Валентина сидела у окна, пытаясь запомнить последний теплый день осени. Её старый дом всегда словно жил своей жизнью: иногда, казалось, сам наклонял стены, чтобы прижаться к земле ближе, спрятаться от ветров, что каждый год нагоняли всё больше холода и одиночества. Когда-то этот дом был полон разговоров — сыновья, муж, друзья за чашкой чая на кухне, но теперь эти звуки ушли, будто испарились, растворившись в тишине.
Она постарела медленно, незаметно для себя. Утро, кажется, всегда было таким — сонным, туманным, а вечера приносили светлую тоску.
«Тоска светлая, — думала Валентина, — потому что всё уже произошло, и ничего страшного в будущем не будет. Только покой».
Муж ушёл шесть лет назад. Нет, не ушёл — это слово не подходило. Просто умер, так же, как жили вместе — тихо, спокойно, без особых слов. Валентина долго плакала, но слезы высохли. От мужа остались только его книги на полке да рубашки в шкафу, которые она раз в месяц проветривала, словно он мог вдруг вернуться и надеть одну из них.
Сыновья выросли и разлетелись по разным городам. Валентина знала, что они не забудут её, но видела их редко. Приезжали на праздники, приносили подарки, сидели за столом, как чужие, воспитанные мужчины, вежливо спрашивавшие о здоровье, и спешили обратно в свои дела. Это было нормально. Она не обижалась. Просто так оно должно было быть.
Соседка Анна Михайловна рассказывала ей, что сны о прошлом — это верный признак старости. Валентина иногда видела во сне молодого мужа, видела себя в белом платье, когда ещё были надежды на лучшее будущее. Но больше всего она любила сны о детстве.
О том, как они с сестрой бегали по улицам деревни, как пахла свежескошенная трава и как её мать звала их домой ужинать. Эти сны казались такими реальными, что по утрам Валентина всё ещё ощущала запах молока и хлеба, хотя вокруг был лишь запах старого дома.
Она поднялась с кресла, поставила чайник. Обычный день. Без особых событий. И так будет ещё долго, пока не станет совсем темно.