Все части детектива здесь
В доме никого. Тихо, спокойно, чисто, ни следа приготовленного ужина – Юрчик все съел? Где все? Нет ни Галины, ни моего сына, ни дочери. Прохожу по комнатам, зову своих близких по именам – в ответ ни звука. В комнатах чисто, светло, прибрано, в шкафах лежат вещи. Впрочем, в комнате Юрчика должна быть неразобранная сумка. Нет. Такое ощущение, что сын в комнату даже не входил.
Уже нервничая, выхожу к машине, сажусь в нее и последовательно звоню сначала помощнице по хозяйству, потом Юрчику... Тишина... Вызов идет, трубки никто не берет...
Часть 6
Клим
Я совершенно не ожидал того, что эта дамочка, жена Соловья, окажется такой скандальной. Скорее всего, не от хорошей жизни с женщинами происходит подобное. Алина Анатольевна в точности описала мне эту женщину, но меня поразил другой факт – вроде бы Соловей неплохо зарабатывает, подкрасить его супружницу, сделать нормальную прическу – и будет вполне себе симпатичная женщина, тем более, у нее очень соблазнительная фигура, которая отлично сохранилась после двух родов, прямо «песочные часы», как у Мерлин Монро.
Неужели он не замечает того, что его жена – вполне себе симпатичная женщина, стоит только принарядить ее – и все, она совершенно преобразится. Но нет, Соловей предпочитает походы налево, вместо того, чтобы потратиться на супругу. Дурак самый настоящий! Да еще, кроме того, думал, что великий конспиратор, и жена не знает о том, какой он ходок.
Смотрю в ее паспорт – Элла Олеговна Соловей. На фотке она, кстати, моложе и симпатичнее, и улыбка живая, а не то, что сейчас – брови постоянно нахмурены.
– Ну, и зачем меня сюда притащили? – спрашивает она, складывая руки на груди – вам что, делать нечего?
– Мы, Элла Олеговна, просто так никого в Следственный Комитет не таскаем, если привезли вас сюда, значит, есть повод. А повод этот следующий...
Я поворачиваю к ней экран ноутбука и показываю запись с камеры видеонаблюдения из салона красоты. Эти дамочки тогда знатно потаскали друг друга за волосы, учитывая то, что хрупкая Вера Павловна тоже внакладе не осталась и выписала Элле Олеговне хороших люлей.
– Ну, и что? – она, улыбаясь, пожимает плечами – эта мастер была груба, испортила мне ногти, я вообще собираюсь на нее в суд подать!
Я усмехаюсь, мотнув головой, а ее словно возмущает моя реакция.
– Что вы смеетесь? Находите это смешным?
– Я не это нахожу смешным, а кое-что другое. Вот вы, Элла Олеговна, взрослый человек, а врете, как ребенок. Ну, в самом деле! Вы думаете, мы не знаем, из-за чего произошла ваша стычка? Да вы просто не смогли поделить мужчину!
– Вообще-то – хмыкает она – какого это, спрашивается, лешего, я должна делить с ней мужчину, если это мой муж? Вполне имела право наподдавать ей люлей, чтобы эта простигосподи знала, как с женатым мужиком встречаться.
– Зачем же нужен такой мужик, который налево ходит?
Она машет рукой.
– Да все вы... одинаковые... Кобели... А у нас, извините, двое детей! А такие вот суки этого не понимают, и сто процентов она бы меня не услышала! Потому и пришлось применить «тяжелую артиллерию»!
– Элла Олеговна, а как вы узнали, что ваш муж вам изменяет?
– Так мне это...добрые люди подсказали.
– Что за добрые люди? Друзья? Соседи?
– Да я откуда знаю? Где-то около месяца назад пришел курьер – мужик такой, в черных очках и во всем черном, на голове капюшон, молодой, губы тонкие и голос какой-то... как у робота. Пришел он ко мне на работу, вызвал меня, сказал, что мне почта, отдал конверт с фотографиями и ушел. А на тех фотографиях – мой красавец и эта... шалава. Ну, я на раз-два вычислила, где она работает, ведь на одной из фоток было ясно видно название салона красоты, и эти два голубка целовались там на крыльце.
Вот тебе на! Это что-то вроде диверсии, что ли? Опять мужик в черной одежде и черных очках... Зачем кому-то было нужно «стучать» жене Соловья на любовницу ее мужа? Ведь этот кто-то не мог знать, как она поступит – она могла просто выставить его из дома, и все. Какую цель преследовал этот человек, сталкивая Веру Павловну и жену Соловья, не зная наверняка, что Элла Олеговна отреагирует именно так?
Какая-то действительно путаница ужасная! Преступник словно за нос нас водит – туда-обратно, как быков на веревочках.
– Элла Олеговна, а кем вы работаете и где?
– Я бухгалтер в местной энергетической компании – она говорит название компании, и я записываю.
– К вам свободно можно пройти?
– Ну, не то, чтобы свободно. На входе стоит охрана, пропускают приходящих через металлодетектор, а у сотрудников пропуска.
– А паспорт у посторонних спрашивают, не знаете?
– Да к чему? Мы же не суд.
– А камеры есть на входе?
– Точно не могу сказать, вряд ли я обращала на это внимание, но в подсобке у охраны стоит какой-то монитор, так что возможно, что и камеры имеются.
– Ну, а вы не удивились, что человек пришел, сунул вам вот так почту, и ушел.
– Ну нет, почему я должна удивляться! Мне иногда приходит рабочая корреспонденция, просто приходит она на пост охраны, они потом мне приносят, а в этот раз курьер пришел. Я подумала, что это что-то суперважное.
– Итак, вы увидели эти фото – и что?
– «И что»! – передразнивает она – ничего! Сразу выяснила, что эта шалашовка работает в этом самом салоне, пришла к ней на маникюр, немного поговорила, чтобы, так сказать, узнать поближе, а потом выдрала ей волосы, сказав, чтобы она не смела соваться к моему мужу. Иначе я настучу ее мужу, что она ему изменяет. Но она, как ни странно, не очень этого испугалась, кажется.
И вдруг ей в голову закрадываются вопросы о том, почему я пытаю ее относительно этой ситуации. Она смотрит на меня своими миндалевидными глазами и спрашивает:
– Подождите... А... чем я обязана, собственно? Она что, заявление на меня написала?
Молча показываю ей фото с ноутбука – горстку серой пыли.
– Это, Элла Олеговна – все, что осталось от вашей соперницы.
Она бледнеет на глазах, потом прикрывает глаза рукой, некоторое время о чем-то думает и в конце концов выдает:
– Подождите, но вы же не думаете, что я это сделала?
Мне нужно дать ей время на раздумья, потому приношу извинения и выхожу в коридор. Сквозь стеклянную стену наблюдаю за ней, при всем при этом она меня не видит. Женщина утыкается лицом в руки и сидит так некоторое время. Да уж... Ну, положим, мы знаем день, когда пропала Вера Павловна, но по остаткам пепла, по словам Роба, абсолютно нельзя определить, сколько времени назад ее убили, ну и... сожгли. Вообще, что за ужасная казнь?! А ведь и правда – это действительно казнь, причем в очень жестокой форме. Может быть, надо понять, за что именно ее казнили, и уже потом станет понятным, кто это сделал? Мы ни на шаг не продвинулись в расследовании обоих дел!
Звоню оперативникам, прошу кого-нибудь из свободных ребят съездить на работу к Элле Олеговне и поговорить с охраной. Может быть, удастся раздобыть записи с камер, или, возможно, они ведут записи посторонних... Делать что-то, делать! Не сидеть на месте!
– Послушайте! – заявляет она, когда я возвращаюсь в допросную – я знать не знаю, что нужно делать с человеком, чтобы превратить его... вот в это... Я... не убивала эту женщину, просто потрепала ее малость – и все! Ну глупо убивать из-за измены! Я же... я же не химик какой или физик, чтобы вот до такого довести!
– Элла Олеговна – опускаюсь в кресло – скажите, после того визита вы еще раз видели этого таинственного человека в черном?
– Да - говорит она – совсем недавно. Я удивилась тогда, но ничего выпытывать не стала. Я видела его в окно, правда, не совсем четко, но мне показалось, что это именно он – походка такая же, фигура, хоть и одежда просторная, ну и, собственно, сама одежда. Он подошел к моему мужу, когда тот выгнал машину из гаража, что-то отдал ему и ушел. Я тогда подумала, что может быть, все-таки ошиблась, хотела спросить у мужа, что это было, но закрутилась и забыла.
Так, ну что же... Конечно, они могут и сговориться насчет этого, но вряд ли, скорее похоже на правду. Ведь дурачок Соловей думал, что его жена ничего не знает о его любовнице, так что насчет отсутствия сговора можно даже не сомневаться.
– Элла Олеговна, как думаете – ваш муж был способен на подобное?
– Ради чего это? Нет, ну, я даже не сомневаюсь, что после той взбучки, эта, уж простите, все же шалава, продолжала встречаться с моим мужем, но мой тюфяк Петя вряд ли способен на то, чтобы вот так убить человека. Я понимаю, почему вы спрашиваете – он для вас подходящая кандидатура, химик. Но вы же наверняка его видели, так что можете даже не сомневаться – он точно не убивал свою любовницу. Да и зачем? Его все устраивало.
– А вас?
– Я знала, что рано или поздно ему надоест кобелировать, и он вернется в семью. Оставалось подождать.
– Ну, а зачем тогда нужны были эти разборки с Верой Павловной?
– Ну, как зачем? Я надеялась, что после такого она сама его прогонит.
Похоже, женщины и логика – вещь совсем несовместимая. Так, что мы имеем от всего этого?! Некто тот же, что принес Соловью коробку с останками его любовницы до этого приносит фотографии его жене, в надежде на что? Что она выгонит мужа? Или что прикончит любовницу? Или что просто устроит скандал этой самой Вере Павловне? Если только так, то тогда можно сказать, что этот самый «некто» или действующий с ним в паре, хорошо знает жену Соловья.
– Элла Олеговна, скажите, а вы... Это вам в голову пришло – напасть на Веру Павловну, или кто-то подсказал?
– Нет, конечно, сама! Почему мне должен кто-то подсказывать? Я взрослая женщина!
«Но не совсем умная» – хотелось бы продолжить мне. Только вот эта дамочка и здесь может устроить скандал, а мне этого дюже не хочется.
Что же, пока я больше от нее ничего не добьюсь. Отпускаю ее, предупредив, что она не должна уезжать из города. Возвращается оперативник с информацией о том, что на работе Эллы Олеговны никто не помнит никакого курьера в черном, а записи со входа с камер видеонаблюдения хранятся у них всего неделю.
– Засада! – досадую я – везде засада! Скорее бы эксперты проверили по списку всех тех, кто купил эти несчастные восемнадцать пар обуви!
Но оказывается, это не так просто. Мало проверить, кто их приобрел – надо проанализировать покупателей и выявить среди них подозрительных. Хорошо, что подобная обувь поступает в магазин на продажу разово, так сказать, в рамках новой коллекции, иначе бы мы попотели.
– Клим! – звонит мне Даня – слушай, мы тщательно проверили отпечатки пальцев с телефона Бугая и ДНК с его одежды... Ничего подозрительно. На телефоне он сам уже все заляпал, где только можно, а на одежде столько разного ДНК, что без бутылки не разберешься. Кто только его не хватал. Тем более, все затертое, нечеткое, смазанное.
– Ну – говорю я – к "ничего подозрительного» это не относится. Есть что еще?
– Да. В самом телефоне звонков немного – в основном товарищам-собутыльникам и таким же дамам.
– Понятно. Короче, как всегда, и тут глухо.
– Да ладно тебе! Самое главное – духом не падай! Может быть, проверка списка этого воришки что-то даст.
– Будем надеяться, а то у нас совсем никаких улик нет.
Руслан
Чувство вины перед Маргаритой сжирает меня изнутри. Почему я до сих пор ничем не помог моей жене? Почему я занимаюсь своими адвокатскими делами, бесполезно езжу в комитет, веду пустопорожние разговоры с Климом, а не ищу ту, которую люблю больше жизни?
Но у меня, как и у наших следователей, нет ни малейшей зацепки, где искать Маргариту. Даня завален экспертизами, записями с видеокамер, уже даже Роб предложил свои услуги экспертам и сидит, проверяя записи с той дороги, куда могла выехать машина с Марго. На Клима еще взвалено дело этой Ватрушкиной, которое он почему-то пытается увязать с делом моей жены. Почему и зачем? Может быть, это два разных дела?
Что-то, непонятное мне, ведет меня туда, где мы обнаружили машину Маргариты. Я знаю, что сегодня возвращается Юрчик, но кто-то словно специально тащит меня на это место.
Приезжаю туда. Только сейчас замечаю, какая на самом деле тут жуткая улица. И сейчас никого не видно, не слышно. Даже ребятишки на улице не играют, как это обычно бывает в частном секторе. Уж кому, как не мне, знать – я вырос в деревне у бабушки и беззаботные летние деньки проводил с такими же пацанами, как я сам.
А тут – тишина, серость, покосившиеся ворота стареньких домов, окна которых в большинстве своем заколочены. Нет, есть конечно жилые дома, но вот те, что прямо напротив меня – забиты наглухо. Я внимательно рассматриваю нескошенные газончики, ведущие к воротам этих домов, и вдруг понимаю, что трава на одном из них примята, словно бы тропинкой. Интересно, кому и что понадобилось в этом заколоченном наглухо доме? На воротах вон шпана уже намалевала нехорошие слова... Шпана все-таки ходила, или?
Сам не зная, зачем, иду к воротам дома, они, как ни странно, легко поддаются мне и открываются. Вообще, честно говоря, интересен тот факт, что этот домишко еще не разобрали на запчасти и дрова... Стоит себе. Подхожу к дому и понимаю с каким-то внутренним страхом, что дверь не заперта. Вот зачем я туда иду? Чтобы что? А если там... Нет, этого не может быть.
Открываю дверь – она громко, с резким скрежетом, скрипит, этот скрип неприятно вгрызается в мой слух, и я понимаю, что отступать поздно. Достаю из внутренней кобуры травмат, очень надеясь на то, что он не пригодится, включаю фонарик, вхожу внутрь. Под ногами неприятно скрипят старые прогнившие половицы...
Я вхожу в самую большую комнату, но запинаюсь о порог и падаю на колени. Поднимаю голову, свечу фонариком вперед себя и застываю в ужасе – все четыре стены испещрены надписями.
«Раз, два, три, четыре, пять... Ты иди меня искать!» – сомнений не вызывает то, откуда эти надписи появились. А ведь оперативники не осматривали эти дома...
Свет моего фонарика мечется туда-сюда, выхватывая фрагменты надписей то с одной стены, то со второй. С трудом поднимаюсь с колен, свет выхватывает часть пола, на котором что-то блестит. Подхожу, наклоняюсь и понимаю вдруг, что это цепочка Маргариты, которую она надела в тот день, когда уехала из дома. Прижимаю ее к себе, чувство истерики и паники накатывает на меня, я отступаю спиной к выходу, еще раз выцепляя фонариком надписи на стенах и тут вдруг осознаю, что эти надписи – красного цвета...
Нет, только не это...
Выхожу из дома, вдыхаю тяжелый летний воздух, безумными глазами охватываю заросший огород, и тут же звоню Климу.
– Но ты зачем поехал туда? – спрашивает он с недоумением.
– Я сам не знаю, понимаешь! Не знаю! Хотел побыть в том месте, где мы нашли ее машину.
– Ты уверен, что это ее цепочка?
– Да. Я сам дарил жене украшения и точно знаю, что это ее.
– Ладно, я сейчас приеду сам вместе с операми. Осмотрим все там. И не впадай в панику раньше времени – еще вообще не доказано, что эти надписи на стенах сделаны кровью.
Я жду их около ворот дома, и остаюсь там, пока они проводят обыск и берут ДНК. Я больше не хочу туда заходить, в этот ужасный дом...
Когда Клим выходит ко мне, вид у него потухший и растерянный.
– Осмотрели все вплоть до подвала и чердака – больше ни малейших следов Маргариты. Знаешь, я думаю, все это сделано только в целях психологического давления. Преступнику было все равно – поедешь ты туда или нет, он просто организовал театр. Большего ему было не нужно. Думаю, такое повторится еще ни раз, так что не давай свести себя с ума, ладно, приятель?!
Он хлопает меня по плечу.
– Езжай домой, отдохни, тем более, у тебя сын приехал.
Черт! Вот я идиот! Я же назначил на сегодня встречу с руководителем охранного предприятия, который готов предложить мне услуги по охране дома и близких! Дебил – я совершенно забыл про это!
Звоню ему, приношу извинения и переношу нашу встречу на завтра.
Теперь – домой.
Подъезжаю к дому, машину в гараж пока решаю не загонять. Странно, ворота не замкнуты... Вхожу во двор, дергаю дверь дома. Заперто. Звоню в звонок. Никто не спешит мне открывать. Почему так? Уже должен приехать Юрчик, уставший с дороги. Он точно будет способен только на то, чтобы поесть, немного отдохнуть и остаться дома с Сонечкой и Галиной.
В доме никого. Тихо, спокойно, чисто, ни следа приготовленного ужина – Юрчик все съел? Где все? Нет ни Галины, ни моего сына, ни дочери. Прохожу по комнатам, зову своих близких по именам – в ответ ни звука. В комнатах чисто, светло, прибрано, в шкафах лежат вещи. Впрочем, в комнате Юрчика должна быть неразобранная сумка. Нет. Такое ощущение, что сын в комнату даже не входил.
Уже нервничая, выхожу к машине, сажусь в нее и последовательно звоню сначала помощнице по хозяйству, потом Юрчику... Тишина... Вызов идет, трубки никто не берет... Звоню и звоню, чувствуя, как охватывает страх с ног до головы. Что же это такое происходит?
Продолжаю набирать номера, пока в ответ не слышу равнодушный механический голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». На телефоне сына тоже самое...
Клим
Мы уже собираемся пойти домой, когда вдруг в кабинет влетает шеф, сопровождаемый Робом, Дианой и кучкой оперов. Мы с Даней смотрим на них с недоумением, так как лицо у шефа – злое и красное.
Он трясет чем-то в воздухе, и когда приближается, мы понимаем, что это экземпляр местного печатного издания.
– Нет, вы мне скажите, что это такое, а?! Что такое? Как, ну как это могло произойти! Я же всех без исключения предупреждал – ни слова!
Он смотрит на нас сумасшедшими глазами, а мы, хлопая ресницами, смотрим на него и совершенно не понимаем, что он от нас хочет.
– Завтра же найдите мне того, кто кинул эту «кость» журналистам! Завтра же! А не то я всех поувольняю, нахрен! Дармоеды! Прощелыги! Только зарплату получать горазды!
Он уходит, за ним семенит Диана, Роб и опера остаются с нами, сочувственно глядя на нас.
Даня берет газету, смотрит на первую страницу и говорит:
– Вот это мы попали!
Марго
Нещадно болит рука. Чем эта тварь ее проткнул? Похоже, это какой-то тонкий и острый ножичек с коротким лезвием. Такое оружие заставляет почувствовать боль так, словно ты никогда не чувствовал подобного. Помню, что мне было не так невыносимо болезненно, даже когда озерский маньяк проткнул мне живот.
Сейчас же – такое ощущение, что боль начинается от ладони и разрастается по всему телу невыносимой волной. Неужели у меня такой чувствительный болевой порог? Или после вторых родов что-то поменялось? Ведь раньше я не воспринимала подобные удары настолько болезненно.
После волны первой боли я все еще корячусь на полу, зажимая руку между коленками. Кровь идет и идет, кажется, этот нелюдь попал мне в тоненькую венку на тыльной стороне ладони. Надо это как-то остановить, иначе истеку кровью.
Отрываю кусок своей белоснежной рубашки, которая уже давно стала грязной, рву так, чтобы получить нечто длинное. Заматываю плотно руку, постанывая, из глаз от напряжения и боли льются слезы. Но обидно даже не это – обидно, что не сработал мой план. Да, видимо, сил в твоем тщедушном теле совсем не осталось, Марго.
Лежу на своей грязной лежанке, плачу от бессилия. Больше никакие проекты и планы по собственному освобождению в голову не приходят. Остается только ждать помощи и надеяться, что она придет рано или поздно.
Не слышу, как открывается маленькое железное окно, через которое я пыталась взять в плен руку противника, прихожу в себя только тогда, когда вижу, что на пол моей «камеры» летит какой-то пластмассовый пузырек и кусок чего-то белого.
Внимательно присматриваюсь, подползаю и беру в руки. Боже, какая забота! Перекись водорода и кусок бинта. Да, кусок такой, что не вздернешься на нем, но я в таком отчаянии, что очень хочется это сделать. Нельзя. Где-то меня ждут близкие.
Разматываю руку, обрабатываю рану перекисью кое-как, заматываю бинтом. Потом устраиваюсь на лежанке и закрываю глаза. Накатывает слабость, тошнота, наверное, от переизбытка адреналина. Когда, по моим подсчетам, проходит несколько часов, я вдруг понимаю, что кормить меня сегодня никто не будет. Видимо, я наказана. Или тот, кого я пыталась затянуть в кандалы, боится теперь приносить мне еду.
Вялые мысли о том, что я останусь голодной и может быть, умру от этого, совсем не настраивают меня на оптимистичный лад. Становится как-то все равно. Я устала быть сильной. Я хочу быть слабой, наконец, и просто плыть по течению. Смежив веки, стараюсь уснуть, и скоро тяжелая дрема окутывает мозг... Это сон...
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.