Рассказ о петербургской немецкой пивной и о «тёплых» межнациональных взаимоотношениях в столице Империи
Это было, позвольте, три или четыре дня… Впрочем, указывать точное время нет нужды, потому что явление, о котором мы сейчас скажем, совершается в одной из петербургских немецких портерных каждодневно. Вы входите в эту немецкую портерную и, заглядывая в отдельную маленькую комнатку против входа, всегда видите, что в ней на столе лежит скрипка и смычок, а на диване богатырски храпит некоторая личность, очевидно с выпивки.
Вы идете в другие комнаты, более просторные, и тот час видите, что вы именно в портерной немецкой, а не другой какой. Кругом все немцы, толстые, с широкими лимфатическими лицами и рыжеватыми бакенбардами. Они сидят и молча смотрят друг другу в глаза. Притом и пиво подается вам не бутылками, а кружками, гораздо меньшими по объему, чем бутылки, с платой одинаковой как за бутылки, так и за кружки. Это обстоятельство постоянно смущает посетителей из русских простых людей, ибо известно, что русский простолюдин никогда не смолчит, если заметит какую-нибудь штуку, а напротив всегда ткнет в нее пальцем: «Больно хитры, как поглядишь, все эти немцы. И тут три копейки выгадают», - замечает обыкновенно какой-нибудь торговец из простых.
Немцы просыпаются от своего полусна, поднимают головы, начинают слегка перекидываться между собой словами и решают, что русский – свинья. Молчание. Через несколько времени один из немцев, после долгого смотрения на русского, окончательно воодушевляется, подходит к русскому и говорит:
«Ви русской? А?»
«А что же, нечто я немец что ли буду?»
«Ну, ви - свинья!»
Так как немец говорит это с жаром, то торговец смиренно замечает только: «Примерно как же это так?»
«Ну, ничего, карошо… Мой ничего вам больше не скажет… Мой вам только говорить: ви - свинья!» И немец с торжествующим видом отходит прочь.
Через несколько времени входит в портерную старик с гитарой и маленькая его дочка, поющая под гитару: «Не брани меня, родная!» Вы, конечно, не раз видели подобных бедных людей, особенно эту девочку с корявым лицом, от нужды и горя обладающую в 8-10 лет всеми задатками бесстыдства. Помните, как она своим визгливым, постоянно обрывающимся голосом завывает: «скучно, скучно, дорогая», а сама преспокойно рассматривает картины на стенах? Она как будто чувствует, что не получит ничего. Но вот она подходит по окончании пения за подаянием. А в портерной сидят все немцы. Первый же непременно говорит ей:
«Мой не дает русскому денег».
«Батюшки, Христа ради», — молит старик. «Жена умирает, три дня не ели».
«Ни одной полушка!»
Униженные и оскорбленные уходят, а немцы по-прежнему сидят молча и смотрят друг другу в глаза. Изредка кто-нибудь вынет табакерку, понюхает, предложит соседу. Всё опять молча. Но вот они взялись за кружки и направились в самую последнюю комнату. Это они сделали не без цели: они заметили, что личность, богатырски храпевшая на диване, зашевелилась и хочет идти играть, а играет она всегда в той именно комнате, куда сейчас направились немцы с кружками. Они не любят, чтобы в эту комнату входил кто-нибудь не из немцев, особенно из русских. В другой раз они притворяют даже двери. Это самая немецкая комната немецкой портерной.
Музыканта немцы встретили рукоплесканиями, а сам музыкант, будучи глубоко пьян, не выражал ничего больше, кроме сонной улыбки и сопенья, и был в состоянии хмельной спячки, то есть в состоянии, которое одолевает человека после нескольких дней постоянного пьянствования и которое совсем лишено оригинальной веселости и живости, свойственных человеку, сейчас выпившему. Он был настоящий теленок, не издавал ни одного звука, сопел только и покачивался сбоку на бок. Он был во фраке, и именно во фраке, который, кажется, перешел к нему от лейтенанта Жевакина, после того, как сей последний совершил в нем экспедицию вокруг света и после еще проносил три года, переворотившись суконцем. Брюки с потертыми задами, на шее шарф.
«Герр, волен-зи бир?», — говорили многие немцы, поднося музыканту свои кружки. Музикус взял одну из кружек в обе руки, потому что одна рука тряслась и не была в состоянии справиться с кружкой, выпил пиво, протер рукой лоб и, усевшись, взялся за скрипку. Хотя немцы, окружавшие музыканта, разговаривали очень громко между собой, Тем не менее, один из немцев просунул голову в соседнюю комнату, где сравнительно было гораздо тише, и сказал: «Тс… Тссс!!!». Музыкант настраивал, долго настраивал скрипку, и потом заиграл увертюру из «Фрейшица». Мгновенно немцы затихли. Играл музыкант невыносимо гадко. Задевал за струны, возил, фальшивил. Трезвому музыканту трудно сыграть увертюру из «Фрейшица» на одной скрипке, а этот был еще и глубоко пьян.
Тем не менее, немцы благоговейно молчат, даже покачивают головами в такт. Входят два русские парня, хорошо одетые, в шубах и, конечно, идут туда, где музыка, то есть в логовище немцев. Их встречает целый залп шиканья.
«Э, да это наш мусью, помнишь, Андрюха, у хозяина-то жил?»
«Какой?»
«Да тот, помнишь, который все потешал Ивана Фомича на скрипке».
Между тем немцы все энергически и залпом повторяют: «Тс… Тссс!!!»
«Это стало тот», — продолжал другой парень, уже потише, - «который еще по осени часы-то стянул, да его и прогнали?»
«Ну, тот самый».
Между тем музыкант кончил, и немцы стали неистово рукоплескать. Когда они утихли, первый парень заметил, глядя вообще на всех немцев:
«Мы их тоже знаем, хорошо играют».
«Вы их знает? Ха-ха-ха! Вы их не можете знать! Он был первый артист у король баварский!»
«Мы - что ж? Мы - ничего!» — говорил парень.
Между тем, Музикус уже стоял перед ними и бормотал что-то о деньгах. Очевидно, просил.
«Денег? За что же это?»
Музикус ничего не отвечал, шатался только на одном месте, а другие немцы говорили:
«Ви слушал музыку. Ви должны платить 15 копеек».
«Больно много», — говорил парень, усмехаясь. Самый ярый немец опять воодушевился и подскочил к парням:
«Ви кто? Ви - русский? Ну да?»
«Русский? Что же будет из этого?»
«Ну ничего. Мой вам говорить только: ви - свинья».
Парень усмехнулся только и говорит, обращаясь к музыканту:
«Здравствуйте, мусью! Нечто не узнали?»
Музыкант, очевидно, не мог выговорить ни слова, по-прежнему только сопел, улыбался и помахивал своей скрипкой. Парень изловчился и спустил в скважину на скрипке пять копеек серебром. Он был тоже выпившим. Музыкант заинтересовался этим и с любопытством наблюдал движение монеты, помахивая скрипкой. Прошло несколько минут. Парень легонько спустил в скрипку еще какую-то монету. Вдруг самый ярый немец опять воодушевился, подскочил к парню и закричал:
«Как ви можете так делать? Его скрипка - хорош! Ви - свинья! Ви - испортил...»
«Что ты, мусью? Садись, где сидел!» – отвечал парень.
«Ви - свинья!» – закричали уже несколько немцев вместе, понявшие, что тут, пожалуй, можно и поддеть русского простофилю. «Ви можете скрипку разбить! Ви будете платить за скрипка! Его скрипка - хорош!»
Музыкант тоже как ни был пьян, а понял, что дело идет в его пользу, Поэтому перестал улыбаться и стал тоже повторять:
«Мой скрипка хорош! Ви можете мне разбить скрипка!» И он достал с величайшим трудом деньги из скрипки и положил перед парнями на стол, сказав:
«Мой не берет твои деньги! Ты мне разбивал скрипка!»
А остальные немцы так и поступают кучкой к парням.
«Ви должны платить за скрипка!»
«Провалитесь вы, окаянные», - возразил парень, - «ну, мусью, видишь полтина? Возьми и отстань»
«Ви - свинья!» - кричал ярый немец - «Как ви сметь дать за скрипка пятьдесят копеек?!»
Между тем, музикус, ощутивший в своей руке полтинник, начал ласково махать руками, унимая своих благородных расходившихся соотечественников, а парни подобру-поздорову улижнули. Через несколько времени музикус подошел и ко мне, говоря:
«Пожалуйте мне десять копеек серебром».
«Почему же так десять? А если я дам пять?»
«Это ничего». Получив пять копеек, он пошел к другим с такими же требованиями.
Обыкновенный наблюдатель
Спасибо, что дочитали до конца, за подписку, лайк и комментарий.
Читайте другие истории старого Петербурга, до новых встреч.
#бар #пиво #немцы #петербургскиетипы #историяпетербурга #Петербург
