- Вы, тётя Оля, больше Вовочку не бейте! Он, знаете, как плачет потом, когда мне про это рассказывает?! Так плачет, что аж у меня глаза зажмуриваются и горячими делаются!..
Так начала разговор со своею соседкой пятилетняя Ленка, после того как повстречала во дворе друга своего Вовика, и тот ей поведал о «кровавой» семейной драме, разразившейся в их с мамой квартире накануне.
Ленка взрослая уже, а Вовочке только осенью пять будет. Вот потому-то она его выслушала, платочек достала, слёзы ему вытерла, ну, и сопли, конечно, тоже. Потом сказала «сиди здесь, я ща приду» и пошла к Вовкиной маме тёте Оле, ибо сердце её женское выдержать не могло такого измывательства над лучшим другом, тем более, что давным-давно уже, кажется, в прошлую пятницу, они с Вовиком решили пожениться. Не сейчас, конечно, когда большими станут, когда для того чтобы позвонить в дверной звонок, не надо будет становиться на цыпочки.
Вот и пришла Ленка к тёте Оле Вовикиной. Дотянулась. Позвонила. И тётя Оля сразу дверь открыла, как будто на пороге сидела и Ленкиного звонка ждала.
А когда та ей про горячие глаза сказала, то тётя Оля заплакала прям вся и сразу, потом в фартук высморкалась и ещё потом сказала: «Заходи, Лен, поговорим по-женски. Ты меня поймёшь».
Зашла, значит, Ленка и сразу за тётей Олей на кухню пошла. Там они сначала сели на табуретки, а потом тётя Оля говорит:
- Чай будешь?
А Ленка-то отважная же, потому и отвечает:
- Я бы лучше соку дыцнула. Есть у вас, тётя Оля, апельсиновый?
Старая женщина снова заплакала (нервы же у неё!) и говорит:
- И Вовочка мой тоже апельсиновый любит…
Достала из холодильника пакет и Ленке налила, значит. А потом и себе чай сделала.
Сидят, стало быть, женщины, выпивают. Но пока о главном, ради чего Ленка и пришла, не заговаривают. Наконец у «старухи» нервы сдают и она начинает:
- Ой, Лен, я ведь сама себя ругаю потом последними словами, после того как побью его. И плачу сама, и прощение у него прошу. А пройдёт время, всё равно срываюсь. Он ведь мне, знаешь, что в этот раз сказал? Позавтракали мы, а он из-за стола не выходит, смотрит на меня и говорит, главно: «Мам, - говорит, - а когда ты на папе снова поженишься?» Я ему отвечаю: «Да ни в жись больше! Ни боже упаси!! Папа ж твой алкоголик законченный!!! Каждый вечер звонит и, пьяный, рассказывает, как ему без нас с тобою живётся плохо да невесело…» А Вовка мой отвечает: «Это, мам, потому он так делает, что любит нас с тобой очень. И скучает. А ты неправильно делаешь, что не слушаешь его и трубку всё время бросаешь». Я ему говорю: «Ты чего это, Владимир? Мать учить вздумал?..» А он, поросёнок, знаешь, что мне говорит? «А кто же тебя учить-то ещё будет, если я в доме один-единственный мужчина остался?»
И замолкает тётя Оля, чай, остывший уже, отхлёбывать начинает. Ленка к соку своему и не притронулась даже, хоть и любит очень апельсиновый. Но сейчас дело в её жизни поважнее есть. Вот она и говорит тёте Оле:
- И что тогда вы Вовочке нашему сказали?
- А ничё я ему говорить, Лен, не стала. Сказала только, что молод он мать-то учить. Пусть сопли сначала подберёт, а потом уже так со взрослыми разговаривать будет. А он мне, сказать, что ответил? «Сама сопли подбери, мама! И пожалей папу!» Представляешь? А меня, спрашивается, кто жалеть будет? Ну, тут я не выдержала и дала ему подзатыльник… три раза…
Ленка – девка сердобольная, а потому пододвигает свою табуретку поближе к тёте Олиной, гладит её по коленке и говорит:
- Вы, тётя Оля, лучше соку попейте…
И стакан свой той пододвигает:
-… а жалеть вас мы с Вовочкой вместе будем. Потому что он мне, знаете, чего говорит, когда плачет и на вас жалуется?
Тётя Оля поднимает на Ленку заплаканные глаза и, ничего не говоря, одними глаза спрашивает:
- Ну?.. Не томи, говори!..
Ленка к тёте Оле прижалась тогда, так, чтобы глаз этих не видеть, и отвечает:
- Говорит, что лучше его мамы на всём белом свете мамы не было и нет. И что мама его только притворяется, что злая. На самом деле она добрая и его с папой любит прям сильно-пресильно!..
Понимает всё тётя Оля, а потому прижимает к себе Ленкину голову, целует девочку в самую макушку. Потом, чтобы поцелуй тот не простыл, к этому самому месту щекой прижимается, гладит Ленку по мордашке и говорит сама себе задумчиво:
- Дочку надо было рожать… Она бы меня согревала…
Ленка даже испугалась от подслушанного откровения. Отстранилась от тёти Оли, глянула на неё:
- Это как же, тётя Оля?! Тогда, что ли, Вовочки бы нашего на всём белом свете не было бы? Что вы говорите такое страшное! А я тогда как же без него? А вы сами? Да и папа ваш?.. Нет, тётя Оля, хорошо, что Вовочка у нас с вами есть. Мы за ним с вами, прям как за каменной стеной!..
Про каменную стену Ленка от баушки своей слышала, когда та по деду умершему причитала и рассказывала, как хорошо жилось ей с ним.
Потом Ленка почувствовала, что сказанное следует подкрепить конкретным примером из жизни. И, снова к тёте Оле прижавшись, продолжила:
- Я, когда палец дверью прищемила, знаете, как плакала! Аж прям до невозможности сильно. А Вовочка тогда ко мне подошёл и говорит: «Помнишь, Лен, как на утреннике в садике Дед Мороз всех замораживал? Вот я тебе сейчас подую на пальчик, и он замёрзнет. Не больно так замёрзнет. Просто болеть перестанет…» И подул. И сразу перестало. А если бы Вовочки тогда не было, так до сих пор и болело бы…
Сидит тётя Оля, задумалась и всё Ленку гладит, гладит. И даже не замечает, как говорит:
- И у меня, наверное, тоже болело бы и болело…
И сидят так вот две женщины. Обнялись и плачут. О чём плачут? О чём думают? О хорошем, наверное. О таком, от чего всем на всём белом свете хорошо становится, потому что они у нас есть…