«Героям храбрым поем мы песни.
Под тёмным сводом бомбоубежищ», — закончил молитву отец Махмуд.
Марфа, окружённая, стиснутая молящимися со всех сторон, в тесной и сырой часовне, согнулась в поклоне. Отец Махмуд в затрапезной рясе, украшенной перьями и поеденными облезлыми шкурками, увешанный амулетами, стоял на приземистом амвоне оглядывая паству.
Все как один повторили за ним окончание молитвы, вызывая гулкое эхо в тёмных коридорах убежища, распугивая вездесущих крыс. Все они добрые дети церкви и неотделимого от неё, рассеянного на постепенно угасающие во мраке безвременья атомы отечества.
Марфа уходила из часовни последней. Все как всегда. Отче Махмуд напутствовал ей, и все эти слова она слышала уже множество раз, и всякий раз они вызывали в ней трепет души. Смешанную со стыдом радость. Распаляли пламя в сердце, которое горячей патокой стекало вниз, через живот, туда, где начало всех начал и окончательный конец всех концов, взрываясь ослепительным фейерверком, во взбудораженном сознании.
Отец Махмуд был не только святым отцом настоятелем для немногочисленной паствы, затерянной в бесконечном полумраке, хитро заплетённой сети подземных симбирских убежищ, но и биологическим отцом трёх из пяти детей Марфы.
Дети подземных убежищ святого отечества отлучались от матери сразу же после своего появления во тьму родильных казематов, и поступали в распоряжение стариков-агитпропавцев и старух-сиделок, а Марфа возвращалась к физ. тренировкам и готовилась вынашивать нового солдата рассеянного под толщей земли государства.
Проводив Марфу до выхода из часовни, отец Махмуд, нежно потрепал её по круглому и упругому заду, напомнил ей о том, что святая отчизна находится в тяжёлом положении. Люди ушли ещё дальше от Бога, спустившись в подземелье, оказавшись ближе к преисподней. И сейчас для святого отечества важна каждая жизнь, и каждая смерть.
Он поцеловал Марфу в лоб и похлопав по заду, отослал прочь. Пятеро детей это предел для бункерных матрон, дальше уже пойдут уродства, мутации и дефекты, теперь её социальная роль меняется. Теперь из дарующей жизнь, она становится приносящей смерть.
Марфа должна полностью раскрыть даденый ей Богом потенциал, а затем покинуть невыносимую юдоль скорби, чтобы слиться с Единым, вырваться из тьмы, в которой родилась и жила, обрести вечное счастье и покой, вернувшись к свету, из которого слеплена рукой великого скульптора её душа.
На званный вечер узурпационного РКОПАМНа, Марфа явилась под видом экзотической плясуньи, наряженной в заквасно-народный костюм. После исполнения номера любой желающий может пригласить таких танцовщиц в альков. Но за это Марфа не переживала, так как РКОПАМНовцы почти поголовно практиковали богопротивное мужеложство. Блюли паскуды заветы своего небинарного идеолога извращенца Эммы Макронджан.
Настоящую плясунью (оказавшуюся мужебабой), Марфа удавила в туалете, оставив тело в кладовке среди швабр и вёдер. Там же её ждал заранее подготовленный сочувствующими партизанами святого отечества концертный костюм. Сарафан, лодочки и боевой серпококошник. Под широкими рукавами сарафана Марфа пристегнула к запястью смертоносные машинки, одна выстреливала во врага «лебединые косточки», другая выпрыскивала парализующе-отравляющий яд «бодрячок».
Веселье было в самом разгаре, весь цвет узурпационной районной администрации гулял на дне рождения одного из своих, Марфа не знала в лицо никого из них, не разбиралась в сортах говна.
Когда заиграла бодрая народная мелодия патриотов, ушедшего под землю народа, Марфа выскользнула на паркет банкетного зала, двигая плавно, словно лебёдушка по водной глади озера. Она кружилась и размахивая трехцветным платочком, пока песня набирала обороты.
А когда вечно молодой и волнующий голос народного артиста закричал в припеве о своей гордой национальной принадлежности и крови, которая досталась ему от отца, без участия матери, Марфа поняла, что время пришло.
«Лебединые косточки» одна за одной выстреливали из рукава сарафана, разя супостата и в бровь и в глаз, «бодрячок» Марфа распыляла не жалея, волчком вращаясь на паркете, поражающие свойства вещества позволяли использовать смесь не слишком сближаясь с врагом.
А когда все дальнобойные средства иссякли, Марфа сорвала с головы боевой серопококошник и с воинственным кличем пошла в рукопашную. Острое лезвие на кромке головного убора плясало и пело в руке Марфы, под волнующие ритмы квасно-народной песни, восстанавливая и расставляя по местам исторические несправедливости.
Когда дело было кончено, Марфа стояла на скользком от крови паркете банкетного зала пытаясь отдышаться. В зал ворвались тяжёлые гвардейцы с автоматическим оружием наперевес, они что-то кричали Марфе, но Марфа не слушала. Таймер на бомбе, заложенной в кладовке среди хоз. инвентаря уже приближался к кульминационному моменту, стремясь к нулю. Словно желающий укусить свой собственный хвост змей, закругляя цикл мытарств и страданий.
Мы попадём в рай, — вспомнила она прощальное напутствие отца Махмуда, цитирующего слова из священного писания жития святого Дабл Вэ. — А они просто сдохнут.