В имперской России ростовщичество было чрезвычайно распространено. Об этом могут прямо свидетельствовать и указы, направленные на борьбу с высокими ссудными процентами. Указ 1754 года и Манифест 1764 года ограничивают допустимый «рост» шестью, затем пятью процентами в год. В тексте екатерининского указа 1764 года констатируется, что дворяне и купцы «приходят в разорение», закладывая ростовщикам свои ценности за ссуды под 12, 20 или более процентов в год. В качестве наказания предполагалось оставить деньги заемщику, а имущество «лихоимца» конфисковать. А Манифест 1764 года требует отказаться от практики «скрытого» процента, когда на бумаге фиксируется допустимый процент, а реальный, «ростовщический», оговаривается контрагентами устно. Еще один екатерининский указ 1782 года грозит судом «за лихву» . Как в реальности обстояло дело, констатирует сенатский указ от 1815 года, суть которого сводится к тому, что «гнусная лихва» вконец обнаглела, несмотря на предпринимаемые меры. Надо признать, что меры эти были не только карательные: в XVIII веке для кредитования дворян и купечества были учреждены Дворянский и Купеческий банки. Затея не имела коммерческого успеха, и в 1770 году сначала Купеческий банк прекратил свое существование, а в 1786 году уже Дворянский банк уступил место Государственному заемному банку. Последний просуществовал до 1860 года и кредитовал дворян-землевладельцев под залог имений сроком на 20 лет, из расчета 5% годовых . Стоит отметить, что дворяне, многие из которых к середине XIX века тонули в долгах, нередко обращались к ростовщикам и даже практиковали ссуды под высокий процент в своем кругу.
И не только на бумаге: на пути к рынку кредитования
И не только на бумаге: на пути к рынку кредитования Правление Николая I и особенно Александра II отмечено не столько карательной риторикой и мерами, сколько более активными усилиями по созданию регулируемого рынка услуг кредита и залоговых ссуд. Указом 1838 года в Москве и Петербурге учреждаются Сохранные и Ссудные казны: первая принимала вклады от населения, вторая — кредитовала под залог имений и вообще недвижимости на 26 и 57 лет. Сумма кредита не могла превышать 1/2 стоимости закладываемого имения (или другого недвижимого имущества). Ежегодные платежи по такому займу составляли 7–10% полученной суммы. При этом часть денег шла на погашение процентов, оставшаяся часть являлась платежом в счет основного долга.
В 1862 году правила работы этих государственных учреждений претерпевают изменения: они уже именуются ломбардами
и принимают изделия из драгоценных камней, золота, серебра и т.д., размер ссуды колебался от 2/3 до 4/5 оценочной суммы и выдавался на 12 месяцев. Ссудные казны при этом для пополнения капитала могли кредитоваться у государства под 6% годовых; населению ссуды выдавались под более высокий процент.
В романе «Преступление и наказание» действие происходит в 60-е годы XIX века. Крестьянская и другие реформы стимулировали экономические отношения в империи, вовлекая в них все более широкие слои населения.
В эти годы одновременно с небывалой либерализацией экономической жизни, с ростом городов приходит время процентщиков. В романе Достоевского помимо Алены Ивановны есть еще одна процентщица — Ресслих.
Клиентура мелких ростовщиков постоянно пополняется за счет неустроенных в столичной жизни «новых» горожан, людей, занятых всевозможными ненадежными промыслами и случайными заработками, отставных чиновников, военных низших чинов и т. д. А о широком распространении «лихвы» в Петербурге свидетельствовала и пресса.
Шествие экономического либерализма по Европе привело к временному падению законодательных запретов на величину ссудного процента во многих странах. В России наступление такого периода знаменовал указ 1879 года об учреждении ссудных касс. Желающий учредить кассу должен был обзавестись пятилетним разрешением, иметь свидетельство второй гильдии и внести залог в размере от 1 до 7 тысяч рублей. Работа ссудных касс подробно регламентировалась: они должны были вести книги закладов и продаж, которые раз в год подвергались внешней ревизии депутаций (состав депутации утверждался городской думой). Вся информация о выдаче ссуд должна была документироваться, однако величину ссудного процента указ не ограничивал. Наказуемым оставался доказанный факт злоупотребления тяжелым положением должника.
Более 12 процентов — ростовщичество и уголовщина
При Александре III произошли заметные изменения. В 1893 году предпринимается детализация понятия ростовщичества как уголовно наказуемого преступления. Вновь устанавливается ограничение на ставку кредитования: сделка считалась ростовщической, если деньги выдавались под более чем 12 % годовых; если эта сделка доказуемо была заведомо крайне тяжелой для материального положения должника; если кредитор скрывал реальный процент, включая его часть в тело кредита. Пойманного на ростовщической сделке кредитора мог ждать тюремный срок от четырех до 16 месяцев . Уголовное Уложение 1903 года повторило этот запрет, квалифицировало как преступление скрытое ростовщичество в отношении крестьян в деревне и определило для виновных виды наказания: тюремный срок либо пребывание в исправительном доме.
Скромная «процентщица»
В пренебрежительном слове «процентщица» содержится определенная подсказка, намек на низкий социальный статус старухи. Алена Ивановна — сама часть того мира, в котором пытаются свести концы с концами ее клиенты. Она совсем не похожа на акулу ростовщического бизнеса. Вдова коллежского секретаря, Алена Ивановна, очевидно, из тех, кто когда-то остался с некими сбережениями и не знал, что с ними делать (разве что просто проесть) . С одним из таких процентщиков в пору студенческой молодости имел дело и Ф. М. Достоевский. По воспоминаниям А. Е. Ризенкампфа (врача, ботаника, друга молодого Достоевского), будущий писатель, еще в студенчестве стесненный в средствах и выказывавший уже тогда признаки неумелого отношения к деньгам, в спешном поиске средств обращается к некоему отставному унтер-офицеру, обвальщику мяса, промышлявшему мелким ростовщичеством . Очевидно, собственный опыт и знание проблемы изнутри позволило Достоевскому описать это явление не только с непревзойденным художественным мастерством, но и с документальной точностью и достоверностью.
Обитатели доходного дома, в котором процентщица с сестрой Лизаветой снимали двухкомнатную квартирку, собственно, и есть публика, на злоключениях которой должен держаться промысел старухи. Это *«портные, кухарки, разные немцы, девицы, живущие от себя, мелкое чиновничество».*
Атмосфера, в которой домовладельцу спокойно можно содержать даже притон, определенно будет благоприятствовать и ростовщическому «бизнесу».
По-видимому, отношение властей к промыслам подобного рода, строгое по букве закона, на деле оставалось снисходительно-пренебрежительным. Полиция разбирается только с откровенно криминальными случаями: воровством, мордобоем, убийствами и т. д. Можно допустить, что из-за массовости «мелких промыслов» и проблем с доказательной базой власти на высоком уровне просто махнули рукой на криминальную сущность этих занятий.
Алена Ивановна содержит стихийный ломбард. Поиздержавшаяся окрестная публика несет ей мелкие ценные вещи — часы, кольца, булавки и прочее. На месте происходит оценка (ни о какой «независимой» оценке, как в Ссудных казнах, конечно, нет и речи). Вещь принимается в залог на хранение и выдается краткосрочная ссуда. Оценка, как можно понять, не учитывает рыночной стоимости закладываемого предмета — скорее это определение залоговой суммы, которую «процентщица» готова тут же выдать в обмен на вещь.
Быстрая продажа предмета залога жизненно важна для промысла Алены Ивановны. При оценке предмета залога она определенно закладывает и свою наценку, которую она сделает при продаже этого предмета в случае задержек или прекращения платежей. Если за отцовские часы «процентщица» готова выложить Раскольникову полтора рубля, то можно не сомневаться: сбудет она их заметно дороже. Ведь, помимо выданных полутора рублей, нужно вернуть по возможности и недополученную прибыль — за то время, пока не поступали платежи по проценту.
Алена Ивановна кредитует своих клиентов под 5–10% в месяц, то есть от 60 до 120% годовых. Студент и офицер в «плохоньком трактиришке» упоминают о 5% и 7 % в месяц, Раскольникову удается взять денег под грабительские 10 % (очевидно, старуха оценила его как ненадежного клиента). Как же могло обстоять дело в реальной жизни? Для сравнения уместно вернуться к случаю с молодым Достоевским. По мнению того же А. Е. Ризенкампфа, именно сделка с унтер-офицером могла зародить в Достоевском то отвращение к ростовщикам, которое он впоследствии передал в романе через эмоции Раскольникова по отношению к процентщице. Будущий писатель соглашается на ссуду, условия по которой можно назвать безумными: сумма кредита — 300 рублей, под 100% за четыре месяца, или под 300% годовых. При этом 100 рублей из суммы процентов удерживаются сразу. То есть, через четыре месяца Достоевский должен был принести кредитору 500 рублей. Рядом с такой реальностью «старуха-процентщица» с ее скромными 5–7 % в месяц выглядит не такой уж финансовой пираньей, какой ее часто представляют.
Более того, можно перенестись в день сегодняшний. Вот какая информация размещена на сайте одного из крупных ломбардных домов России в наши дни: компания кредитует под 7 % в месяц — «один из самых низких процентов», а пенсионерам и инвалидам предоставляется скидка в 1 %. Проценты оплачиваются только за прошедший срок пользования займом. По своим базовым условиям современный крупный, сетевой ломбард лишь повторяет условия старухи, да еще и публично восторгается собственным человеколюбием и социальной направленностью.
Но чтобы лучше понять, насколько жадна или,наоборот, скромна процентщица,недостаточно судить только по размерукредитного процента. В случае со старухой полезно представлятьмасштаб промысла.
Тот же студент в *«трактиришке»* говорит о пяти тысячах, которые может сразу выложить старуха, но при этом она не брезгует и *«рублевыми закладами»*. Финансовые возможности Алены Ивановны оценить непросто. Однако детали, представленные в романе, позволяют судить о размере бизнеса процентщицы.
Так, Алена Ивановна могла себе позволить откладывать часть заработанного деньгами и облигациями. При обыске у убитой находят полторы тысячи «чистых денег, не считая билетов». Имеется также кошелек, туго набитый десяти- и двадцатирублевыми купюрами. Есть и заклады: изделия из золота, браслеты, булавки, серьги. Серебряные часы процентщица оценила в 1,5 рубля, но, по ее словам, это мелочь.
Раскольникову, как мы помним, удается унести «малую часть» закладов. Однако, судя по тексту романа, этих закладов едва ли могло быть больше нескольких десятков. Наличие денег в квартире убитой может свидетельствовать о том, что процентщица не стремилась к расширению ростовщического промысла. Возможно, старалась «не высовываться» со своим занятием, наказуемым по законам империи и порицаемым в обществе.
Чтобы вдвоем жить в Петербурге 1860-х годов (пусть и очень скромно), оплачивать небольшую двухкомнатную квартиру, да еще откладывать, требовалось минимум 50–60 рублей месячного дохода. Чтобы зарабатывать такие деньги на ссудах под 5–10 % в месяц, старуха должна была располагать ссудным капиталом не менее 600 рублей (доход складывался только из платежей по процентам, а возврат выданных денег происходил в конце срока кредитования). А это значит, что клиентура процентщицы должна была составлять, к примеру, 30 заемщиков, каждый из которых принес бы заклад стоимостью 20 рублей. На этом фоне Раскольников с его полуторарублевым закладом выглядит мелкой рыбешкой, однако, судя по всему, и такие клиенты были для нее не редкостью. Как видим, даже при таком относительно небольшом капитале, интенсивность визитов к Алене Ивановне могла зашкалить и навести на ее квартиру каких угодно проходимцев.
Могли быть и отдельные «респектабельные» заемщики, приносившие заклады в сотни рублей, но в их массовость верится с трудом: среда обитания не та. Гораздо реалистичнее выглядит очередь обездоленных и опустившихся горожан.
Своим промыслом старуха, скорее всего, занималась многие годы, имея возможность сбережения небольших сумм. Можно учесть в ее бюджете скромные заработки Лизаветы, торговавшей для чужих на рынке, и некий скромный пенсион, полагавшийся старухе как вдове чиновника. Описание имущественного состояния старухи можно дополнить содержанием ее духовного завещания. В нем нет недвижимого имущества. Лизавете денег не причитается (Достоевский не уточняет причину), ей достается мелкое движимое имущество, а деньги, те несколько тысяч наличными, в облигациях и в ростовщическом обороте, о которых известно из романа, уйдут монастырю в Н-ской губернии.
Случай с процентщицей действительно наводит на мысль, что занялась она этим промыслом (учитывая его скромные размеры и нежелание наращивать оборот) в какой-то сложный момент жизни, просто чтобы не проесть все окончательно и не сгинуть в огромном городе вместе с сестрой без дела и денег.
Напишите мне, чтобы договориться о 15-минутной вводной и бесплатной консультации.
Закрытый авторский канал о недвижимости.
