Лес так и манил. Особенно в жаркие дни. Прилечь бы под березкой, спрятавшись в тени, слушая, как жужжит шмель, и на полянках разносится аромат земляники, уже спелой, тающей во рту ягоды.
Дед Кузьма и Федор Матонин сидели у небольшой речушки, скудно утыканной по берегам кустарником.
- Шибко жарко, - вытирая испарину на шее,- ворчит Кузьма. Его жидкие седые волосенки прикрыты фуражкой, с которой он не расставался до самой осени. – Слышь, Федька, жарко говорю.
Федор Матонин с тоской смотрел на воду, прикидывая, когда лучше пойти на рыбалку, да так, чтобы жена Антонина не ворчала. Всю неделю на работе, вечером в огороде, и к ночи, едва ноги волочишь, доберешься до кровати и рад месту.
- Слышу, Кузьма Иваныч, - откликается Федор,
- Чего там в «тиливизире» показывают нонче? - спросил дед.
- Да когда мне смотреть его? Купили, и стоит для красоты…
- Ну, уж так и нечего? Ты, кажись, науку всё высматриваешь, как его…
- Капицу.
- А вот-вот, его самого. И чего он вещает?
- Да много чего, всё не упомнишь…
Кузьма повернулся к Федору. – Я вот чего хотел сказать, тут бабы у нас все молодятся, кудри крутят, язви их, моду нашли… а вот ведь бывает и так, по годам старуха, а телом молодуха.
- А лицом? – спрашивает Федор.
- И лицом молодуха.
- Это как же? Я таких не встречал. Вот Антонину мою взять: что по паспорту, что на вид – те же самые года.
- А-ааа, ты с нашими бабами не сравнивай, они секрета не знают.
- А кто знает? – заинтересовался Федор. Он вообще по жизни любопытный мужик, хоть и далек от науки, но интерес имеет.
- Тут выселки у нас, это вёрст десять отсель…
- Да какие вёрсты? Давно километры, а ты все как при царе-горохе меряешь…
- Пусть так, пусть по-твоему, - согласился Кузьма. Он уже девятый десяток разменял, ходит седой как лунь, старуху свою схоронив, и ни к кому больше не прибился. В молодости известный балагур был, мастак байки рассказывать. Да и нынче, где чего услышит, как горошинку, подберет и запомнит. – Так чего я хотел сказать… про молодуху-то… а-аа, вот чего: слышал я, на выселках, это которые Верхние выселки, старуха одна живет, - дед оглянулся и стал говорить тише, - говорят, то как старуха, а то как молодая… Евдокией кличут.
- Это как? – удивился Федор.
- А вот так, видно знает чего… то идет, спотыкается, а то девкой взлягивает…
- Тьфу, Кузьма, мало чего придумают…
Дед в ответ на неверие заартачился, брови седые вскинул, смотрит, как ястреб, на Федора. – Я те говорю: так и есть! Люди врать не будут! Уж сколь раз видели… в прошлом годе перед самой зимой видели, всё в той же телогрейке ходит расшитой, платок - вот с такельными цветками…
- А сам-то ты видел?
- Сам нет. Но взглянуть бы на эту старуху в молодом теле… да вот ноги, язви их, прихватило, был бы помоложе, сбегал бы.
- Так там, на выселке, уж никого не осталось, разъехался народ, туда и машины не ходят, не то что автобусы.
- Не знаю, милок, чего слышал, о том и говорю.
Дома Антонина уже разливала молоко по банкам. - Вот никак не успеваю земляники-то набрать, - сокрушается она, - и откуда у людей столь времечка? Тут бы с огородом управиться, грядки прополоть, да полить… - Федя! Федор, слышь, чего говорю… - Антонина, позвала мужа.
- Да слышал я. Может, на неделе доедем до Вязьминой балки, там вроде ягода, так соберу маленько.
Но ждать долго не пришлось. В воскресенье, пока Антонина ходила в магазин, да там и задержалась в разговорах с бабами, Федор выкатил мотоцикл «ИЖ Юпитер», который был его гордостью, и поехал на выселки.
По дороге встретил деда Кузьму, праздно шатающегося по деревне. Он уже успел, как сам говорил, «пузырек» купить, теперь осталось с кем-нибудь разделить радость воскресного дня.
- Федька, стой! – Дед Кузьма показал на "пузырек". – Поехали ко мне, поделюсь «микстурой».
- Я же за рулем.
- И куда собрался?
- На выселки, - признался Федор…
- А-аа, проняла тебя моя история, вот-вот, разузнай, да мне расскажешь…
- Кузьма Иваныч, ты не увлекайся, а то много одному будет…
- Ладно, тебе оставлю.
Федор, надел шлем и поехал дальше.
Сначала дорога сносная, хоть и гравийная, потом съехал на степную, укатанную телегами, с прибившейся травой.
А вот и лес, с шелестящей листвой, словно укрытый тулупом изумрудного цвета. Федор вспомнил про землянику и достал берестяной туесок, еще его отцом сделанный. Мотоцикл заглушил, оглянулся – никого, значит тут ему и стоять. Пошел от поляны к поляне под пение птиц.
Тем временем Антонина, вернулась из магазина, и не застав мужа, забеспокоилась. Обычно говорит, если куда уезжает, а тут мотоцикла нет, дом на замке. Она открыла, оставила на столе две пышные булки белого хлеба, да еще булку «черного» и ушла в огород. Федора и там не было.
- Может, на речку удрал, - подумала она. Но на ее беду, а может на беду Федора, попался дед Кузьма, уже успевший опустошить содержимое «пузырька».
- Кузьма Иваныч, ты не с речки случаем идешь? Может моего там видел...
Кузьма, еще мог стоять на ногах и был при полной памяти. Однако разведчика с него в этот момент не получилось бы. Не подумав, что такие вещи надо в секрете держать, Кузьма полностью выдал Федора.
- Федька? Да вон туда, на выселки поехал…
- А чего ему там делать? – не поверила Антонина.
- Так это... проверить надобно, как нынче в молодом теле живут…
- Какое тело? Ты чего придумал?
Кузьма в ответ пригрозил пальцем. – Не бухти. Поехал Федор проверить, как старуха в молодуху обернется.
- Ну, совсем дед Кузьма рехнулся, - решила Антонина и вернулась домой. Но мысли о муже не давали покоя. Выкатила она свой велосипед и поехала на выселки. И чем дальше от дома, тем сильнее подстегивала мысль про молодое тело. И вроде Федор ни в чем таком не был замешан… хотя кто его знает… вот и хотелось проверить.
Федор как раз насобирал туесок земляники, обрадовавшись, что место тут отдаленное от дорог, и ягода растет свободно. А вот и домишки показались. Еще когда Федор мальчишкой был, кипела тут жизнь, а нынче нет никого, разъехался народ. И только два домика стоят, в которых жизнь теплится. А вокруг все бурьяном заросло, только козы неподалеку пасутся.
Федор прищурился, глядя против солнца… сначала показалось, померещилось… потом пригляделся: ну точно бабенка белье развешивает. И никаких старух вокруг.
Неужто, прав дед Кузьма? Вот откуда тут, в этих замшелых выселках, молодой бабенке взяться?
Подошел ближе, поздоровался. Женщина молодая еще, в ситцевом платке и в легком платье, через которое наблюдается упругое тело.
Федору в диковинку, и ей не в тягость с гостем поговорить. Смеется бабенка, про белье забыла. Он спросил, как звать, а она в ответ: - Евдокия.
Федор чуть не присел тут же в траву от догадки, ведь Кузьма имя старухи назвал: Евдокия. А перед Федором вовсе не старуха, а молодуха получается…
Он и не заметил, как разговорились, и по времени не знает, сколько прошло. Хватился, когда свою Антонину на велосипеде увидел и чуть не окаменел. Это с какой силой педали надо крутить, чтобы до выселок добраться…
Уставшая Антонина бросила велосипед прямо в траву, поискала взглядом, чего бы потяжелее схватить. – Вот ты какое тело искал! – Крикнула она. Ирод окаянный, как у тебя глаза-то на белый свет смотрят?!
- Тоня, так я по землянику…. – бормотал Федор, отступая назад.
- А ты, вертихвостка лесная, откуда взялась? – Антонина решила для начала с бабенкой молодой разделаться, с мужем-то успеет, куда он денется…
- Чего-оо? – не поняла Евдокия, давно развесив белье, и задержавшись на улице. – От вертихвостки слышу!
Антонина, забыв про усталость, будто второе дыхание открылось, нашла, наконец, увесистую палку и кинулась к Евдокии. А против лома, как говорится, нет приема. – Да я из тебя веник сделаю, будешь у меня возле порога стоять, - пригрозила Антонина, женщине пришлось отступить и с криком убежать домой.
- Тонька, ты чего? Брось! Брось, говорю! – Федор пытался остановить жену.
- А тебя какой леший сюда привел? – взвизгнула Антонина. – Или укромное местечко нашел, ирод ты этакий…
Федор, увернувшись от палки, побежал по той же тропе в лес, к мотоциклу. Антонина не отставала и бежала за ним. Добравшись до своего «железного коня», завел мотоцикл с первого раза, что было редкой удачей, и газанув, рванул с места.
Антонине ничего не оставалось, как вернуться к велосипеду. Но на обратную дорогу сил не было. Она вела свое безмоторное транспортное средство и плакала. – Тела ему захотелось ироду... а я? я как же?
Федор, проехав километра два, остановился. Отдышался, хотя и не на своих двоих, а все-таки сердце колотилось, будто в капкан попал. – Дура, Тонька! – Ворчал он, вспоминая непредвиденную встречу с женой.
Хотелось со злости уехать домой, но решил дождаться. Она ведь, жена, пусть дурная в этот момент, но ведь своя... А свою как бросишь?
И вот плетется по дороге Антонина, велик ведет, лес уже позади, а за этим лесом проклятые выселки. И кто мог подумать, что на этих забытых выселках еще молодые бабенки «водятся»…
- Если снова за палку схватишься, уеду… так и будешь с великом телепаться, - пообещал Федор.
Антонина, со злостью вытирая слезы, подошла к мотоциклу и, схватив Федора за рубаху, стащила его, толкнув со всей силы. – Сам крути педали! – Сказала она и села на мотоцикл, повернув ключ зажигания.
- Тонька, ты куда? Стой! А я? Твою дивизию, стой, дурная баба!
Но Антонина, прибавив газку, мчалась, оставив мужа одного на пыльной дороге.
Федор, к вечеру, добравшись на велосипеде домой, застал Антонину за мытьем посуды в летней кухне. Он встал в дверях и пальцами пошкрябал по косяку. – Ну и чего тебе в голову втемяшилось? Чего устроила?
- Бесстыдник! Погоди, приедут Витька с Валькой – расскажу, как ты по выселкам шляешься.
- А чего расскажешь? Ты же сама не знаешь.
- Не обманул дед Кузьма, правду про молодуху говорил, - сообщила Антонина.
Федор рот открыл от удивления, хорошо, что табуретка рядом стояла, так и присел на нее. – Вот старый хрыч! Меня взбаламутил и тебе наплел. Какие молодухи? Эта бабенка – дочка старухи Евдокии. И саму ее тоже Евдокией зовут. К матери приехала – проведать надо было. А в районе муж у нее и двое деток… вот о том и говорили. А еще, что к матери на попутках ездит…
- А ты чего туда поперся? – спросила Антонина. – Стоит такой и лясы с ней точит… а она-то, зубы скалит… видно давно тебя поджидала.
- Чего несешь? Говорю, из любопытства… интересно стало, как это бабка молодой может стать… мне про это Кузьма говорил. Вроде как живет на выселках старуха… а иной раз там молодая ходит… ну вот и решил проверить.
- Проверил?
- Ну, так говорю же, дочка это ее, а людям мало ли чего привидится. Слышь, Тоня, ну хватит, разве я тебе хоть раз с кем… даже не смотрю по сторонам… А с Кузьмой разберусь, хотя чего с него взять, я ведь и сам знал, тот еще болтун, а все равно купился…
Через три дня Антонина и Федор помирились окончательно, пообещав не вспоминать тот случай. Вот только землянику было жалко, так и осталась рассыпанной на выселках. И чтобы совсем уж умаслить Антонину, пообещал в первый же выходной поехать вместе по ягоду.
- Мам, ну, сколько можно углы стеречь? – Евдокия, это которая молодая, вернулась домой, запыхавшись, с платком в руках.
- А чего там такое? – спросила пожилая Евдокия Елизаровна.
- Да ничего! Меня чуть не побили. Досидишься, приедут и сожгут тут всё.
- Ой, батюшки, а кому я нужна? У меня нечего взять.
- Мам, тут же кроме Михайленковых больше никого не осталось. Или ты надеешься на их мотоцикл, на котором ездят за продуктами, и тебе заодно привозят… А как зимой, если снегом заметет? Ну, пора уже переехать в район, а то ведь и, правда, тут скоро одни лешие буду обитать. Ну или хотя бы в соседнюю деревню… туда хоть автобус ходит.
Евдокия заморгала часто, прослезившись. – Да как же… мне туточки все родненькое, все свое…
- Ох, мама, а нам-то с Колей каково? Каждый день о тебе думаем… тут уже по всей округе слухи пошли про молодое тело… напридумывали чудес, впору «в гостях у сказки» показывать…
Евдокия снова вздохнула. – Думать буду, дочка, может и решусь. Кабы поблизости, а то ведь до района далеко.
***
Деда Кузьму Федор подкараулил на берегу. И хорошо, что с того случая неделя прошла, вся злость на Кузьму улетучилась. Но должок вернуть захотелось.
- Кузьма Иваныч, а ты прав!
- Чего? – не понял старик.
- А помнишь, про старуху рассказывал, что будто в молодую может обернуться…
- Это которая на выселках?
- Ну да. – Федор присел рядом. – И вот что скажу: вовсе она не старуха…
- Да ты что? Никак правда превращается…
- А чего ей превращаться? Она и так хороша!
- Да ну? А годов ей сколь?
- А какая тебе разница? Если бабенка хороша, так она всегда молода. Короче, дед, живет она одна… и мечтает об одиноком старичке. А ты ведь у нас вдовец, но еще тот молодЕц. Так что самое время свататься…
- Да ты чего, Федя? Какой с меня жених?
- Кузьма Иваныч, ты еще поживешь один и совсем в лешего превратишься, одичаешь… а когда живая душа рядом, то оно веселее. Я вот без своей заполошной Антонины и не представляю, как бы жил. Ну, так чего, едем сватать?
- Вот ты меня огорошил… взглянуть бы хоть, - пробормотал старик.
- Взглянем. Но имей ввиду: никакого молодого тела. Ну, если только молодая душа…
***
В начале осени Федор и Антонина были сватами. А с первыми заморозками Евдокия Елизаровна вместе со всем скарбом, с курами и козами переехала к деду Кузьме. Единственное условие у нее было: никаких «пузырьков». Если только изредка. Ну, или чай с малиной.
Автор: Татьяна Викторова