Старая Евдокия утирала слёзы, стекающие по бледным, изъеденными морщинами щекам. Время от времени взмахивая руками и невнятно мямля. Она была подобно лепечущему младенцу. Глядя на которую мужики чесали затылки, а окружившие бабы силились понять старуху.
С самого рассвета, обезумев от горя, Евдокия бегала по деревне, барабанила в окна и плакала. Отроду была та немая, да и по уму будто не от мира сего. Отчего местные жители сторонились её, хотя и не обижали. Не понимая, что случилось, отправили за Федором. Пьяницей и балагуром, единственным, кто был вхож в дом старухи и часто помогал по хозяйству. За ужин и бутылку сивухи.
Наконец он явился. Помятый, ещё не протрезвевший с ночи, протиснулся сквозь окруживших Евдокию людей. Старуха бросилась к мужику, мыча и захлёбываясь слезами, рьяно замахала руками. Лишь он один мог понять её. А когда та закончила, Федор стал чернее тучи. Снял кепку и уставился на ожидающих жителей.
— Ну же, рассказывай! — послышалось из толпы.
— Алёнка пропала! — говоря о семилетней внучке Евдокии, сообщил он.
— Как пропала? Когда? — ахнули бабы.
— Так говорит, что мать родная в ночи увела! — испугано пробормотал мужик.
В толпе пронесся гул. Женщины перекрестились, мужики нервно закурили.
— Да разве же может покойница дитя украсть? — не веря услышанному, заявил один из жителей.
Все в деревне знали, что три месяца назад мать девочки, Глаша, утонула в болоте. Так же, как и бабка, была от рождения немой. Отправилась с женщинами в топи ягоду собирать, а там уж беда произошла. Как так вышло, знать никто не знает. Отстала и сбилась с пути. Увязла в трясине, а на помощь позвать не могла. Разве только мычала. Да кто же её мог услышать? И осталась Алёнка сироткой, тяжёлой ношей для старой Евдокии. Был бы отец, а так и спросу не с кого. Покойница при жизни хранила тайну появления дитя и унесла её с собой в могилу. Имя отца даже матери родной не сказывала. Поговаривали люди: уж не Федька ли отец? Ну, а что? Молодой, холостой. В дом вхож. Но тот только открещивался. Не было, мол, ничего!
Евдокия снова горько взвыла и принялась махать руками.
— Чего она говорит то? — зашептали любопытные бабы. — А? Фёдор?
— Рассказывает о том, как каждую ночь приходила покойница к избе. Евдокия свечи жгла, кресты над дверями и окнами выжигала. Оберегала себя и внучку от нечистой силы. А Глаша не унималась, пороги обивала, в окна заглядывала. И тихонько дочку свою звала. Вот и этой ночью долго стояла под окном. В свете луны бледная, глаза неживые, а губы так и шептали, привлекая Алёнку. Старуха сердилась, отгоняла любопытную девчонку прочь от окна. И лишь бабка отвернется, как она в следующий миг занавеску в сторону отводила. И то ли морок, то ли не заметила Евдокия, как глубокой ночью задремала и проглядела. Увела покойница Алёнку, обманула, обхитрила невинное дитя! — Фёдор вытер рукавом выступивший на лбу пот и добавил: — Искать надо!
Мужики заскрежетали зубами и разбрелись по дворам. Одни за ружьём, другие за собаками.
И даже Федор, не смея похмеляться, спешно зашагал домой собираться на поиски.
В скором времени мужики разделились на группы.
Первым делом обследовали дворы, затем обошли кладбище. Тщетно. Теперь оставалось идти в лес, а после и в те проклятые топи, где успокоилась Глаша. Перекурили и отправились в путь.
Уже у кромки леса обнаружили следы детских босых ножек. Псы подняли лай и бросились в глубины лесной чащи. Долгое время они метались из стороны сторону, изматывая своих хозяев. Словно бы их водили за нос, нарочно сбивали с пути.
Первые сумерки опускались на макушки деревьев, когда охотничьи псы, тяжело дыша и жалобно скуля, обессилили и рухнули на землю. А вместе с ними и хозяева. Более молодые и выносливые продолжили обследовать болото.
С каждой минутой надежда таяла.
Федор ступал осторожно, боясь угодить в трясину. И так увлекся, что и не заметил, как отбился от мужиков. Впрочем, болото он знавал хорошо, потому и побрел вперёд.
— И где же ты, Алёнка? — прохрипел он, очередной раз вглядываясь в топи.
В паре сотнях метров от него раздался скрипучий крик. Огромных размеров чёрный ворон, взгромоздившись на ветку сосны, сверкал глазами и наблюдал за гостем.
«Крро! Крро!» — очередной раз раздался зловещий крик птицы.
Сердце мужчины затрепетало. Нечто в пронзительном зове ворона привлекло его внимание. Ускорив шаг, он направился к той самой высокой сосне.
На мягком мху, у корней дерева, свернувшись калачиком, лежала девочка.
— Алёнка! — боясь напугать дитя, прошептал Фёдор.
Девочка открыла глаза и внимательно посмотрела на мужчину.
— Живая! — обрадовался тот.
Стянул с себя рубаху и укутал девочку.
— Как ты сюда забрела? — прохрипел Федор, не ожидая ответа.
Ведь как и мать, и бабка, была та немой.
— С мамой пришла, — неожиданно отозвалась она.
Мужчина вздрогнул и не поверил своим ушам:
— Чудеса! — он поднял Алёнку на руки и поспешил долой с болота:
— А ну-ка девочка! Скажи что-нибудь ещё?
— Мамка женой нежити болотной стала. И хотела забрать меня в свой новый дом, но он ей не позволил.
— Кто не позволил? — ничего не понимая, проговорил Федор.
— Дедушка. Очень старый, но сильный и мудрый. Мы, люди, его Лешим кличем. Он мамку отругал, сказал: «Негоже родное дитя губить!» Не место мне в топи. Живым я ещё сгожусь, принесу пользу. И не только им, но и лесу, и самому его хозяину. А потом дунул, и тонкая обжигающая струя воздуха коснулась моих губ. И слова из уст так и полились ручейком. Дедушка мне обо всем рассказал, и теперь я всё на свете знаю!
— И что же ты знаешь? — сглотнул Федор.
— Например, что деревья умеют говорить, а травы тихо шептать. А ты мой папка, родненький! — неожиданно выпалила девочка.
Мужчина замер. После аккуратно опустил Алёну на землю и, встав на колено, глядя в личико, покрытое мелкими веснушками, проговорил:
— И это тебе тоже старик сказал?
— Ага! — кивнула девочка и обвила тоненькими руками шею Федора.
Тот нерешительно обнял дитя в ответ.
«Неужто действительно моя?» — задыхаясь от нахлынувшего волнения, подумал он.
С Глашей то у него взаправду один раз случилось. Только после той ночи девка сторонилась, глаза прятала, будто и не было ничего. Он к ней и так, и сяк, а она знай, прогоняет прочь. А потом и вовсе пропала. Уехала к тётке в другое село. Вернулась не одна, а с ребёнком.
«Выходит не зря люди языки чесали. Что похожа девочка на меня!» — наконец осознал Фёдор.
Алёнка отступила на шаг назад. Протянула мужчине руку и разжала кулак. На её ладони он увидел красную ягоду.
— Съешь! — проговорила она. — Дедушка Леший велел!
Федор сделал, как попросила дочь.
— Кислая, — сморщился он.
— Отныне ты перестанешь пить! — заявила Алёнка и потянула отца домой.
Федор тайком усмехнулся. Разве же сможет он без горькой? Не поверил словам девочки, а зря.
Пить он и правда бросил. Взялся за ум. Дочку признал, вырастил и воспитал. А она исполнила пророчество. Стала ведуньей. Помогала и людям, и животным. Лечила от разных хворей и никому в помощи не отказывала. Часто бродила Алёнка по лесу и топям в поисках лечебных трав и ягод. И всегда возвращаюсь целой и невредимой. Как если бы имелся у неё в здешних местах покровитель, защитник, оберегающий от напастей.