В душный июньский день в Вавилоне на берегах реки Евфрат Александр Македонский умер так же, как и жил — непредсказуемо, загадочно, знаменательно. Его последний вздох открыл пропасть в истории, отделив в 323 г. до н. э. одну фазу западной цивилизации от всего, что должно было последовать за ней. Без Александра мир не мог бы быть прежним, убедительный факт, который ошеломил его современников и до сих пор завораживает нас. Те закаленные ветераны, которые окружали смертное ложе Александра, отбросили миллион страхов. Они выиграли эпические битвы, осаждали мрачные крепости, выживали в губительных засадах, страдали от странных недугов и чуждой окружающей среды, хоронили своих товарищей в местах, которые больше никогда не увидят, и пережили ахиллов гнев самого Александра в Описе и Гифазисе. Но мертвый Александр был страшнее, чем Александр — или любой враг — живой. Без способного преемника македонского престола, что армия должна была сделать из этого неловкого молчания в Вавилоне? Кто должен был преодолеть пропасть и как?
Кризис породил невероятную мешанину решений, громоздкий набор противоречий, который только доказал, насколько будет не хватать лидерства Александра. В рядах Вавилона были расколы и дезертирство, мятеж на границе Бактрии и необдуманное ликование среди некоторых греческих полисов. Сильная личность Александра Македонского скрывала множество проблем в греческом и персидском мире. Многие греческие города, в том числе Афины, все еще возмущались потерей свободы из-за таких царей, как Александр и его «варварский» отец Филипп II. Только военная сила удерживала эти старые греческие полисы в узде, пока Александр вел от их имени свой панэллинский («всегреческий») крестовый поход против Персии. На протяжении этих кампаний напряженность между греками и македонцами продолжала расти, еще больше усугубляясь их недоброжелательностью по отношению к персам. Молниеносная скорость завоеваний Александра оставляла мало возможностей для построения общих связей между старыми противниками. Военные, которые выиграли войну, оставались в разногласиях по поводу того, как вести мир. Фактически, многие солдаты, оставшиеся в таких местах, как Бактрия и Индия, настаивали на том, чтобы покинуть свои отдаленные посты еще до смерти своего царя. Теперь эти вулканические силы угрожали взорвать империю без лидера, если не будет найден другой Александр. Сначала беспокойная армия не могла договориться о едином преемнике македонского престола, поэтому были выбраны двое: один — сводный брат Александра, другой — еще не рожденный сын самого завоевателя. А затем появился третий. Недовольные некомпетентностью родственников несравненного Александра, некоторые решили вернуть мертвого царя на трон. Для таких людей, как Эвмен, главный секретарь Александра, единственным способом преодолеть этот разрыв в истории было отрицание ужасной реальности того, что произошло с миром в Вавилоне. Для призрака Александра был установлен царский шатер с его старым троном, диадемой и скипетром. Невидимый, непобедимый завоеватель снова стал царствовать. Тем временем по всей империи продолжали чеканиться миллионы монет царского достоинства Александра. Мумифицированные останки царя стали большой ценностью для тех, кому не хватало могущественных реликвий, хранившихся в походном царском шатре Эвмена. Целое поколение признавало, что Александр не только жив и здоров, но и правит миром.
По множеству личных и политических причин большинство встревоженных современников Александра не хотели его отпускать. Напуганные и разочарованные, они пытались удержаться в старом мире, стремясь к новому. Некоторые из них были разорваны на части в результате этих усилий, некоторые снова канули в лету, в то время как самые сильные (кому Александр на смертном одре якобы завещал свою империю) наконец-то прыгнул в будущее. Это были люди, которым предстояло стать царями в новую эллинистическую эпоху. Истинными наследниками Александра не были ни его неумелые и несчастные родственники, все из которых — мужчины, женщины и дети — в конце концов были убиты, ни отчаявшиеся мечтатели которые держали совет вокруг пустующего трона. Его преемниками были мужчины и женщины, которые в конце концов осмелились похоронить Александра и построить прекрасный новый мир. Такие бесстрашные души поднимались из низов, чтобы основать новые царства и породить новые династии; они исследовали новые границы, строили новые города, расширяли торговлю, покровительствовали, занимались искусством и, естественно, вели почти непрерывную войну друг с другом. Неспокойный мир без Александра гарантировал испытание сил и, в конечном счете, триумф смелости. Богатство и власть ожидали этих отважных странников везде, куда бы они ни отправились. Александрия, Антиохия и другие новые города на востоке, вплоть до Индии, манили воинов, писателей, купцов и искателей приключений всех мастей. Правитель Мегасфен мог занять пост посла Селевкидов в Паталипутре на реке Ганг; философ Клеарх мог скопировать в Дельфах и перенести в долину Окса знаменитые изречения Аполлона; исследователь Патрокл мог отправиться к Каспийскому морю в поисках новых торговых путей; писатель и государственный деятель в изгнании Деметрий Фалерский мог получить работу библиотекаря в Александрии. Эллинистический мир изобиловал возможностями и рисками. В конце концов, самая "безопасная" карьера в этом списке — библиотекаря — принесла ученому Деметрию позор и смерть на вершине эллинистической политики.
Эпоха эллинизма вынудила греков и македонян отказаться от всего, что принесли им жизнь и смерть Александра, или поставить на кон свой выигрыш в эпических масштабах. Вот почему эллинистическая история так драматично воспринимается как политическое и военное повествование. Но конфронтации и риски были связаны и с культурой. Эллинистическая борьба за господство и выживание охватила народы многих стран, простиравшихся от Италии до Индии. Сегодня принято критиковать эллинистических греков за их нежелание с готовностью принимать все, что могли предложить эти "варварские" цивилизации, но, справедливости ради отметим, что балканские народы были культурной элитой задолго до того, как жизнь и смерть Александра привели их к власти среди стольких рас. Они могли привнести в эпоху эллинизма только свои старые, глубоко укоренившиеся предрассудки и страхи; однако, к их чести, они включали в число азартных игр своего времени случайное приобщение к иностранным идеям, народам и местам. Степень, в которой греческое и негреческое действительно смешались, зависит, конечно, от того, куда мы смотрим. Ученые сделали это одним из ключевых вопросов эллинистической историографии, варьируясь в своих суждениях от восторженной похвалы до резкого осуждения греческого колониализма.
Однако, какими бы ни были ее ограничения, эллинистическая цивилизация была не только дорогой, которая несла греческую полисную культуру в Рим, Средние века и, таким образом, в современный мир, но и путем, по которому египетская и ближневосточная культуры достигли нас через Александрию и Византийскую империю. Последний вздох Александра Великого ознаменовал начало этой необычной эпохи, потому что его истинные преемники должны были принимать собственные решения и идти на собственные риски. Завоеватель больше не мог выбирать опасности за них; повиновение и советы уступили место амбициям и действиям. В результате никогда не было более плодородной почвы для царствования и революции, чем территория между Адриатикой и Индией, и времени, чем со смерти Александра до возвышения Августа. Более дюжины новых династий произвели по меньшей мере двести царей и цариц, когда преемники Александра разделили завоеванные земли. Эти государи создавали живые социальные, религиозные, военные и политические течения эпохи; они воплощали эллинистические идеалы агрессивного, героического, культурного, справедливого и щедрого руководства. На монетах и при дворе они открыто носили эти добродетели в таких титулах, как Никатор (Победитель), Сотер (Спаситель), Аникет (Непобедимый), Эвергет (Благодетель), Дикай (Справедливый), Теос (Бог) и Филэллен (Любящий греков).