I
Мальчика послали за хлебом.
Обычно в магазин за продуктами, а значит, и за хлебом отправляли его сестер или старшего брата, подчеркивая тем самым, что у мальчика последнее свободное от домашних поручений лето перед школой, ибо мальчик этой осенью должен идти в первый класс. «Успеется еще ему помогать по дому», – ласково бурчала нянька, поручая купить молоко и хлеб кому-то другому, кто старше, но не мальчику, который с самого утра с только ему понятным чувством исследовал и постигал пространство широкого двора и огорода.
В темном сарае он видел, как солнечный луч, пробившись сквозь небольшое оконце, разделял сарай на видимую и невидимую части, светящимся прозрачным снопом ложился на земляной пол, вбирая в себя бесчисленное множество мелких былинок, которые невесомо плыли в пятнах льющегося света.
Петух, охраняя хохлаток в отсеке курятника, следил своим круглым неподвижным глазом за движениями мальчика. Алый гребень слегка свисал на его голове, готовый в любой момент воспрянуть в полутемном царстве сарая.
Мальчик направился к огороду, где в дальнем углу был колодец, в который опускали бидон с молоком, и поэтому молоко всегда было прохладным и вкусным. Горловину бидона покрывали марлей, а сам бидон с только что купленным молоком помещали в большое, широкое ведро на цепи. И это ведро, но уже с бидоном, осторожно опускали почти до воды колодца. Мальчик помогал домашним поднимать и опускать это ведро с молоком, крутя рукоять и наблюдая, как цепь ровными кольцами огибает бревно подъема, стянутое по краям железными ободами. Самым захватывающим было, когда мальчик вглядывался в темный сруб колодца и из его мрака, из прохладной глубины проступила зеркальная поверхность колодезной воды, и кто-то, похожий на него, мальчика, смотрел снизу вверх, отвечая на его возглас глубинным эхом:
– А-а-а-а!
– Вот ты где! – подошла к мальчику нянька. – Дома, как всегда, никого, а к ужину хлеба ни крошки. Вот тебе деньги, купишь буханку белого и буханку черного. Далеко не ходи, только в ларек, что через квартал.
Мальчик, обрадовавшись такому поручению, взял синюю пятирублевку, сетку-авоську в крупную клетку и потопал к воротам двора.
– Сдачу не забудь взять, – крикнула ему вдогонку нянька.
– Ладно!
Боковая дверь больших деревянных ворот со скрипом открылась и выпустила мальчика на улицу.
II
Улица имела название – Первого мая. Дома были все в один этаж, каркасно-камышитовые, саманные и деревянные, только там, вдали улицы едва виднелись двух- и трехэтажные постройки, а здесь дома все были с палисадниками, в которых росли клены и акации, закрывая своей листвой окна со ставнями. У каждого дома ставни имели свой цвет. У кого-то синие с белыми вырезами, у кого-то зеленые, а у некоторых домов и вовсе неокрашенные, серые.
Мальчик уже умел немного читать, правда, не вникая в смысл прочитанного. В его комнате висела большая географическая карта, старший брат показывал на карте ту или иную страну, а также острова, реки и моря. И называл их, заставляя мальчика повторять эти названия, а затем показывать на карте. Так мальчик научился переносить по буквам эти названия с карты на бумагу. Первым таким словом было: «Мадагаскар». Во-первых, этот остров очень легко было найти на карте, а во-вторых, он горделиво сопел носом, когда сестры хвалили его, что в этом слове целых десять букв и все их мальчик перенес на бумагу.
Первая, перекрестная – была улица Розы Люксембург. Мальчик остановился. Как его учил старший брат, оглянулся налево, а затем, дойдя до середины, оглянулся направо, машин, мотоциклов и запряженных телег не было, и мальчик спокойно перешел перекресток. Справа от него был большой бревенчатый дом. Там располагалось общество глухонемых и по вечерам они собирались со всего города здесь, в этом доме, общаясь между собой жестами и мимикой. Туда два раза в неделю привозили кино. Для глухонемых, но со звуком. Это был единственный на всю округу своеобразный кинотеатр, который посещали и жители близлежащих домов. Мальчик в сопровождении брата также ходил. Правда, было тесно, не то, что в настоящем кинотеатре, в «Ударнике» или в «Колосе», всем мест не хватало, и ему приходилось сидеть на деревянном полу рядом со своими погодками, которые, как и он, пойдут этой осенью в школу.
Подойдя к ларьку, мальчик постучал в окошко. Оно открылось и тетя-продавец, считая на счетах, спросила:
– Тебе чего, мальчик?
– Мне одну буханку белого и одну буханку черного, – поднимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до окошка, произнес мальчик.
– Хлеб только черный, и то черствый, вчерашний, – отозвалась тетя-продавец.
– А что мне делать? – растерянно промолвил мальчик. – Мне сказали, купить черный и белый.
– Не знаю, мальчик, не знаю, – отмахнулась от него тетя-продавец. – Сходи на улицу Толстого. Туда должны завести вечерний, свежий.
Окошко захлопнулось. И мальчик оглянулся по сторонам, не зная, что делать.
Идти обратно: тогда на ужин в доме не будет хлеба. Пойти на улицу Толстого, конечно, можно. Это в двух кварталах отсюда, но нянька сказала – сходить только к ларьку.
Мальчик, размышляя, сам не заметил, что направляется туда, куда указала тетя-продавец.
Пройдя улицу Максима Горького, он увидел, как мулла в чалме, поднявшись на деревянный минарет мечети, окрашенный в голубой цвет, громко произносит какие-то слова, обходя кругом верхнюю площадку башни. При этом поднимает обе руки вверх, словно приветствует небо и солнце, которое уже стало клониться далеко за Иртыш.
Мечеть находилась на углу улиц Достоевского и Первого мая. Мальчик знал названия этих улиц потому, что не раз ходил с сестрами и братом в школу, где работала мама, на новогодний утренник, а также в кинотеатр «Ударник», чтобы не только посмотреть новый детский фильм, но и до сеанса полакомиться эскимо-мороженым.
Школа, где работали родители, как раз и была на улице Толстого, куда должны привезти в хлебный магазин вечерний хлеб.
Проходя мимо мечети, мальчик оглянулся на закрытые наглухо ворота. Мальчик вспомнил, что по улице Первого мая, на этот самый праздник, в честь которого и названа улица, всегда вывешивались красные флаги, которые крепились к деревянным воротам домов. Брат объяснял мальчику, что больше всех флагов развевается именно на нашей улице потому, что она и называется улицей Первого мая. А отец этой весной впервые взял мальчика на демонстрацию. Мама надела на него матроску и в руки дала красный бумажный цветок. Когда мальчик с отцом проходили мимо этой мечети, то повстречали несколько стариков, с каждым из них отец поздоровался, протягивая обе руки. Тогда на воротах мечети также развевался красный флаг.
Отец, улыбаясь, попросил позвать самого главного муллу этой мечети. Вышел высокий, худой старик с седой бородой, в халате и в чалме, похожий на Старика Хоттабыча. Отец, показывая на развевающейся флаг, стал что-то объяснять старику. Старик утвердительно кивал головой, прикладывая руки к груди. А когда мальчик возвращался с отцом после первомайской демонстрации, то развевающего флага на воротах мечети уже не было. На вопрос мальчика, почему сняли флаг, отец, чему-то улыбаясь, ответил:
– Так надо, сынок...
Следующей после улицы Достоевского и была улица Толстого. А за этой улицей был базар, а дальше горсад, где были различные аттракционы – карусели, качели и киоски с морсом, мороженым и пирожными.
На улице Толстого, напротив хлебного магазина, была парикмахерская, куда водили его усатые дядьки, приехавшие в их дом из далекого степного аула. Они, конечно, брали его на базар, где долго ходили вместе с ним по торговым рядам и закусочным, но заходили, весело смеясь в усы, и в эту самую парикмахерскую, и брили наголо свои головы, и силком усаживали его, мальчика, в кресло, держа за руки, он кричал и ревел, когда суровый парикмахер ручной машинкой стриг его жесткие волосы.
Правда, это было один только раз, но мальчик запомнил это навсегда и больше не стригся, несмотря ни на какие уговоры. А нянька пригрозила, что перед школой его обязательно постригут. Даже не постригут, сказала она, а обязательно обреют!
Ну, до школы еще далеко, и мальчик, помахивая сеткой-авоськой, направился в сторону хлебного магазина.
– Ай, мұгалім баласы, отыр! 1
-------------------------------
1 Эй, сын учителя, садись! (каз.).
Мальчик оглянулся.
Сосед Есентай, сидя на телеге, кнутом подзывал к себе мальчика. Лошадь, фыркнув, понуро остановилась. Мальчик кивком головы поздоровался с соседом Есентаем, улыбаясь, подбежал к телеге и, держась за заднее колесо, вскарабкался и сел позади возничего.
Сосед Есентай дернул одной рукой вожжи, а другой чуть хлестнул кнутом коня:
– Чу!
Телега, поднимая пыль, покатила в сторону базара.
Деревянная нога Есентая удобно покоилась вдоль телеги. Мальчик знал из рассказов родителей и соседей, что сосед Есентай воевал, и там, на войне, потерял ногу. Он единственный во всей округе имел лошадь и телегу, и по вечерам, к концу базарного дня, привозил к себе во двор какие-то мешки, то с мукой, то с картошкой.
Мальчик, весело помахивая сеткой-авоськой и болтая ногами, глядел на проплывающие мимо дома, прислушиваясь к скрипу тележных колес, которые сливались с тактом ровной ходьбы лошади.
– Қайда бара жатырсың? – спросил по-казахски сосед Есентай, дымя папиросой и кивая на сетку-авоську, добавил – Нанға? 1
Мальчик утвердительно кивнул головой и, видя, что одна его сандалия слетела с ноги, попросил остановиться.
Сосед Есентай остановил коня и, усмехаясь в усы, стал наблюдать, как мальчик, держась за колесо, пытается спрыгнуть с телеги. Наконец, это ему удалось и он надел свою сандалию.
– Спасибо!
– Ай, қазақша сөйле, рақмет де!2
– Рахмет, дядя Есентай, – бойко ответил мальчик и помахал рукой.
----------------------------------------------------------
1 Куда направляешься? За хлебом?
2 Эй, по-казахски говори. Скажи «рахмет».
ІІІ
Хлеб еще не привезли. Несколько человек в ожидании стояли у входа в магазин.
Мальчик занял очередь за пожилой женщиной, которая о чем-то толковала с мужчиной. Она кивнула и сказала:
– Я крайняя. Будешь за мной. Толька никуда не отходи, дождись, чтобы за тобой заняли.
И добавила с улыбкой:
– Такой маленький, а уже помощник в доме.
Мальчик вздохнул, вспомнив наказ няньки, и уставился в буквы витрины – «Нан – хлеб», словно ища незнакомые буквы, но все они были известны мальчику. Он уже знал со слов старшего брата, что черточка означает начало перевода слова на русский язык, и наоборот, а значит «Нан» – это хлеб по-казахски.
За мальчиком заняла очередь молодая женщина, он ответил ей, что стоит за той женщиной, которая разговаривает с мужчиной. И тут мальчик почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Мальчик оглянулся и увидел отца, который, улыбаясь, долго смотрел на него из-под слегка надвинутой на глаза шляпы.
Мальчик подбежал к отцу и, обняв его за ноги, стал торопливо рассказывать – почему и зачем он здесь.
Отец держал какой-то сверток в руке и, продолжая улыбаться, остановил нескончаемый поток слов мальчика:
– Начни с того, что вначале вышел из дома. Как я тебя учил.
– Да, вначале я вышел из дома. Нет, вначале няня сказала, чтобы я купил в ларьке хлеб – буханку белого и буханку черного, а потом только вышел из дома.
– А потом?
– А потом... В ларьке хлеба не было, нет, был, но только черный и черствый, вчерашний. Так сказала тетя-продавец, она сказала, что в этот магазин привезут вечерний. Вот я и жду.
Отец придирчиво осмотрел мальчика, видя, что сандалии надеты на босые ноги, штанишки, поддерживаемые лямками крест на крест, были не первой свежести, да и ситцевая рубашка с короткими рукавами оставляя желать лучшего. Он вновь улыбнулся, потрепал жесткие волосы своего сына и сказал:
– Пойдешь со мной.
– А хлеб? Его же еще не привезли.
– На обратном пути возьмем.
Отец что-то сказал женщине, за которой стоял мальчик, и они через пустеющий базар пошли в сторону городского сада.
В горсаде было многолюдно. Звучала музыка из репродукторов, а затем чей-то голос стал настойчиво приглашать всех в летний театр, на какую-то встречу.
Отец, держа за руку мальчика, уверенно повел сквозь людской поток куда-то вглубь городского сада.
Мальчик, оглядываясь, видел, что карусели и детские качели не работали. И все люди спешат на какую-то встречу куда-то по аллее, ведущей к летнему театру.
Отец сел в первом ряду, усадив рядом мальчика. Многие здоровались с отцом, о чем-то с ним разговаривали, затем все начали хлопать в ладоши. Все люди встали со своих мест, стуча откинутыми сиденьями, и продолжали хлопать, пока на сцену не вышел человек в зеленом костюме. Он улыбнулся и передал свою шляпу кому-то из тех, кто пришел вместе с ним. Шляпа была такая же легкая, как у отца, только светлее.
Люди стали рассаживаться по своим скамьям, а кому не хватило мест, стояли у прохода и по краям сцены. Человек стал о чем-то долго и увлеченно рассказывать.
Мальчик вначале слушал, хлопал вместе со всеми, а затем, поглядывая на наручные часы отца, стал ерзать, беспокоясь, что весь вечерний хлеб продадут и им с отцом ничего не достанется.
Отец, продолжая слушать, второпях объяснил мальчику, что этот человек – очень известный писатель и большая для него радость встретиться с ним.
Мальчик вздохнул и продолжал терпеливо ждать конца встречи.
Многие люди задавали какие-то вопросы, писатель охотно и увлеченно отвечал, вызывая одобрительные возгласы собравшегося народа. И люди вновь хлопали, не отпуская писателя.
После встречи все, кто был в городском саду, стали давать писателю книги, которые он подписывал, спрашивая имя и фамилию читателя.
Отец тоже развернул сверток, и мальчик увидел книгу, на обложке которой прочел слово «Абай», и отец, держа его за руку, подошел к писателю.
Мальчик, не вникая в то, о чем спрашивал писатель отца, начал считать количество пуговиц на костюме писателя и отца. Их число было равным – по две на костюме и по три маленьких на рукавах.
– Тебя спрашивают, чем так озабочен? – слегка подтолкнул мальчика отец.
– Хлеб закончится в магазине, – серьезно ответил мальчик, вызвав тем самым смех и улыбку писателя и отца.
Писатель погладил по опаленной жарким июньским солнцем макушке мальчика и вручил только что подписанную книгу.
Мальчик положил эту книгу в сетку-авоську и стал торопить и тянуть отца к выходу из городского сада.
На углу улиц Первого мая и Толстого мальчик сказал отцу, чтобы он подождал его, а сам побежал в хлебный магазин и вскоре вернулся в радостном возбуждении, держа две свежие буханки хлеба – белого и черного.
В сетке-авоське, которую терпеливо нес мальчик, покоились две буханки хлеба, белого и черного, а также книга, пахнущая свежей типографской краской, запах которой перебивал душистый аромат вечернего хлеба. Когда мальчику становилось тяжело нести сетку в одной руке, он перекладывал ее в другую, перебегая к отцу слева направо, и вновь нес свою поклажу, держась за твердую руку отца, который, глядя сверху на него из-под шляпы, слегка посмеиваясь над мальчиком, иногда спрашивал:
– Не тяжело?
– Нет.
– Может, помочь?
– Нет, не надо, я сам.
И отец вновь погружался в свои мысли, все еще находясь под впечатлением незабываемой встречи.
У ворот их дома стояла нянька, вглядываясь из под руки вдаль улицы.
– Что, Евдокия Михайловна, заждались нас с сыном? – спросил отец. – А мы с хлебом, и с книгой.
– Да я уже к ларьку бегала. Продавщица сказала, что видела нашего кормильца, и что он пошел аж на Толстого. Все уже дома, а его нет и нет, – целуя мальчика, успокоилась нянька.
Жаркое солнце июня опускало свой красный, багровый шар за реку Иртыш, окрашивая его вечные воды волнами заката. И в доме мальчика собралась вся семья – отец и мать, братья и сестры, няня. И был душистый, вечерний хлеб, белый и черный, и была книга писателя, которую отец плавно и певуче уже читал вслух маме, подчеркивая интонацией самые примечательные места. И ждала мальчика карта, что висела над его кроватью, ждала своими странами, морями и океанами.
И мальчик вновь, перескакивая с первое на десятое, рассказывал родным и близким обо всем, что с ним сегодня произошло. И отец мальчика, вновь улыбаясь, мягким жестом остановил мальчика:
– Мен сені қалай үйреттім? (как я тебя учил?) Әуелі сен үйден шықтың (вначале ты вышел из дома).
– Да, отец, вначале я вышел из дома...
* * *
Прошли годы и десятилетия. Мальчик стал поэтом, писателем, издателем. Вышло много книг мальчика. В разных странах и на разных континентах. Он и сам побывал во многих странах, даже в тех, которых он не видел на карте своего далекого детства.
И когда он получает из типографии очередной том полного собрания сочинений гения казахской словесности, писателя, на встречу с которым повел мальчика отец, он сквозь свежую типографскую краску всегда ощущает ничем неистребимый душистый аромат хлеба из далекого и незабываемого детства.
Автор: Бахытжан Канапьянов
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.