. Так и сидел, глядя на проплывающие села, поля и перелески. Робко занималось утро. Поднялась и Серафима.
– Доброго утра Вам! Простите, если разбудил, – поклонился старик.
– Нет, нет... Пора уж. Полседьмого.
– Да, наше поколение рассветы любит, а нынешнее – закаты.
– И верно...
– Меня Бектеном звать, а Вас, уважаемая?
До самой Москвы Серафима и старик Бектен ехали в разговорах. Мудрый киргиз ехал в Подмосковье, к сыну. А Серафима откровенно поведала ему свою историю.
– Найду не найду. Бог весть. Но дома сидеть не могла.
– Верно все Вы делаете. Женщина-мать создана для того чтобы принимать и понимать детей, уметь прощать. Раз сердце зовёт, значит дочь зовёт – помощь ей нужна. А я за Вас молиться буду.
Сима как-то поверила старику, тем более, что был старик этот писателем, мудрым и, видимо, известным. Подходили к нему даже пассажиры в поезде, автограф просили.
– А с какого вокзала отбываете?
– С московского. Поезд до Хабаровска.
– Так ведь много вокзалов-то в Москве.
– Ох да, говорили мне. С Ярославского еду.
– А как добраться знаете?
– Так ведь, куда люди-то пойдут, туда и я...
Девушка на верхней полке хихикнула. Старик покосился на нее.
– Нет, уважаемая, так не получится. Народ в Москве течет, как горная река, разными потоками. Давайте-ка мои родственники проводят Вас.
О чем говорил старый Бектен, Сима вспомнила лишь тогда, когда оказалась в бурном потоке метро. Старика у поезда встретили, они тепло попрощались, оставили друг другу адреса, и Сима пообещала написать попутчику о своей поездке. Почему-то хотелось ему написать.
Внук старика проводил Симу до высоких дверей метро, подробно объяснив, как добраться до вокзала Ярославского. Но все равно она растерялась. Эскалатор пугал, раздвижные двери страшили, сердце колотилось, как заведённый мотор.
Сколько ж народу тут! Сколько! Набухающая и разрастающаяся масса людей то застывала, то уплывала потоками в разных направлениях. Здесь у всех были свои цели, точки входа и выхода из подземного многоликого пространства.
А Сима задыхалась тут. Какой-то страх наваливался тяжёлыми плитами метрополитена. Зачем она это придумала? Поездку эту!
Потом она вспоминала слова старца – "Раз сердце зовёт – значит дочь зовёт", и, казалось, становилась сильнее. Доедет! Найдет! Должна найти!
Масса занесла ее в нужный вагон, еле успела Сима затащить сумку, а потом боялась отойти от живых дверей, чтоб не пропустить свою станцию.
Смуглый парень с косичками и наушниками в голубой женской лёгкой шапочке поразил ее. Она не могла оторвать от него глаз. Это ж чучело какое! У них бы в деревне мигом "научили". Знал бы, как мужики должны одеваться.
Ярославский вокзал встретил нерадостно. У выхода из метро пристала к ней цыганка с детьми, просила денег, и Сима все не знала, как от нее отвязаться, она дала мелочь, а потом оглядывалась, оправдывалась, а цыганка все шла и шла следом. А потом начала кричать в спину гадости.
У вокзала Сима остановилась, огляделась. Теперь она знала – надо знать номер вагона. Вагон у нее был шестой. Она долго не могла понять хитросплетения прибытия поездов, стояла, прислушивалась к объявлениям, крепко прижав к груди маленькую сумку. Губы ее шевелились, она пыталась запомнить поезда, следила за их прибытием и отбытием. Но в конце концов разобралась – тут тупиковые линии, а тут – табло с объявлениями: путь, время, направление.. Оказывается – все так просто.
Голова шла кругом от количества людей. Ждать нужно было ещё четыре часа. Сима боялась уходить, но больные ноги все же запросили отдыха, и она направилась в зал ожидания. Поднялась на второй этаж и очень удивилась, увидев тут такое же табло.
Вышла за пару часов до поезда, время опять было вечернее. Поезд подали за час, и сейчас Серафима гордилась, что к вагону шла спокойно, без суеты, понимая, что делает все правильно. Мысленно Сима говорила с Тимофеем, вот и сейчас пробормотала:
– Ты б вот не понял ничего, Тим. Деревенщина, чего уж... А я вот теперь – хоть куда...
А вагон был точно таким же. Лишь место боковое, и ехать – семь суток...
***
А в деревне Самохино Ирина бежала к Нюре с письмом в руках.
– Нюр, Нюр, – влетела в дом без стука.
Тетка Нюра кормила с ложечки киселем правнука, чуть не пролила.
– Чего ты, оглашенная? Ребенка мне испугаешь...
– Так ведь вот, – Ирина протягивала конверт, – Письмо от Ольги. Нет на севере-то Вальки. В Казахстане она уж давно. И даже не знают и где. А Сима туда едет, к нашим. Опоздало письмо-то. И ведь думают теперь, что не приедет она, что предупредили. Не встретят... Ох, в город надо – на телеграф... Вызывать надо на переговоры Виктора, на работу звонить...
– Свят - свят - свят, – присела тетка Нюра, – Говорила же – пропадет Симка! Говорила... Вот упрямая!
***
Подписывайтесь на канал, чтоб не потерять историю)
Читайте оконченные рассказы: