Октябрь уже набирает ход, и многие успели показать своих кукол месяца. Мы с Анжеликой отстаём. Её я выбрала в куклы Октября.
Почему её, а также полноценную фотосессию на фоне пожелтевших деревьев, я опубликую позже, а сегодня подробности развода Анжелики.
Мы оставили её в августе, когда она переживала не лучшие времена. На тот момент после разрыва с мужем прошло два месяца, и Лика была полностью погружена в болезненные переживания.
"Ах, завяли, значит! Так пусть, пусть завянут!! Пусть вообще всё здесь сгинет!" — Анжелика в ярости ломала сухие стебли, срывала ломкие листья, судорожно крошила, растоптывала ногами увядшие растения.
Лика не была на даче с того самого дня. Сегодня утром, когда девочки уехали на сборы, она осталась в пустой квартире. Одна. Наедине со своими чувствами и мыслями.
Это было то, чего она боялась, чего старалась избежать. Поначалу Лика иногда уходила "подышать"; ей было тяжело и неловко с дочерьми, и казалось, что наедине с собой она найдёт решение, какой-то выход.
Но скоро она поняла, что такие прогулки не приносят облегчения, а наоборот, погружают в отчаяние и депрессию. Лика стала избегать одиночества, пыталась отвлечься от тягостных дум и воспоминаний.
И вот она на десять дней осталась в одиночестве. Теперь никто и ничто не мешает её демонам накинуться, терзать и клевать её и без того измученную бессонницей душу.
Не в силах сидеть в тишине, в квартире, где каждая вещь напоминала о прежней жизни, Лика сорвалась за город. Туда, где когда-то был её маленький рай.
Но и там всё стало иным, ненужным. Бессмысленным.
Анжелика пошла в заброшенную теплицу.
Когда-то, совсем недавно, — но уже в другой жизни, — эта теплица была её гордостью. Какие только сорта помидоров и перцев она не выращивала! Она вообще любила возиться в огороде, ухаживать за садом и цветами. Любила пору сборки урожая, и каждый год выискивала новые рецепты салатов и заготовок, чтобы порадовать домашних. Покупала журналы о ландшафном дизайне и старалась придумать что-то подобное на их (точнее, на 6 сотках её родителей) участке, мечтая, что уж в новом-то доме она развернётся.
Дом в три этажа (последний этаж — мансардный — особенно нравился Анжелике) рос, обустраивался и хорошел. Анжелика настояла на погребе для закруток, хотя муж над ней посмеивался. Однако лечо лопал, да и огурчики уважал.
А с каким упоением она чертила планы участка, прикидывая, где будет зона барбекю, где гамак, где грядки, а где розарий... Конечно, отвела место аж под две больших теплицы. И даже мечтала о оранжерее, но эта идея казалась несбыточной.
Несбыточной оказалась не только оранжерея.
Теперь в гамаке будет эффектно покачиваться другая, и грядки той новой хозяйке ни к чему. У неё маникюр. И мохито. И ужины в ресторане вместо домашней картошки с поджаренными котлетами и закрутками из погреба.
Воспоминания жгли грудь. Хотелось их стереть, скрошить в пыль... Также, как сейчас Анжелика крошила засохшие без ухода кусты.
Кусты редели, исчезали. А воспоминания — нет.
В памяти всплывали то сцена в кабинете мужа, то выяснения отношений после...
Она заехала к нему на работу спонтанно, решив устроить сюрприз. Везла два крафтовых стакана с капучино из любимой кофейни и из дома его любимые горячие бутерброды. Заранее предвкушала общий завтрак и то, как порадует мужа. Но оказалось, что у него есть другие радости, а она немного опоздала со своими бутербродами. Минут на десять. И на пару лет, которые длилась их связь, как она потом узнала.
Еще перед дверью Анжелика услышала протяжное "Пууупсик, в цокольном этаже поставим бильярд. А ещё лучше сделай там для меня бассейн! Как в кино показывают, знаешь... всё в мелкой цветной плиточке, белые шезлонги, пальмы в кадках... и бар... Я буду делать тебе там массаж, а ты мне носить мохито... мииилый... Хотя нет, плиточку лучше крупную!"
"Мииилый" что-то пробормотал, а затем четко произнёс "О!", увидев в дверях жену. Анжелика резко развернулась и побежала. Муж догонять не стал.
Дома, метаясь из комнаты в комнату, Анжелика придумала с десяток фраз вроде "Пальмам там будет не комфортно". Но она всё ещё не верила, и думала, что вот придёт он с работы, и всё прояснится. Будет отпираться, или просить прощения. Она не сразу, но простит. Как же иначе? Ведь у них дети. И вообще...семья.
Чувство, что это всё сон, усиливалось, как только она вспоминала про "пупсика". Её муж, высокий, худощавый, очень гордившийся прессом с кубиками, походил на пупсика, как жираф на котёнка.
"Ерунда какая-то! Оступился. Или дал повод нечаянно, он такой галантный вечно... Она его опутала, а он не знает, как вырваться. Не может же ему нравится такая...такая...вульгарная! С этим сюсюканьем!"
Анжелика и сейчас не понимала, как можно было уйти из семьи, от настоящего, от детей в конце концов, — к кому?! К притворно воркующей девице с фальшивыми губами, бровями, далее везде. Однако он это сделал. Как рассказали "добрые люди", они вместе слетали в отпуск, а теперь отделывали дом.
Лика представила секретаршу мужа в гамаке на фоне их дома, и наконец зарыдала. Цепляясь за ненадежные тонкие стволы, она сползла к земле и повалилась в кусты. Ноги её не держали.
Муж пришёл вечером, в обычное время. Недовольный. Хмуро глядя мимо, сухо произнёс: "Я подаю на развод. Так будет лучше. Квартиру оставлю вам, машина, конечно, тоже твоя. А содержать тебя больше не стану. Буду переводить тебе на карту деньги на детей, но всё зафиксируем и оформим. Мой адвокат с тобой свяжется." И впервые взглянув в глаза, нервно добавил: "И пожалуйста, Анжелика, не нужно сцен!"
Сцен Анжелика не устраивала никогда. До того вечера.
Теперь, при воспоминании о том, как она себя повела, у неё сразу начинали пылать щёки и подкатывать тошнота. Она плакала, умоляла, цеплялась за одежду. Взывала к совести и чем-то грозила. Муж холодно отстранялся, отцеплял от себя её руки и отводил их в сторону, как чужие. Смотрел брезгливо, то с праведным гневом, то выражая снисходительное сочувствие и выказывая своё ангельское терпение. В общем, с упоением играл роль мужа-жертвы, страдающего от жены-истерички.
Ему как будто стало легче, даже плечи распрямил. Как будто и не он виноват—загулял, а она плоха, оттого и уходит к другой. К гордой и независимой, себе под стать. Как-то вот так вышло из всей этой сцены, и они оба будто признали такой расклад.
— На! Успокойся! — он протянул ей стакан воды.
Зубы стучали о край. Но Анжелика постаралась взять себя в руки. Притихла.
— Всё? Успокоилась наконец? — голос был чужой, звучал обвиняя.
Она кивнула. Посмотрела на него серьёзно, ужерживая взгляд и приходя в себя. Он отвёл глаза, и плечи снова чуть поехали вниз, словно потерял образ и сбился с роли.
— А как же...всё? — спросила очень тихо и так же серьёзно.
— Что - всё?
— Всё, что было. — Анжелика, не отводя глаз, обвела руками спальню. — Любовь?
С прикроватных тумбочек и стен смотрели улыбающиеся лица. Её, его, девочек... Размноженные, из разных лет. Они ждали, что он скажет.
— Хм, любовь! — хмыкнул он и передёрнул плечами. — Любовь давно кончилась. И у тебя тоже! Ты просто не поняла этого. Что у нас общего?! Ты вечно на грядках, или на кухне. Нам и поговорить не о чем. К тому же, я, чтоб вас содержать, работаю, как раб на галерах.
— Я видела твои галеры...
Муж снова поморщился и закатил картинно глаза:
— Прошу тебя, не начинай снова!
— Не буду. Но если любовь кончилась, значит...значит, это была не любовь... Потому что любовь не может кончиться...
— Ну что ты заладила! Любовь! — он явно всё больше раздражался, и вдруг с прорвавшимся нервным смешком, деланно-бодрым тоном хохотнул. — Как там в детстве говорили: прошла любовь, завяли помидоры.
Тоже нервничал. Она это поняла. И поняла вместе с этим, что — не сон, не шутка. Что и правда — конец.
Лица на фотографиях — его, её, детей — тоже поняли, что их предали, и перестали улыбаться. Или это свет померк у неё перед глазами...
В затянувшейся паузе, всё также находясь под её остановившемся взглядом, бывший муж добавил буднично-деловито, но на самом деле наигранно и неуверенно — Я давно тебе хотел сказать, да всё момента не находил...
— Ааа, момента... — кивнула она, будто это всё объясняло.
— Ну да. Я пойду. Возьму только самое необходимое, а за остальным попозже заеду... Ну, договоримся.
И ушёл.
Вспомнив шум захлопывающейся двери, Анжелика резко повернулась на бок. И зажмурилась, — как тогда. Торчащие стволы впились в живот и плечо. Снова полились слёзы; плакала она впервые в этой так внезапно наступившей другой жизни.
Анжелика пролежала в разоренной теплице до темноты. Холода она не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала, выплеснув боль, злость, обиду, — всё, что душило и мешало дышать. Не думала ни о чём, потеряв счёт времени и затерявшись в пространстве.
Остро осознав себя песчинкой в огромной — бесконечной и вечной — Вселенной, Анжелика слушала своё дыхание. Она обретала себя — новую.
___________
Спасибо за прочтение!
