«Наполеон – это часть нас», – заявил Эмманюэль Макрон во время празднования двухсотлетия со дня смерти императора. Что ещё более верно для пациентов психиатрических больниц в 19 веке. «Комплекс Наполеона», – аллегория безумия, эпический образ, который сохранился до наших дней.
Во Франции в течение 19 века численность душевнобольных росла в геометрической прогрессии – с 5 000 до 50 000 человек. В начале века в Париже было три приюта для душевнобольных – Бисетр, Шарантон и Сальпетриер. Врачам, работавшим там, предстояло определить психическое расстройство, которое до этого не имело широкого распространения. В 1818 году в лечебницу Шарантон прибыло пять «наполеонов» относительно девяноста двух новых пациентов, среди которых единственный сын Людовика XVI (который также себя считал Иисусом и пророками Илией и Самуилом).
С 1840 года, когда прах Наполеона вернулся в Париж с пышной траурной церемонией и возрождением культа его личности, «наполеоны» начали множиться. В Бисетр их поступило четырнадцать, и такое соседство могло стать причиной яростного соперничества, так как каждый претендовал на легитимность. Наполеон стал настолько популярной фигурой среди безумцев, что легко превзошёл Александра Македонского, Цезаря, Иисуса, Людовика XIV, Людовика XVI и даже Жанну д'Арк, любимую «личность» во время франко-прусской войны 1870-1871 гг.
Безумие и Революция: Исторический контекст
Ещё в 1816 году знаменитый психиатр Жан-Этьен Доминик Эскироль писал, что «влияние нашей политики настолько постоянно, что я могу изложить историю Революции, от штурма Бастилии до последнего появления Бонапарта, через историю нескольких сумасшедших, чьё безумие связано с событиями, отметившими этот долгий период нашей истории».
На протяжении всего 19 века революционное безумие противостояло государственным принципам. В это время «демократическое зло» приобрело масштабы эпидемии. На самом деле, революции, смена суверенитета (включая переход от монархии к демократии) были зафиксированы в архивах психиатрических клиник.
Понятие «демократической болезни» ввёл немецкий врач Карл Теодор Гроддек в своей диссертации «Демократическая болезнь, новая форма безумия» (De morbo democratico, nova insaniae forma). Преследование демократии в мартовской революции (буржуазно-демократическая революция 1848-1849 годов в Германии) представлялось как новый вид психического заболевания. Радикальная демократия описывалась как заразная, сравнимая с холерой, а её представителей нужно было изолировать, чтобы предотвратить опасность для широкой публики, общественной безопасности и порядка. Гроддек ссылался на труд Юстуса Фридриха Карла Хекера «Хореомания, коллективная болезнь в средние века» и на комментарии Карла Вильгельма Иделера о «религиозном безумии».
Начиная с 1793 года «Террор» с его атмосферой постоянной угрозы и машиной смерти – гильотиной – имел последствия губительные как для плоти, так и для разума. Когда 21 января 1793 года Людовик XVI был обезглавлен на глазах у Филиппа Пинеля, предтечи психиатрии во Франции, врач отрицал, что он роялист, но предвидел, что этот смутный период заставит многих граждан терять головы и в переносном смысле. Ежедневные списки приговоренных к смерти, которые иногда составлялись неделями подряд, сеяли атмосферу ужаса. Некоторые не выдерживали такой пытки и погружались в безумие. В Бисетр одни пациенты считали, что их уже приговорили смерти, другие утверждали, что им отрубили голову, на её место пришили чужую. Эпатажная героиня Революции Теруань де Мерикур провела 23 года своей жизни, до самой своей смерти в 1817 году, в психиатрической лечебнице.
Теруань де Мерикур
Анна-Жозефа Тервань (Теруань – французская форма валлонского Тервань), родилась в 1762 году в деревне Маркур, княжестве-епископстве Льеж (ныне Бельгия), в семье зажиточных крестьян. Казалось бы, повзрослев, она станет вести тихое и мирное существование, но судьба ей приготовила иное. В пятилетнем возрасте она лишилась матери и с этого момента начинается её трудное детство, полное странствий, как у Козетты. Сначала она была вверена на воспитание разным тёткам, затем находилась в монастыре. В двенадцать лет она вернулась к отцу, который снова женился, но из-за постоянных ссор с мачехой через год сбежала из дома, работала пастушкой в Сунье-Ремушам и прислугой у буржуа.
В 1778 году её приметила англичанка по фамилии Кольберт, и симпатичная Анна-Жозефа стала её компаньонкой в Антверпене в течение четырёх лет. Она научила её читать, писать, считать, играть на фортепиано. В Париже и Лондоне она работала гувернанткой, брала уроки пения, пробовала стать певицей. В Лондоне её соблазнил один офицер, от которого она родила дочь, но она умерла от оспы в 1788 году.
Анна-Жозефа уехала в Италию, где заводила отношения со многими богатыми мужчинами, намного старше её. В результате беспорядочных связей она заразилась сифилисом и лечилась ртутью в соответствии с методами лечения того времени. В Генуе она оказалась в компании кастрата Джусто Фернандо Тендуччи, который пообещал ей карьеру певицы и заставил подписать «львиный контракт» (договорные обязательства, создающие неравенство в правах и обязанностях сторон, предоставляя конкретное преимущество одной в ущерб другой. Название связано с доминирующим поведением льва).
Проживая в Риме, она услышала новости о созыве Людовиком XVI Генеральных штатов 1789 года. Во Франции назревала революция и Анна-Жозефа бросилась в Париж, привлечённая обещаниями расширения индивидуальных свобод и большего равенства в правах. Рассказывают, что она участвовала во взятии Бастилии 14 июля 1789 года, одетая как мужчина с саблей и пистолетом и верхом на лошади возглавила знаменитый «поход женщин за хлебом» на Версаль 5 октября 1789 года. Она присутствовала на дебатах Национального собрания (Национальной ассамблеи), встречалась с известными политическими деятелями.
Вернувшись в Париж в октябре, куда переехало Национальное собрание, она выступала в политическом клубе кордельеров и перед самой Ассамблеей, основала «Клуб друзей закона», предвосхитив движение народных обществ в Париже. Но будучи слишком элитарным, этот клуб, целью которого было информировать людей о работе Ассамблеи, существовал лишь эфемерно, и Теруань безуспешно пыталась основать другой, клуб «Права Ассамблеи». Она поддерживала создание смешанных и женских патриотических клубов и вместе с писательницей и политическим деятелем Олимпией де Гуж, голландской активисткой Еттой Палм и маркизом де Кондорсе выступала за расширение гражданских прав женщин.
Теруань одевалась как «амазонка». Мода на «амазонок» началась в 1767 году с портрета мадам Дюбарри кисти Юбера Друэ.У неё было три костюма (белый, красный и черный), но враги описывали Анну-Жозефу Теруань как всегда одетую в красное, словно «кровожадная вакханка».
Хотя слово «феминизм» не появлялось во французском словаре до 1837 года, нет сомнений в том, что Теруань была феминисткой. По её мнению, женщины « имеют такие же естественные права, как и мужчины, поэтому крайне несправедливо, что у нас нет таких же прав в обществе».
Тем временем роялистские газеты вели против нее клеветническую кампанию. Речь Теруань вызвала гнев контрреволюционной прессы, в которой она стала объектом насмешек и уничижительных замечаний. Она изображалась как развратница, антитеза женственности, «патриотическая шлюха, которой 100 любовников в день платили каждый по 100 су в качестве вклада в Революцию, заработанного потом своего тела». Клеветническая кампания была настолько хорошо организована, что в 1791 году за ней закрепилась репутация блудницы. Пресса также добавила к её имени «де Мерикур», намекая на место её рождения – рискованное дополнение в то время, когда титулы и привилегии дворян были отменены.
После событий 5 и 6 октября 1789 года (Поход на Версаль) было начато расследование. В конце августа 1790 года расследование завершилось вызовом на допрос Теруань и, без сомнения, обвинительным приговором. Теруань бежала из Парижа и укрылась в Льеже. Но в феврале 1791 года недалеко от Льеж она была похищена группой французских эмигрантов, которые передали ее австрийцам, обеспокоенным распространением ее революционных идей. Её подозревали в желании настроить население против австрийского императора. В Австрии Теруань была заключена в тюрьму в замке Куфштайн (в Тироле). Французское правительство провело переговоры с императором Леопольдом II о ее освобождении. Освобожденная после девяти месяцев заключения, она вернулась в Париж в январе 1792 года. «Прекрасная льеженка» («La belle Liégoise»), как её прозвали, была встречена с триумфом.
В апреле Франция вступила в войну против Австрии, и она безуспешно начала кампанию за право женщин носить оружие: «Женщины Франции, повторяю еще раз, давайте поднимемся на вершину нашей судьбы, разорвем наши цепи. Пришло время, выйти женщинам из своего постыдного ничтожества, в котором невежество, гордость и несправедливость мужчин так долго держали их в рабстве!»
Она решительно посвятила себя Революции, требовала свержения королевской власти и приняла активное участие в революционных демонстрациях, в частности во время штурма Тюильри 10 августа 1792 года, ознаменовавшего падение монархии. В 1793 году военная ситуация в республике становилась все более нестабильной, а экономика ухудшалась, Париж и Франция разделились. Париж – воинственный республиканский якобинский город, но Теруань предпочла консервативных жирондистов.
Напрасно она написала страстную брошюру, призывающую к избранию женщин «славным служением объединения граждан и привития им уважения к свободе мнений». Её стиль (она любила носить белое пальто и большую круглую шляпу на публике) и политический выбор сделали ее непопулярной среди простых женщин.
15 мая 1793 года перед дверями Национального собрания на нее напала группа «вязальщиц» (в широком смысле так называли всех женщин, участвовавших в протестных движениях между 1789 и 1795 годами). Выступая против ее жирондистских настроений, женщины публично раздели её донага, после чего жестоко избили. Её спасло только вмешательство Марата, но Теруань так и не оправилась полностью ни морально, ни физически от этого нападения.
Весной 1794 года её брат потребовал, чтобы над ней установили опекунство и поместили в приют. 20 сентября 1794 года её объявили невменяемой. Это спасло ее от политического преследования и гильотины. Происхождение ее безумия объясняли страхом быть гильотинированной, хотя более вероятно, поздней стадией ее венерического заболевания, нейросифилиса.
Это время, когда были установлены первые «научные» диагнозы «слабоумия», но на больных практически не обращали внимания. Когда Теруань прибыла в Сальпетриер в 1807 году, она была крайне возбуждена, угрожала всем, говорила только о свободе, комитетах общественного спасения, революции. Она обвиняла всех, кто приближался к ней, в том, что они умеренные, роялисты. В 1810 году она стала спокойнее и впала в состояние слабоумия, оставившего видимыми следы ее доминирующих идей. Теруань не носила никакой одежды, даже рубашки. Каждый день, утром и вечером и по нескольку раз в течение дня, она заливала соломенный матрас несколькими ведрами воды, после чего ложилась и накрывалась простынёй.
Признаки ее безумия были особенно привлекательны для любопытствующей публики во время воскресных визитов в Сальпетриер – крайнее возбуждение, эксгибиционизм, ритуал обливания соломенного матраса ледяной водой – то, что сегодня называют обсессивно-компульсивным расстройством. В результате с несчастной женщиной обращались как с ярмарочным животным.
После непродолжительной болезни она умерла 9 июня 1817 года.
«Комплекс Наполеона»
Империя не положила конец насилию и неопределенности, которые стали частью повседневной жизни на рубеже 19 века. Почти целое столетие несло на себе шрамы Революции. С 1789 по 1871 год один за другим сменялись политические режимы, не отличавшиеся постоянством, но всегда сопровождавшиеся политическим и социальным насилием. Современники того времени понимали, что политическое мнение, которое когда-то было единодушным, может так же быстро превратиться в лучшем случае в общественное осуждение, а в худшем – в смертный приговор. Можно было потерять голову, не прибегая к ужасающей «луизетте».
Люди, дестабилизированные или даже полностью дезориентированные, пытались убежать от реальности и страданий, иногда отождествляя себя с историческими личностями. Эта патология достигла пика в середине 19 века, после чего в приютах постоянным мотивом стала фигура Наполеона I. Хотя некоторые из сумасшедших скромно утверждали, что они – «Орлёнок» (так был известен единственный законнорождённый ребёнок Наполеона I Бонапарта).
Изгнание Наполеона Бонапарта только усилило очарование этим персонажем. Покорив Европу благодаря силе своего характера, уму и, прежде всего, военно-стратегическому гению, Бонапарт поднялся от «маленького капрала» до статуса императора, правящего территориями, выходящими за пределы естественных границ Франции. Побежденный однажды он вернулся, не прибегая к насилию. Бонапарт – идеальное воплощение сверхчеловека Ницше, освобожденный от династической легитимности, общечеловеческой морали и социального контроля. Наполеон Бонапарт был человеком, который создал себя сам, увлекательной личностью, открывшей новую эпоху, в которой ценились и поощрялись индивидуализм и волюнтаризм.
Обращение к такой харизматической личности могло вызвать патологическую одержимость среди некоторых интеллектуалов и актёров. Фридрих Ницше на заре бреда, который настиг его в 1889 году, заявил, что он преемник Бонапарта. Философ Огюст Конт (основатель позитивизма), покидая психиатрическую лечебницу (он был пациентом Эскироля), расписался в журнале как «Брут Бонапарт Конт».
Актёр Альбер Дьёдонне, сыгравший Наполеона в немой исторической киноэпопее «Наполеон» Абеля Ганса 1927 года, как рассказывали его коллеги, настолько вжился в роль, что едва избежал безумия. Согласно его последнему желанию, он был похоронен в костюме Наполеона, в котором снимался в фильме.
«Разве не унизительно так обращаться с императором Наполеоном?» – жаловался своему врачу один из таких пациентов. «Эти ужасные слуги посмели связать меня, я прикажу их расстрелять». Каждый «император» в Бисетр был вспыльчив, капризен и авторитарен. Не терпящие противоречий, столкновения между «императорами» неизбежно приводили к потасовкам, в которых каждый из них заявлял о законности своего трона и обвинял соперника в бесстыдном самозванстве.
Эти «императоры» дали возможность Эскиролю подробно изучить и описать расстройство, известное как мономания гордости, главной особенностью которого была поразительная последовательность пациентов. Пациенты сохраняли интеллектуальные способности и здравый смысл, за исключением, конечно, бреда самосознания.
«Черты лица, манера держаться, движения, оригинальная походка, эксцентричная поза, странность манер – всё в его внешности образует набор явлений, достаточный для того, чтобы опытный глаз наблюдателя распознал природу бредовых представлений, даже если они не проявляются в явной форме. Лицо обычно «живописное», глаза живые, блестящие, взгляд гордый, надменный, презрительный. Пациент ходит с высоко поднятой головой, уверенно, его речь кратка и властна, он часто стремится к изоляции и презирает общество окружающих его людей».
Конечно, Наполеон не обладал монополией на мономаниакальный бред, хотя всегда выходил победителем. Ему противостояли и другие престижные претенденты – Людовик XVI, Иисус и Мухаммед. Их всех объединила уникальная, нестандартная судьба, то, что позволяла уйти от реальности. Более того, сумасшедшие бредили не столько воплощенным человеком, сколько его титулом или представлением о нем, принимая личность императора, обладающего невиданным могуществом.