– Вай! Банк-джан, ты зачем вцепился в мою помощницу? – грозно нахмурился Мамикон. – Дай девушке свободу! – он решительно оттер от меня олигарха.
– Ну ты и хитер! – рассмеялся олигарх. – Скажи мне: как получается, что когда в наших кругах появляется новая красотка, она непременно оказывается твоей? За тобой не угонишься!
– Это потому, что у тебя яхта сильно длинный, – объяснил Мамикон. – А у меня лодочка маленький такой, живенький. Ты пока свою громадину развернёшь, я уже сзади – оп! И зайду! Поняль, да? Не поняль? Меняй причал, дорогой! Пей, кушай, на искусство смотри, Титаник-джан. А нам с Наденькой некогда, – он взял меня под руку и увлек на середину зала.
– Спасибо вам! – выдохнула я.
– Маму его яхты я в корме швартоваль! Простите за грубость, Наденька!
– Ничего, – рассмеялась я.
– Людей много здесь. Это хорошо. Сейчас свои кошельки пооткрывают, сильно радоваться будем, кайфовать потом будем, – он, хитро прищурясь, оглядел гостей. – А дядя Мамикон всегда говорил… – он внезапно замолчал, глядя куда-то мне за спину, выпустил мою руку, открыл рот и выдохнул: – Вай! Вай! Плохо мне, вай! Сердце что-то схватило! Это что «Девятый вал» Айвазовского в подлиннике?
– В чем дело? – я обернулась и поняла, почему у нервного кавказского мужчины перехватило дыхание.
На меня, как величественный корабль, плыла Соломоновна. В ярко-бирюзовом, длинном и абсолютно обтягивающем платье с огромным декольте, под которым сильно штормило от неровной ходьбы на высоких каблуках богатство шестого размера.
Причем этот девятый вал был еще и упакован в «пуш-ап». Шею Соломоновны украшало синее ожерелье якобы под сапфиры. Ожерелье состояло из трех цепочек, на которых были нанизаны камни. С самого нижнего ряда ожерелья свешивалась длинная подвеска, которая уходила в ложбинку, пряча в ней самый крупный камень. Именно за ним в ложбинку и нырнули глаза Мамикона.
– И биццо сэрдцэ перестало, – прошептал он и схватился двумя руками за сердце.
– Ты такая красивая, Соломоновна! – я пошла ей навстречу и расцеловала в обе щеки. – Тебе очень идет ярко-бирюзовый.
– Ха! И это я еще себя плохо чувствую! – Соломоновна расцеловала меня в ответ. – Я забежала ненадолго поговорить за искусство. Через полчаса сбегу. Мужчинка у меня наклевывается, – она перешла на шепот. – Генерал, прикинь? Приходит позавчера в ателье брюки перешивать. Сначала ведет себя, как на плацу. Я его спрашиваю: «На когда вам нужны эти брюки?» А он мне: «На вчера. Так что поторопитесь!» Ну я сделала выражение на лице, шоб он понял, шо я имела тот гвоздь, на котором висел портрет его бабушки, и говорю: «На вчера уже я вам не сделаю. Таки приходите завтра после пяти». На завтра пришел с цветами и долго извинялся. У него не было слов, он запинался и смущался, как гимназистка. И имел бледный вид. Так я ему сказала: «Надо было подготовиться. Завтра вечером имейте время, я вам сделаю конспект, как говорить с красивой женщиной». Так что сегодня он меня ведет на первое свидание в хороший кабак. Потому что в кошельке у него слава богу. Но у меня встал вопрос: как часто и легко открывается этот кошелек? – она перевела дух и заметила Мамикона, который стоял на расстоянии нескольких шагов от нас.
Он так и застыл с руками на сердце.
– Кого он мне напоминает? – Соломоновна задумчиво прищурилась. – Ой, вэй! Это же Тото Кутуньо. Моя ж ты рыба золотая! Конечно, в армянском исполнении, но ничего. Я ещё помню, как мы когда-то в 90-х делали французскую ярко-розовую помаду. Это был такой писк моды! – она закатила глаза. – Мы брали детские мелки и варили с глицерином. Так шо мы не сделаем из армянина итальянца? Как два факса отослать!
– Я сейчас тебя с ним познакомлю, Виолочка.
– Не-не-не! Я у своих мужиков не отбиваю.
– Соломоновна, он мне не нужен. Даже не думай!
– Не надо думать, шкильда-селедка, надо топить гуся на шкварки. Тем более, что я когда только зашла, он меня сначала не видел. Зато я видела, шо он на тебя смотрит, как на торт после шести. И потом свет клином на твоём Платоне не сошёлся. Армянская феличита – партнёр. Это его бизнес тоже. Так что, возможно, тебе выгодно иметь дело с ним.
– Соломоновна, перестань! – прошипела я.
– Ша! – отмахнулась она. – Я все решила. Прощупаю его, но пока оставлю в живых. Пусть полежит в консервах. И мы посмотрим. Если Платон тебе начнет делать нервы, так ты его пошлешь и откроешь банку этих армяно-итальянских пимидоров. И будешь кушать и иметь аппетит. А если у тебя все получится с Платоном, то этого Тото Кутуньо заберу я. Пусть пока подсохнет на вэровке, как подштанники. Как говорила моя соседка в Одессе: «И де вы сохете белье? На чердАке, на ломАке? А я у духовки на вэровке».
Я прыснула от смеха и закрыла лицо руками.
– Шо ты хохмаешься? – возмутилась Соломоновна. – Ей смешно! Я ее за жизнь учу, а она хохмается!
Отсмеявшись, я выдохнула и прошептала:
– Соломоновна, перестань! Мне никто не нужен. А если и нужен, то я как-нибудь сама разберусь.
– Ша еще раз! Перестань мне сказать! Я больше не ловлю ушами твоих слов. Маленькая ещё счастье строить. Второго босяка возле тебя не потерплю. Ты мне, как дочка. Хотя мне всегда семнадцать. Буду тебе строить счастье и пихать прямо в трахею, если не разжуешь. Как я выгляжу? Я похожа на Кармен-сюиту? – она двумя руками взялась за декольте и подбросила богатство вверх, коронным жестом поправляя аэродинамические неровности.
Мамикон в этот момент тихо выдохнул и побагровел. Соломоновна поманила его пальцем. На негнущихся ногах он поплёлся к нам.
– Не то слово, Соломоновна! Вся Испания нервно курит в углу, – заверила ее я.
– Ррразрешите представиться, – Мамикон даже начал слегка заикаться. – Мамикон! – он изогнулся, как вопросительный знак, и, тряхнув гривой, присосался к руке Соломоновны.
– Так, мущина, чего стоим? – Соломоновна решительно отдернула руку.
– Я просто сейчас благодарю бога за то, что он дал мне глаза, – хриплым голосом произнес Мамикон и в его глазах блеснули слезы благодарности.
– Мущина, дама желает соку.
– Я сейчас позову официанта, – Мамикон с трудом отлепил глаза от ее форм.
– Зачем? – возмутилась Соломоновна. – Вы босяк или приличный рыцарь, который будет иметь счастье обслужить даму сам? Или ваш белый понь имеет радикулит, как моя покойная бабушка?
– Еще не родился такой радикулит, чтобы остановить моего коня! – возмущенно вскинул руку Мамикон. – Папа этого радикулита еще не женился на его маме! С радостью, вай! – воскликнул он, пытаясь развести в стороны глаза, которые намертво сошлись на переносице.
– Отлично! – Соломоновна поправила высокую прическу. – Теперь молча восхищаемся и в таком приподнятом состоянии духа и тела быстро перебираем опорно-двигательным аппаратом в сторону напитков.
Мамикон бросился в угол зала к столику с напитками.
– Работы непочатый край! – вздохнула Соломоновна. – Генерала я уже малость объездила. А этот ещё совсем не дрессированный.
Она достала из сумочки очки, воровато оглянулась, приложила их к глазам, как бинокль, держа за одну дужку, и внимательным, долгим взглядом осмотрела снизу вверх Мамикона, который брал со столика коктейли.
– Так, у заде все у порядке, – деловито сообщила она. – Спереди вроде тоже, но не точно. Мне давно нужно очки поменять.
– Соломоновна! Прекрати! – я попыталась отобрать у нее очки.
– Таки что? – она быстро спрятала очки за спину. – Ты шо на базар ходишь с закрытыми глазами? Я ж должна видеть заранее тазобедренную композицию и причину.
– Причину чего?
– Еще не знаю. То ли для радости, то ли для грусти, если там у него всё похоже на мою жизнь, – Соломонова снова приложила очки к глазам и прищурилась. – Шобы мне потом не пришлось плакать и самой себе говорить: «Виолетта, полюби его сзади, спереди и привыкнешь!» – в ее сумочке зазвонил телефон.
Она озабоченно взглянула на экран.
– Всё, сок отменяется. Генерал уже занял боевую позицию и роет землю копытом, – она чмокнула меня в щеку. – Побежала. Шкильда, не теряйся тут! Шобы завтра доложила об успехах на личном фронте, потому что приличных мущинок тут даже больше, чем карманников на Дерибасовской, – она убежала.
Мамикон как раз подошел ко мне, держа в руках три высоких бокала с соком.
– А где эта то ли девочка, то ли виденье, целую ее мысли? – огорчился он, оглядываясь по сторонам.
– Убежала. Она у нас нарасхват, – улыбнулась я.
Но улыбка быстро сползла с моего лица. Потому что в зал зашла Адель, держа под руку моего мужа Диму.
Боже, только не это! Дима меня сейчас увидит! Я попыталась выскользнуть в заднюю дверь, от которой было два шага до туалета, но было поздно.
– Дамы и господа, искупаем в овациях мою прекрасную помощницу Наденьку, – Платон вытянул руку, подзывая меня.
Пришлось подойти к нему. Теперь уже ко мне были прикованы все взгляды. Но самое ужасное, что на меня, широко открыв рот, смотрел Дима. Адель почему-то не удивилась. Она подошла, взяла меня под руку и улыбнулась:
– А мы уже знакомы! Вы – умница! Экспозиция прекрасна! Даже я не смогла бы лучше расположить работы так, чтобы они не перебивали друг друга по смыслу и контрасту. Браво! – она захлопала в ладоши и вдруг чмокнула меня в щеку.
И только в этот момент я рассмотрела, что под сверкающим макияжем ее лицо покрывает мертвенная бледность. А под глазами и толстым слоем консилера прячутся припухлости, как будто она проплакала всю ночь. Даже ее изящный и точеный нос немного припух.
Дима ей уже устроил что-то? Мой муж это умеет. И, судя по всему, не только мне. Адель хоть и любовница, но явно уже огребла свою порцию. Или это с ним не связано? Додумать я не успела. Платон передал слово Мамикону. Адель пошла к нему. Внимание гостей переключилось на Мамикона и этим незамедлительно воспользовался Дима. Он схватил меня под руку, оттащил в угол и прошипел:
– Ты чё исполняешь? Какая помощница? С кем ребенок вообще?
– Успокойся, пожалуйста, Дима. Здесь люди кругом. Тебе не видно?
– Я тя спрашиваю: ребенок с кем? И что ты здесь делаешь вся расфуфыренная, как стерлядь?
– Почему стерлядь? Этому платью сто лет в обед. Тебе оно нравится.
– Нравится, когда ты мужем рядом в нем идешь. А не когда шастаешь по выставкам вечером одна с кормой в облипку, коленками тут светишь в черных колготах.
Он что, меня ревнует?...
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем жанре и стиле:
«Правила обманутой жены», Евгения Халь ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.