- Знаешь, что?! - вдруг выпалила она. - Я устала. Устала верить, надеяться, прощать. Может, хватит?
"Трещины в фундаменте”
Юля влетела в квартиру, словно осенний лист, подхваченный московским ветром. Замерла у зеркала в прихожей, встречаясь взглядом с собственным отражением. Ореховые глаза, обычно лучистые, сейчас напоминали два омута, затягивающие в глубину непрошеных мыслей.
"Я беременна," – эта фраза, еще час назад звучавшая абсурдно в кабинете врача, теперь пульсировала в висках, словно неоновая вывеска на фасаде небоскреба.
Юля скинула туфли, прошлепала босыми ногами по прохладному паркету. Квартира, пахнущая свежей краской и недавно сколоченными мечтами, встретила ее гулкой тишиной.
– Так, Юля, соберись, – пробормотала она, начиная механически разбирать коробки с вещами. – "Ты же учительница, привыкла к неожиданностям. Вон, на прошлой неделе Петя Сидоров умудрился приклеить свою парту к полу. И ничего, справились."
Рука нащупала что-то твердое за стопкой полотенец. Бутылка. Почти пустая.
Юля застыла, сжимая холодное стекло. Внутри что-то оборвалось, словно трос в падающем лифте.
"Нет, нет, только не снова," – мысли заметались, как стайка воробьев, вспугнутых уличным котом.
Воспоминания нахлынули, словно прорвав плотину...
...Два года назад. Глеб, прекрасный, как античный бог, вылепленный рукой безумного скульптора, сидел на полу среди коробок. В руке – стакан с янтарной жидкостью.
– Юль, ты чего? – его голос, обычно бархатный, сейчас напоминал наждачную бумагу. – Это же за новоселье. Нельзя не выпить за новый дом!
– Глеб, милый, – Юля присела рядом, осторожно, будто пытаясь обезвредить мину, – мне кажется, или это уже не первый тост за неделю?
Он вздохнул, провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть невидимую маску.
– Ты права, – наконец выдавил он. – Я... у меня были проблемы. Раньше.
– Расскажи мне, – Юля накрыла его руку своей.
И он рассказал. О том, как в институте алкоголь стал его "музой", как чуть не вылетел с третьего курса, как однажды проснулся в каком-то подвале, не помня последних трех дней.
– Знаешь, что самое страшное? – Глеб горько усмехнулся. – "Я ведь тогда думал, что это делает меня особенным. Этаким творческим гением. Ха! Гений пьяных демаршей и похмельных истерик.
– А потом? – тихо спросила Юля.
– Потом был реабилитационный центр. И обещание самому себе – больше никогда, – он притянул ее к себе. – Это в прошлом, слышишь? Я обещаю. Больше никогда.
И она поверила. Потому что любила. Потому что хотела верить...
Звук открывающейся двери вырвал Юлю из воспоминаний. Она вздрогнула, поспешно засунув бутылку обратно.
– Юленька! Ты дома? – голос Глеба, звонкий и возбужденный, разнесся по квартире, как звук фанфар.
Он влетел в комнату – вихрь энергии в дорогом костюме – подхватил Юлю на руки, закружил.
– Я получил этот проект! Представляешь? Целый квартал под реновацию!
Его глаза сияли, как витражи готического собора. Таким она его любила – окрыленным, полным идей и энергии.
– Это же здорово, милый! – Юля улыбнулась, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Глеб опустил ее на пол, не переставая говорить:
– Ты бы видела эти планы! Мы снесем все эти хрущевки, а на их месте... Юль, это будет как... как Феникс из пепла! Новая жизнь из руин старого!
– Как символично, – подумала Юля, глядя на мужа. – "Вот только какую жизнь мы строим? И что прячется за красивым фасадом?
– Глеб, – она прервала его на полуслове, – нам надо поговорить.
Он замер, уловив новые нотки в ее голосе.
– Что-то случилось?
Юля открыла рот, собираясь выпалить все разом – о найденной бутылке, о беременности, о своих страхах. Но не смогла.
– Я... я просто хотела сказать, что очень горжусь тобой, – слова застряли в горле, как застревает лифт между этажами.
Глеб улыбнулся, притянул ее к себе.
– Я люблю тебя, рыжик. Мы все сможем, вот увидишь!
Юля уткнулась ему в грудь, вдыхая родной запах – смесь дорогого одеколона, кофе и чего-то неуловимо тревожного.
– Мы все сможем, – эхом отозвалось в ее голове, пока пальцы нервно теребили край его рубашки.
А за окном шумела Москва – вечная стройка, вечное обновление. Краны вздымались к небу, словно металлические динозавры, пожирающие старые дома и выплевывающие новые. Прямо как их жизнь – на грани между прошлым и будущим, между страхом и надеждой.
- Знаешь, Глеб, – вдруг сказала Юля, отстраняясь, – "иногда мне кажется, что наша жизнь – это такой большой архитектурный проект. И мы все пытаемся построить что-то грандиозное, а на деле – просто пытаемся удержать в равновесии карточный домик.
Глеб рассмеялся, но в глазах мелькнула тень беспокойства.
- Ну что ты, милая. Мы с тобой не карточный домик. Мы... мы как Эйфелева башня! Прочные, высокие, и все на нас смотрят с восхищением!
"Да," – подумала Юля, глядя на мужа. – "Только вот у Эйфелевой башни нет фундамента. Она держится на своем собственном весе. Интересно, сколько еще выдержим мы?"
"Фасад рушится"
Зал для презентаций напоминал огромный аквариум – стеклянные стены, холодный свет, и люди внутри, словно диковинные рыбы, плавали от одного макета к другому. Юля стояла у дальней стены, сжимая в руках бокал с апельсиновым соком. Её рыжие кудри, уложенные в элегантную прическу, полыхали маленьким пожаром среди серого моря костюмов.
Глеб был в центре внимания. Высокий, подтянутый, в идеально сидящем костюме, он излучал уверенность и харизму. Но Юля видела то, чего не замечали другие – легкую дрожь в пальцах, когда он указывал на детали проекта, едва заметную испарину на лбу.
- Господа, перед вами будущее нашего района, - голос Глеба звучал немного громче, чем нужно. - Мы не просто строим дома, мы создаем новую жизнь!
Юля поймала взгляд Максима Зорина. Он стоял чуть в стороне, холеный и подтянутый, как породистый кот. В его стальных глазах мелькнуло что-то похожее на... удовлетворение?
- Браво, Глеб! - воскликнул кто-то из заказчиков. - Это просто...
Но договорить ему не удалось. Глеб, раскрасневшийся и возбужденный, вдруг резко развернулся и задел локтем макет. Многоэтажка из картона рухнула, рассыпавшись десятками кусочков.
- Вот дерьмо! - выругался Глеб, и его голос прозвучал неестественно громко в наступившей тишине.
Юля почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она знала этот взгляд, эту интонацию. Глеб был пьян.
- Коллеги, небольшой форс-мажор, - вмешался Максим, мгновенно оказавшись рядом с Глебом. - Давайте сделаем небольшой перерыв. Кофе, чай?
Пока Максим уводил гостей, Юля подлетела к мужу.
- Глеб, что ты наделал?! - прошипела она, вцепившись в его рукав.
Он посмотрел на нее мутным взглядом:
- Ю-ленька, ты чего? Всё... всё ОТЛИЧНО!
От него пахло мятной жвачкой и виски. Юля почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
- Пойдем, тебе нужно на воздух, - она потянула его к выходу.
- Никуда я не пойду! - Глеб вырвал руку. - У меня презентация!
- Презентация окончена, Глеб, - холодно произнес Максим, появившись словно из ниоткуда. - Я всё уладил. Езжайте домой.
В такси Глеб молчал, уткнувшись лбом в холодное стекло. Юля смотрела на его профиль – резкий, красивый, но сейчас какой-то чужой.
- Как ты мог? - её голос дрожал. - Ты же обещал...
Глеб повернулся, в его глазах плескалась боль и что-то еще – страх?
- Я... я не смог, Юль. Этот проект, эта ответственность... Я думал, справлюсь.
- А как же мы? Как же... - она запнулась, рука невольно легла на живот.
Глеб заметил этот жест. Его глаза расширились.
- Юля? Ты...
Она кивнула, чувствуя, как по щекам катятся слезы.
- Боже, Юленька, - он притянул её к себе. - Прости меня. Я всё исправлю, клянусь. Больше ни капли, слышишь?
Юля уткнулась ему в плечо, вдыхая такой родной запах. Хотелось верить. Так отчаянно хотелось верить.
Дома Глеб, протрезвев, метался по комнате как раненый зверь.
- Я всё потерял, да? Контракт, репутацию...
- Не всё, - тихо сказала Юля. - У нас будет ребенок, Глеб. Нам нужно начать сначала.
Он замер, потом медленно опустился перед ней на колени, прижался щекой к её животу.
- Малыш, я не подведу тебя. Обещаю.
А за окном шумела Москва – вечная стройка, вечное обновление. И в этом шуме Юле слышался то ли плач, то ли смех их будущего ребенка.
...
Девять месяцев пронеслись как одно мгновение. Роддом встретил Юлю стерильной белизной и запахом хлорки.
- Тужься, милая! Еще чуть-чуть! - акушерка подбадривала её, пока Юля, сцепив зубы, боролась с болью.
А потом она услышала – первый крик. Маленькое чудо положили ей на грудь.
- У вас девочка, - улыбнулась медсестра.
Юля смотрела на крошечное личико и не могла поверить. Они справились. Они начали сначала.
Но когда её вывезли в холл, мир снова пошатнулся. Глеб стоял, опираясь о стену, его взгляд был расфокусирован.
- Ю-ленька! А вот и я! - он шагнул навстречу, пошатнувшись.
Нина Андреевна, мать Юли, ахнула. Андрей Петрович, отец, шагнул вперед, загораживая дочь с внучкой.
- Глеб, ты пьян?! - его голос звучал как удар хлыста.
Юля прижала дочку к груди. В голове билась одна мысль: "Нет, только не снова. Пожалуйста, НЕ СНОВА."
А город за окнами роддома продолжал жить своей жизнью – равнодушный к маленьким трагедиям, к разбитым надеждам и новым начинаниям. Москва строилась, Москва менялась. Но некоторые вещи, казалось, оставались неизменными – как боль в глазах Юли, как дрожащие руки Глеба, как первый крик новорожденного, прорезающий тишину больничного коридора.
"Испытание на прочность"
Московское утро вползало в квартиру сквозь неплотно задернутые шторы, расчерчивая пол солнечными полосами. Юля стояла у окна, баюкая дочку. Малышка посапывала, уткнувшись носиком ей в шею, и эти мгновения казались единственными островками спокойствия в бушующем море их жизни.
Звук открывающейся двери заставил Юлю вздрогнуть. Она обернулась, готовая к худшему, но увидела Глеба – трезвого, в отутюженной рубашке, с огромным букетом роз.
- Доброе утро, мои любимые, - он улыбнулся, но в глазах читалась тревога. - Как вы тут?
Юля поджала губы, вспомнив вчерашний разговор. Крики, слезы, обещания – всё как всегда.
- Нормально, - сухо ответила она. - Ты сегодня рано.
Глеб подошел ближе, осторожно, словно боясь спугнуть.
- У меня сегодня важная встреча. Помнишь тот проект? Кажется, у нас появился шанс всё исправить.
Его глаза загорелись знакомым огнем – азартом, жаждой творчества. Юля почувствовала, как сердце сжалось. Она так любила его таким – вдохновленным, полным идей. И так боялась, что это вдохновение снова утонет на дне бутылки.
- Глеб, ты уверен, что справишься? - она посмотрела ему прямо в глаза.
Он не отвел взгляд, только сжал кулаки так, что побелели костяшки.
- Я ДОЛЖЕН, Юль. Ради вас. Ради неё, - он нежно погладил дочку по головке. - Я не подведу вас больше.
Юля хотела верить. Всем сердцем хотела.
...
Дни полетели как сумасшедшие. Глеб пропадал на работе, возвращался поздно, уставший, но счастливый. Проект двигался, заказчики были довольны. Казалось, жизнь налаживается.
Но однажды вечером, укладывая дочку спать, Юля услышала обрывок телефонного разговора.
- Да брось, Глеб! Одна рюмка за успех проекта ничего не изменит, - голос Максима звучал вкрадчиво, почти гипнотически. - Ты же не алкоголик какой-нибудь, чтобы бояться бокала шампанского!
Повисла пауза. Юля затаила дыхание, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди.
- Нет, Макс. Я пас, - наконец ответил Глеб, и Юля едва не разрыдалась от облегчения.
Но радость была недолгой. На следующий день Глеб вернулся домой за полночь. От него пахло сигаретами и алкоголем.
- Прости, Юленька, - пробормотал он, пытаясь сфокусировать на ней взгляд. - Я не хотел... Макс сказал, что без этого сделка сорвется...
Юля молча отступила, пропуская его в квартиру. Внутри всё кипело от ярости и отчаяния.
- Знаешь, что?! - вдруг выпалила она. - Я устала. Устала верить, надеяться, прощать. Может, хватит?
Глеб замер, словно его ударили.
- Ты о чем? - прошептал он.
- О нас. О тебе. Обо всём этом, - Юля обвела рукой квартиру. - Я не могу так больше, Глеб. Не могу подвергать риску нашу дочь.
Он рухнул на колени, обхватив её за талию.
- Нет, Юль, прошу... Я всё исправлю, клянусь! Дай мне последний шанс!
Юля смотрела на него – красивого, талантливого, сломленного – и чувствовала, как рушится весь их мир.
- Последний, - тихо сказала она. - Но если ты сорвешься ещё раз – мы уйдем.
За окном шумела ночная Москва. Город, который никогда не спит, город вечных перемен и новых начал. Юля подошла к окну, прижавшись лбом к холодному стеклу. Где-то там, в лабиринте улиц и проспектов, была спрятана их судьба. Осталось только найти правильный путь.
А в детской тихо посапывала дочка, не подозревая, что её маленький мир балансирует на грани. Как те картонные макеты, что строил её отец – прекрасные, но такие хрупкие.
...
Прошла неделя. Глеб, казалось, взялся за ум. Он возвращался домой вовремя, играл с дочкой, помогал по хозяйству. Но Юля чувствовала – это затишье перед бурей.
В пятницу вечером раздался звонок.
- Алло? - Юля взяла трубку.
- Юленька? Это Максим. Слушай, тут такое дело... Глеб у нас в офисе. Он... в общем, ему нужна помощь.
Юля почувствовала, как земля уходит из-под ног.
- Что случилось?!
- Понимаешь, у нас была встреча с инвесторами. Всё шло отлично, но потом... В общем, он сорвался. Сильно. Я не могу его отпустить одного, а такси он не берет.
Юля молча повесила трубку. Механически набрала номер матери.
- Мам, прости, но мне нужна твоя помощь. Срочно.
Через час она уже входила в офис архитектурного бюро. Глеб сидел в кресле, уронив голову на руки. Рядом стоял Максим, нервно теребя галстук.
- Юленька, я так виноват... - начал было Глеб, но она перебила его.
- Молчи. Просто молчи.
Она повернулась к Максиму:
- Спасибо, что позвонили. Дальше я сама.
Когда они вышли на улицу, Глеб попытался взять её за руку.
- Юль, я...
- Нет, - она отдернула руку. - Ты всё сказал своим поступком. Теперь моя очередь.
Он замер, глядя на неё с ужасом.
- Что ты имеешь в виду?
- Я ухожу, Глеб. Мы уходим. Я дала тебе последний шанс, помнишь?
- Но... куда?!
- Это уже не важно. Важно то, что ты выбрал бутылку вместо нас.
Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил её за плечи.
- Юля, пожалуйста! Я могу всё исправить!
Она посмотрела ему в глаза – такие родные и такие чужие одновременно.
- Нет, Глеб. Ты не можешь. По крайней мере, не сейчас.
И она ушла, оставив его стоять посреди ночной улицы. А вокруг шумела Москва – равнодушная к их драме, вечно спешащая куда-то Москва. Город, где каждый день кто-то теряет всё, а кто-то начинает жизнь с чистого листа.
Юля шла, не оборачиваясь, чувствуя, как слезы катятся по щекам. Она знала – впереди долгий путь. Но это был её выбор. Выбор ради дочери, ради себя... и, может быть, ради Глеба тоже.
Потому что иногда, чтобы спасти что-то, нужно сначала это разрушить. Как те старые дома, что сносят, чтобы построить на их месте что-то новое. Что-то лучшее.
Конец
