Получив долгожданный отпуск, я съездил в большой город, где, кроме всего прочего, посетил книжный магазин (в моем городке их нет). Приобрел три книги — чтобы разнообразить свой досуг в этот благословенный месяц. К сожалению, на одну из них потратился зря. Роман белорусской писательницы Зинаиды Дудюк (род. в 1950 г.) «Слодыч і атрута» (русск. «Сладость и отрава»), выпущенный в 2013 году авторитетным издательством «Мастацкая літаратура» (русск. «Художественная литература»).
В начале произведения действие происходит на территории Западной Беларуси, находящейся под польской властью, а где и когда разворачиваются дальнейшие события (в середине и конце книги), не знаю, не хватило терпения читать: написано нудновато, примитивно, наивно, неубедительно, недостаточно вдумчиво, эмоционального контакта между автором и читателем не происходит, созданная писателем художественная реальность не пленяет, грань между ней и реальностью настоящей (нашей, сегодняшней) в процессе чтения не размывается — и одолел я только 94 страницы из 397-ми. Может, на какой-нибудь второй-третьей сотне страниц автору наконец все же удалось раскочегариться-разогнаться до чего-то основательного, впечатляющего и увлекательного, но такой досадно длительный разогрев (почти четвертая часть текста — беспомощное буксование) девальвирует все произведение: даже если середина и концовка получатся превосходными, то с учетом провального начала средняя оценка роману — «удовлетворительно», крепкая тройка или шаткая четверка по пятибалльной шкале, и тратить время на такого уровня тексты я жалею, жизнь коротка.
В той порции букв, которую я успел принудительно в себя затолкать (так иногда силой и уговорами кормят малышей), выразительно обозначились и стали переплетаться между собой две сюжетные линии: 1) перипетии личных взаимоотношений персонажей (внебрачная беременность, безнадежная влюбленность, сватовство и т.д.); 2) предпосылки каких-то потрясений общественно-политического характера (молодой человек из деревни вступил в подпольную комсомольскую организацию, а две девушки, одна из которых когда-то имела с ним интимную близость, помогают ему вести агитацию среди односельчан). Интересно было бы узнать, как дальше сложились судьбы героев, но художественный уровень текста вызывает у меня неприятие, отталкивает настолько сильно, что возможностью удовлетворить свое любопытство я жертвую в пользу эстетического чувства: литературное произведение должно не только передавать информацию, а еще и приносить наслаждение, процесс чтения должен быть приятным.
В частности, неудачными оказались многие попытки автора изобразить сцены общения действующих лиц, показать их беседы: реплики в диалогах нередко схематичны, неестественны, не отражают психологическое состояние говорящего — просто как-то формально, протокольно, механически, в отрыве от эмоционального фона ситуации передают смысл высказывания. О психологии и мироощущении тогдашних людей (и, соответственно, о свойственной им манере ведения беседы на ту или иную тему, о стиле построения высказываний) мы можем только догадываться, а потому соответствующие эпизоды произведения лучше было бы преподнести описательно — изложив от имени автора, кто кому что сказал, с какой просьбой к кому обратился, какова была реакция на эту просьбу и т.д. (правда, текст с диалогами легче читается, выглядит более динамичным, но чтобы он получился высококачественным, совершенным во всех отношениях, автору необходимо в том числе и старательно поработать над репликами, отшлифовать их, гармонично вписать в контекст).
Яркий пример неудачной реплики в романе — обращенные к парням слова девушки, которая по заданию комсомольца-подпольщика (сама таковой не является) во время пасхальных гуляний собирает денежные пожертвования на нужды подпольной борьбы. Делает она это впервые, а значит, должна была бы волноваться и подводить собеседников к своему предложению издалека, через разговор на какие-нибудь иные темы (ребята, к которым она обращается, тоже не комсомольцы, для них это обращение неожиданно), но в версии писательницы девушка просто подошла к веселой молодежной компании, поздоровалась и сразу кратко, по-деловому, почти без предисловий объявила, что ей нужно, — словно обыденно обратилась к продавцу в магазине или начала зачитывать доклад на каком-то заседании (стр. 83, здесь и далее дословный перевод с белорусского):
— Христос воскрес, — сказала Зося.
— Воистину воскрес, — весело ответили ей парни.
— Ребята, вот мы здесь празднуем, радуемся, а в мире есть много людей, совсем обездоленных, у которых нет денег на картофелину. Мне поручили собрать, сколько смогу, денег для тех бедных людей.
В тексте немало лингвистических ошибок. Особенно хромает пунктуация: «Она потянула свитку, чтобы накрыть озябшее плечо и только тогда поняла, что совсем раздета» (стр. 15, отсутствует запятая после слова «плечо»); «Кто-то из парней, наверное из очень бедной семьи сказал, что он не в каждый праздник так питается» (стр. 31, отсутствует запятая после слова «семьи»); «Только после Рождества, Катя и Зося собрались на вечерки в Крачки» (стр. 41, стоит ненужная запятая после слова «Рождества») и др. Нередко вместо буквы «ў» употреблена «у»: «хустку у час» (стр. 9, нужно «хустку ў час», русск. «платок во время»), «сямёра украінак» (стр. 30, нужно «сямёра ўкраінак», русск. «семеро украинок»), «нязграбна ускараскаўся» (стр. 37, нужно «нязграбна ўскараскаўся», русск. «неуклюже вскарабкалася») и др. Встречаются и ошибки иного характера, в том числе, возможно, описки.
А захлопнул я книжку, чтобы больше не раскрывать ее, когда на глаза мне попался вот какой перл (стр. 94): «Зося близорукая. Ей трудно читать. Я читаю ей вслух». Аналогичный пассаж встречается в книге еще раньше, на 33-й странице: девушка получила письмо, «заботливо написанное огромными буквами, чтобы ей, близорукой, легко было читать», но на том этапе знакомства с произведением я еще был способен терпеть лингвистические, стилистические изъяны текста и неточности в его содержании, раздражение мое тогда еще не достигло критического уровня.
Кстати, если писатель так написал, а редакторы (их в выходных данных книги значится целых семь) пропустили, то может, многие не понимают, что я здесь имею против? На всякий случай растолкую: близорукость — это дефект зрения, при котором человек плохо видит вдали, а с трудом читают вблизи дальнозоркие. Эту прописную истину знают не только узкие медицинские специалисты — офтальмологи (окулисты), но и широкие массы населения, поэтому мое возмущение такой нелепостью в тексте совершенно обоснованно.
© Сергей Абрамович, 2024