— Дим, подожди! Ну, остановись…
Димка чуть сбавил шаг, обернулся.
За ним по тропинке, протоптанной к сложенному из кирпичей, двухэтажному домику, быстро шла Лена, шестнадцатилетняя девчонка в высоких сапожках, юбочке, белой короткой шубке и в повязанном на голову платке. Из-под колючего шерстяного платочка выбились темно-каштановые завитушки волос. Этот цвет очень подходил к Леночкиным глазам, зеленовато-карим, блестящим, как будто она вот-вот заплачет. Это делало Лену немного беспомощной, трепетной, хотелось защищать её и оберегать.
Девушка то и дело поскальзывалась, вздрагивала, но шаг не сбавляла.
— Ленка, не беги! Не беги, скользко! — строго крикнул Дмитрий.— И вообще не беги. Хотя… Тебе идет быть бегущей. Щеки, вон, горят! Красота! Давно ты такой не была. Выздоравливаешь!
Лена улыбнулась, подошла совсем близко, Дима протянул ей руку, она схватилась за неё, подмигнула парню.
‒ Чего хотела-то? ‒ оглядываясь по сторонам, спросил Димка, нагнулся, быстро поцеловал ее в щеку. ‒ Мать же не велела нам с тобой дружить, выпороть меня обещала… ‒ протянул он, сокрушенно вздыхая.
Лена погрустнела, опустила глаза, стала мять в руках ручку портфеля. Но потом снова заулыбалась.
—Дим, да врут они с папкой всё! Ничего они тебе не сделают! Сходи со мной сегодня в кино, а? — попросила она шепотом. — Я нам уже билеты купила. Вот!
Девушка сняла варежку, раскрыла ладошку. В той были зажаты две бумажки.
Дима своими ручищами обхватил Ленкину ладонь, почувствовав, что та совсем горячая, погладил тонкие, красивые, как у пианистки, пальцы.
— Кино? Ну… Не знаю… У меня вообще–то дела, ‒ как будто опомнившись, нахмурился он. Лена выдернула свою руку, опять спрятала в варежку. ‒ Но раз ты приглашаешь, то сходим, ‒ кивнул он и ворчливо спросил:
— Чего хоть за фильм? Опять про любовь?
— Нет, военный. Женя ходил, сказал, очень интересно! — быстро замотала головой Елена. — Но я одна боюсь идти, страшно, и подружки не хотят.
— Женька? Да он наговорит… А ты с ним сходи, он парень сговорчивый, согласится! ‒ Дима гордо вскинул голову. ‒ Раз ты его слушаешь, то…
Женька Востряков был Леночкиным одноклассником, умным, голодным до знаний пареньком. Он не играл в футбол, не делал глупостей, а учился, готовился, участвовал, повышал, достигал и… Мотался за Ленкой. Димона это раздражало, но соперником Женечка вряд ли мог стать, уж очень был амебен, мягкотел. Панина Лена же любит живых, интересных парней, таких, как Дима.
Только вот беда, Димке теперь к Паниным путь закрыт, а Жене наоборот. Полина Егоровна, Ленкина мать, чуть ли не красные дорожки ему стелет, всегда привечает, улыбается…
‒ Я никого не слушаю! ‒ рассердилась Лена. ‒ Раз я зову тебя, значит, мне другие не нужны. Ну, что, не пойдешь?
Она покраснела, прищурилась.
Дмитрию стало приятно, он кивнул.
‒ Ладно. Пойдем. Страшно ей… ‒ заворчал он. ‒ А мне? Правильно, давайте, доводите Димона своего до трясучки! А я потом ночью буду кричать, баба Саша забоится!
Димка весело подмигнул Лене, та рассмеялась, махнула рукой:
— Ой, да ты ничего не боишься! Ничегошечки! Всё, тогда жду тебя у кинотеатра в шесть пятьдесят. А сейчас мне пора. Мама затеяла капусту шинковать, вся кухня в тазах. Пойду.
Елена осторожно развернулась и засеменила домой.
Она с родителями жила через два дома от Димки, с ним росла, гоняла воробьев по кустам, лазила на черемуху, чтобы, вопреки запретам матери, сорвать и отправить в рот черно–синие, мелкие ягодки, почувствовать, как те вяжут во рту, а потом выплюнуть косточки с Димой по очереди, кто дальше. С Димой ходила в школу, только он был на два года старше. Девчонки завидовали ей, что такой видный, пригожий из себя Дмитрий чуть ли не на руках ее носит, а Лена не понимала, что в этом такого. Димка в ее жизни был как будто всегда, так с чего ж ему не обращать на нее внимание. А то, что носит на руках…
Позапрошлой зимой, катаясь на лыжах, Лена вдруг почувствовала себя плохо, у нее закружилась голова, в глазах замелькали черные точки. Девочка неудачно упала, сломала ногу. Лежа в сугробе и жмурясь от боли, она стонала, в висках застучали молоточки, а по спине поползли капельки пота. Болело сразу как будто везде ‒ и в ноге, и в груди, точно стягивали тугим ремнем грудь, невозможно вздохнуть. Ленка очень боялась боли, еще с детства. Даже уговорить её вынуть занозу из пальца стоило матери огромных трудов. А тут целая нога…
Рядом оказался Дима. Он всегда оказывался рядом. Ну а как иначе, если Ленкины вопли, чуть что случись, слышны были далеко за пределами их улицы. В детстве Лена плакала баском, раскатисто, протяжно, а дружок шел на этот звук, как на сирену. Сейчас голос ее стал более мягким, приятным.
Пока Дмитрий нес Лену до дома, сломанная нога распухла, ей стало тесно в ботинке, пришлось разрезать его. Лена вцепилась в плечо Димон, так, что даже следы от ноготков остались. Но Димка терпел, не пискнул даже. Лена тогда была важнее.
Приехала машина, Лену отвезли в больницу, где сказали, что нога — это ерунда, а вот сердце у девочки больное, написали в медицинской карте целый список болезней на латинском языке. Потом долго держали в палате, наконец отправили домой.
Уже стаял на улице снег, а Лена только–только оживала.
Нога долго срасталась, ныла, чесалась под гипсом. Лена злилась, плакала, ругалась с мамой по любому поводу, но всё менялось, когда приходил Дима. Он тут же придумывал что–то интересное: то раскладывал прямо на кровати, где лежала больная, карту мира, которую выдернул из географического справочника, и теперь катал по ней то бумажную лодочку, то деревянную машинку. Он путешествовал вместе с подружкой по жарким странам, потом отправлялся дрейфовать на льдинах, а через пять минут уже пил чай где–нибудь в избушке за Уралом; то притаскивал конструктор, вместе собирали. То рисовали стенгазеты…
— Когда тебе снимут эту ерунду, — кивал Димка на гипсовый валеночек, — мы с тобой куда–нибудь съездим. Ты вот куда хочешь?
Лена пожимала плечами.
— Я во двор хочу, а мама не пускает. Она говорит, что мне нужен покой, а то что–то случится с сердцем. А я уже и ходить, наверное, разучилась…
— Чепуха! — уверенно махал рукой Дима. — Просто разрабатывать надо. У меня дедушка есть, Миша, в Федорково живет, так вот, он с войны вернулся почти инвалидом, что–то там в ноге заклинило, ковылял, что тебе пингвин, перекатывался. А потом приехал к ним на отдых какой–то профессор, в медицине светило, давай деда гонять, какие–то с ним выкрутасы проделывать. Чуть ли не узлом, говорят, завязывал. И ничего, дед–то оклемался, забыл, что до этого гусем раскачивался. Наука, Лена, она на месте не стоит! И для тебя найдется способ, вот увидишь! Ты только не унывай. И шевелись, улитка! Ше–ве–лись!
Поддразнивая девочку, он хватал ее куклу, сидящую тут же, на кровати, отбегал, а Лена, стуча костылями, шла к нему, ворчала, чтобы отдал игрушку.
— Леночка, какие игрушки в твои–то годы! — входил в раж Дима. — Ты у нас старушка, сидишь, сетуешь, на болячки жалуешься. Ну точь–в–точь баба Нина из продуктового. К ней как зайду, всё она рассказывает, как томление в теле разлилось, как хворь нечаянно нагрянула… Выше нос, Ленка! Мы еще потанцуем!..
— Лена! Немедленно ляг! Дима, ради Бога, что ты делаешь?! — вбегала в комнату Полина Егоровна. — Ты же знаешь, ей нельзя нервничать! А ну прочь! Уходи, я сказала!
— Тёть Поль! — отмахивался мальчишка от толкающей его к двери женщины. — Да она ж в сушеную воблу у вас превращается! Нельзя же ее приковать к кровати только потому, что там что–то нашли у неё! Не кросс же она бежит. А жить ей надо, просто жить, как другие, весело, бойко, и всё!
— А это не тебе теперь решать. Иди домой, Дима. А уж как жить Лене и нам с ней — мы сами решим. Ты слишком легкомысленный, о последствиях не думаешь. Иди, к нам сейчас Женя придет, уроки Лене поможет сделать. Столько уже попустили… — Полина Егоровна сокрушенно качала головой. ‒ А всё из-за…
— Женя? Этот ботанический червь? Ну—ну. А может, и я посижу, послушаю? — выпятил грудь Дима, но тут же получил удар кулачком в плечо.
Стоя на крыльце и прикрыв дверь в сени, Полина Егоровна схватила парня за воротник куртки, прижала его к стенке, да так, что дыхание у того сперло.
— Знаешь, что, дорогой мой! Не совался бы ты больше со своими советами, доктор доморощенный! У Лены сложное заболевание, ей ничего нельзя. Даже детей иметь нельзя, потому что роды не перенесет. Так врачи сказали. А я живую дочку хочу, понял? И иди. Лене про всё это не смей говорить, она о семье мечтает, детишек полон дом. А теперь… Теперь…
Полина Егоровна скривилась, заплакала, отпустила Диму и махнула рукой в сторону калитки.
Парень, только уже почти дойдя до своего дома, понял наконец, о чем говорила ему соседка. Лена инвалид… Самый настоящий инвалид, раз сердце настолько больное…
«Умрет… — пронеслось красной молнией, полыхнуло в голове. — А вдруг прямо сегодня умрет?!»
Баба Саша, стоя на крыльце, удивленно смотрела, как внук скинул куртку, рубашку, схватил ковшик и плеснул себе на спину ледяной воды из бочки.
‒ Дима! Ты что?! Не надо, простынешь! ‒ закричала она, пошла за полотенцем.
Дима выдохнул, помотал головой, и мысли чуть остыли.
«Не может такого быть! Ей еще всю жизнь прожить надо! И проживет! И счастливо проживет! Уж я вам обещаю!» —топнул он ногой.
Баба Саша прислушалась, но разобрать, что бормочет паренек, не смогла…
— Дим, ты чего шумишь? Топочешь, спать мешаешь. Иди к себе, внучок, час поздний, умаялся наверное! — зевая, прошептала она, наконец.
— Иду. Прости, если разволновал. Чай попью и пойду. Спи, бабулечка. Спи!
Они жили вдвоем. О судьбе родителей Дима знал смутно, то ли пропали где–то, то ли погибли. Баба Саша рассказывал невнятно, сумбурно. Не хотела говорить, что Димкина мать отказалась от него, а отца и вовсе никто не знает…
… Лену периодически возили к врачам. Полина Егоровна выставляла им на стол гостинцы, «всё свое, с огорода», лишь бы сказали, что дочку можно вылечить. Но чуда не происходило.
«Сейчас мы не умеем это лечить, — развел руками доктор. — Когда–то потом, возможно, она, благодаря достижениями науки, поправится, ну а пока полный покой. Никаких волнений. Ну что вы плачете?! — прикрикнул он на Полину Егоровну. — Сотни, тысячи людей так живут!»
‒ Да-да… Конечно… Покой… ‒ кивала женщина. ‒ Женя, Леночкин друг, он у нас во многом разбирается, тоже сказал, что надо беречься. Вот, приучил Леночку много читать, следит за ее моционом.
‒ Мама! ‒ покраснела дочка. Ей было стыдно за говорящую лишнее Полину Егоровну.
‒ А что «мама»?! ‒ усмехнулся врач. ‒ Правильный молодой человек рядом с вами, Лена! Цените его! Это и муж хороший, и… Словом, до свидания, Полина Егоровна, Лена. Жду вас через три месяца.
Доктор, расстегнув воротничок рубашки, смотрел, как они шли по дорожке к воротам, потом позвонил жене, попросил испечь на ужин блинов. Захотелось чего-то масляного, теплого, сладкого…
Так и жила теперь Лена, лишний шаг сделать боялась, а мама за ней следила, чтобы не простудилась, не вспотела, не бежала, не прыгала, не….
… В кино было душно, пахло табаком. Лена, вцепившись в руку Дмитрия, смотрела киноленту, потом тихо плакала, уткнувшись в его плечо.
— Лена, не надо! Всё же хорошо потом будет! Леночка! — шептал Димка, гладил свою подружку по голове.
Но на них уже шикали со всех сторон, велели замолчать.
— Дим, мне что–то нехорошо. Давай выйдем, — попросила девушка.
— Ох! Ну давай!
Две черные фигурки загородили экран, продвинулись к выходу. В зал на секунду пролился ручеек света из фойе, потом дверь закрылась, и снова стало темно.
А Лена и Дима стояли и щурились от яркого света ламп.
— Сядь. Воды тебе принесу! — велел молодой человек.
Билетёрша, стоящая чуть в стороне, осуждающе закачала головой.
— Такая молодая… — зашипела она. — Хоть женаты вы? Куда катимся, кого растим…
Она, видимо, решила, что Лена беременна, вот и дурно ей.
— Нет, мы пока не расписаны. Но скоро это случится! — вдруг появился рядом с девушкой Дмитрий.
— Что? — растерянно переспросила Лена. Внутри всё задрожало, запрыгало, опять закружилась голова. — Ты же пошутил, да?
Она схватила парня за руку, развернула к себе.
— Я такими вещами не разбрасываюсь и не шучу! — серьезно ответил Дима. — Я хотел позже об этом поговорить, но раз уж так получилось… Я, Лена, в армию ухожу. А как вернусь, поженимся. Я обещал тебе, что весь мир увидишь? Ну… — замялся он, — Пусть не сразу и не весь, но пингвинов точно. Обещал?
Она кивнула.
— Так я исполню. И плевать, что там говорят! Надо просто очень хотеть вылечить тебя. А я хочу. Мы найдем врачей, хороших, умных. Они тебя посмотрят и скажут, что надо то–то и то–то. И мы сделаем. И ты тогда родишь нам ребеночка! — горячо заговорил он. Так хотелось поцеловать Лену, прямо здесь, в этом слишком ярком, с тяжелыми красными шторами на огромных окнах, фойе, но билетерша смотрела на них так пристально, как будто умела читать по губам. При ней поцелуй вышел бы каким–то сбивчивым, невнятным. А Дима так не хотел.
— Допивай воду, и выйдем на улицу! — сказал он, потянул девушку за собой, но та аккуратно высвободилась из его объятий.
— Мне нельзя рожать детей? — внимательно глядя ему в глаза, спросила она. — Совсем нельзя?
Дмитрий смутился. Полина Егоровна просила ничего дочери не говорить, а он проболтался…
— Ну… Что сейчас об этом говорить?! Там видно будет. Просто беречься надо. Пойдем, пройдемся!
Лена слушала, молча кивала, позволила Дмитрию надеть на нее пальто, вывести на воздух. Потом отвернулась, зажмурилась, прикусила губу. Она недочеловек, «недоженщина»… Она не сможет создать настоящую семью. Как же тогда быть? Как же дальше?!
А потом Дима придумал, как развлечь свою плаксу. Он отвел ее к Костику Борисову. Тот дал им покататься на своём мотоцикле. На Лену нацепили шлем, усадили ее перед Димкой, велели ему не гнать.
Мотоцикл катился ровно, Лена чувствовала, как парень осторожно обхватил ее талию, как ладонь его повторяет изгибы ее тела. И стало так жарко, даже голова закружилась. И стерлись из памяти слова про детей, ушли страшные кадры из фильма. Сейчас была только эта дорога, Дима, его руки, дыхание и шум мотора…
…Ночью к Лене вызывали врача, тот сделал какой–то укол.
— Ну что же вы не бережете ребенка?! — сказал он потом, стоя в сенях. — И так экзамены скоро небось! А она уже вся на нервах!
Лена что-то объясняла, сказала, что просто смотрела страшный фильм, что это пройдет, что…
— С Дмитрием своим была? ‒ строго спросила мать, когда врач уехал.
— Да. Дима хороший, Дима мне всю правду всегда говорит! Про всё! И про то, что детей у меня… Детей нельзя…
Лена опять заплакала, застонала…
— Ну, я ему спину пообломаю! ‒ сжал Иван Михайлович, Ленин отец, кулаки.
— Не смей, папа! Не трогай! Он самый лучший! Самый-самый! Ему ваш Женечка не чета!
— Спать! ‒ гаркнул Иван, выключил свет, подтолкнул жену к их с ней спальне. — Димке твоему повестка пришла, скоро всем спокойнее станет!..
Полина Егоровна Диму на порог больше не пускала, во всем его винила, разговаривать не хотела.
— А я всё равно буду с ней. И счастливо заживем! И вылечу ее, поняли?! Что вы ее запираете, прохода не даете?! То нельзя, это нельзя! Да она же засохнет, как сухарь! Дайте ей молодой побыть! — Перед самым отъездом в часть Дима пришел к дому Лены попрощаться, но Полина не пустила, велела уходить. А Димка чуть не в драку лез, так девчонку свою хотел увидеть. — Пустите, а то в окно пролезу!
На крыльцо вышел Иван. В руке его Дима разглядел ружье.
— Стрелять будете, дядя Ваня? Ну, давайте. Одним парнем больше, одним меньше, подумаешь! Я никому не нужен, кроме бабы Саши, так? Стало быть, и не надо мне жить. А Лене скажете, что уехал. Не будете волновать, да?
Дмитрий смело шагнул вперед, встал перед Иваном, поднял голову. Дуло ружья уперлось в широкую, твердую молодую грудь. Полина Егоровна зажала рот рукой, скривилась от ужаса.
Иван постоял с минуту, глядя на упрямого паренька, потом опустил ствол.
— Глупый ты, Дима. Может, в армии поумнеешь. Уходи. Лена спит, будить не дам. Ради бабки своей уходи, — процедил сквозь зубы мужчина.
Он и Полина, не сговариваясь, решили как–то сразу, что все беды начались из–за Дмитрия. Он потащил Леночку на ту прогулку, он научил ее кататься на лыжах, он, он, он во всём виноват! Так и пусть исчезнет из их жизни!..
‒ Не переживай, мать. Может, понравится ему в армии служить, останется там. Лену забудет, ‒ махнул рукой Иван. ‒ Иди, проверь, Ленка не слышала?
Полина Егоровна на цыпочках прошла к комнате дочки, там было тихо. Женщина не видела, как Лена, спрыгнув с кровати и стоя на полу босыми ногами, смотрела в окно, на Димкину спину.
‒ Обернись! Обернись же! ‒ мысленно кричала она.
И он обернулся, сделал вид, что поправляет пилотку, но на самом деле помахал ей, своей Лене, чуть-чуть, едва заметно. И она поняла…
… Дмитрий вернулся только через четыре года. Лена не знала, родители не говорили ей, но его отправили в Афганистан, там парень пропал без вести. Баба Саша умерла, так его и не дождавшись. Лену на похороны не пустили, велели заниматься.
Все письма, что она писала на номер Димкиной части, куда-то пропадали.
‒ Что, не отвечает? ‒ спрашивала сочувственно почтальон, Анна Сергеевна, когда Лена приходила на почту. ‒ Ну, значит, других забот много. А может и не хочет он… Дело-то молодое! Ой, а вон Женя идет! Красивый какой, прямо академик! Лен, тебя как будто ищет. Иди скорей!..
… Он вернулся осенью. Черный, без единого огонька дом встретил его тишиной и запахом преющих тряпок. Протекла крыша, дожди залили второй этаж, по оклеенным обоями стенам расползлись некрасивые ржавые пятна. На диванчике так и остался лежать шарф бабы Саши, которым она повязывала поясницу. А в уголке на тумбочке у ее кровати лежали иконки, потемневшие, с едва различимыми изображениями святых.
Дмитрий сел за стол, закрыл глаза. Все как будто то же самое вокруг, но нет ‒ другое. Или это он, Дима, изменился…
Проворочавшись всю ночь, Дима оделся, пошел к Лениному дому. Во дворе развешивала белье Полина Егоровна.
— Тетя Поля! ‒ позвал парень, выкинув папиросу. ‒ А вы всё такая же!
Димке казалось, что прошла вечность с тех пор, как он уехал отсюда.
— Что? Кто там? ‒ подслеповато прищурилась женщина.
— Да я это, Дмитрий. Зайду?
Не дождавшись разрешения, он открыл калитку, зашагал по дорожке, а сам всё смотрел на окно Ленкиной комнаты. Но шторы там были плотно закрыты, исчезли с подоконника горшки с цветами.
— Уехала она, Дима. А ты что же… Живой? ‒ поправляя косынку, протянула не то с досадой, не то равнодушно Полина Егоровна. ‒ Вернулся, значит? Хорошо… Дела-то, вон, какие творятся… Да…
— Куда уехала? — исподлобья взглянул на женщину Дима, потянулся за новой папиросой, но передумал.
— Да в Омск. Женечка в тамошний институт поступил, вот и поехали.
— При чем тут Женя?
— Да как же?! Муж и жена они. Лена тут не захотела оставаться, сказали же, что ты погиб. Ну и решила она уехать. А у Евгения в том городе-то родственники. Письмо недавно пришло, что устроились, что Лена теперь в институте, тоже поступила. Спасибо, Евгеша с ней занимался всё это время, пока… Ну, словом пока она тебя ждала. Как бабушку твою схоронили, она совсем сникла, опять врача вызывали… Но Женя был рядом, он помог нам. И знаешь что, Дима, ‒ Полина Егоровна подошла к нему, погладила по плечу. Она постарела. Димка увидел, как осунулось, скукожилось ее лицо. — Знаешь, ты их не ищи. Дай им попробовать быть счастливыми, а…
Она просящее на него посмотрела, пожала плечами.
— Лена никогда не любила этого ботаника! — усмехнулся Димка, сплюнул в сторону.
— Это раньше так было. А как тебя рядом не стало, она одумалась. Ей с ним спокойно, он ее оберегает. Я прошу тебя, не появляйся в ее жизни.
Дмитрий ничего не ответил, развернулся, зашагал прочь. Полина Егоровна тяжело вздохнула, ушла в дом. Муж сидел за столом, читал. Евгений и его приучил к чтению…
Дима, еще денек помаявшись в пустой избе, собрал кое-какие вещи в рюкзак, заколотил досками окна, навесил на калитку замок. Потом, хмуро глядя по сторонам, пошел на кладбище. Постояв над могилой бабы Саши и слушая, как поет где-то в кустах птица, мужчина снял висящий на шее крестик, положил на могилу.
— Извини, баба Саш...
И уехал…
… Димка стал резким, решительным до фатальности, он не знал слова «нет» и не хотел мириться с чем бы то ни было, он нарывался, лез на рожон, боролся за что-то, ему одному ведомое, гнал за собой других, а потом щедро награждал за работу. Он ворочал делами, не всегда честными, он держал в руках деньги, не всегда чистые. И искал.
Нет, найти Лену было делом пяти минут. Омск, институт, Женечка семи пядей во лбу — такие не затеряются, они всегда на плаву, первые в наградных списках. Нет. Он искал возможности.
Примерно через восемь лет своей «предпринимательской» карьеры (сначала запчасти в мастерских, потом антиквариат, дальше продуктовые магазины и поставки сырья) Дмитрий вышел на производителей медицинского оборудования, через них нашел контакты самых лучших врачей по всему миру.
— А чего тебя так сердечные дела интересуют? ‒ спросил его Романенко, кардиохирург из Пироговского института. ‒ По этим вопросам у нас всегда есть и будут лучшие врачи. Что стряслось-то?
— Ничего. Человеку одному помочь надо. Чтобы жил… Жила, — поправился Дима, — хорошо.
— А что конкретно надо? Какой возраст? Родственница?
— Нет. Так, знакомая. Возраст — на два года младше меня. С шестнадцати лет сердце у нее… Я не знаю точный диагноз.
— Так нужно узнать, а то как на пальцах тут рассуждать! Есть то, с чем мы не работаем, только можем консервативно… Есть то, что лечится, но шансы, сам понимаешь… — Романенко кинул в стопку еще одну медицинскую карту, откинулся на стуле, закинул руки за голову. — Ты мне лучше скажи, когда нам приборчики придут, а? Договаривались еще на прошлый месяц!
— На таможне проблемы. Будут тебе твои приборчики. Значит, карту надо достать? Историю болезни? Будет. Если принесу, то скажешь, что и как сейчас у вас в науке? — встал Дима, поправил ремень на новых джинсах, одернул пиджак.
— Могу. Только надо свежие анализы, кардиограмму. Десятилетней давности не пойдет, понял?
Дима кивнул, взял барсетку, ушел, аккуратно закрыв за собой дверь. В коридоре было тихо. Иногда только в отделении кто-то кашлял или шелестели по полу тапочками санитарки…
… — Куда ты? — Иришка стояла в коридоре, потуже завязывая поясок халата. В квартире было холодно. Дима постоянно проветривал, ему всё хотелось побольше воздуха. ‒ Пять утра, куда ты опять?
Мужчина обернулся, виновато пожал плечами.
— Извини, не хотел тебя будить. Да по делам надо съездить. Дня на два-три. Ты тут не скучай. Хоте нет, — он подошел к женщине, быстро притянул ее к себе, обнял, грубо впился в её губы своими губами. — Скучай! Слышишь?! Если будут звонить, скажи, что не знаешь, когда я буду. Да ты и правда не знаешь. Ну всё, пусти. Пора, самолет у меня. Домой никого не води, хорошо?
Ирина подняла руки, будто сдается, кивнула, послала Дмитрию воздушный поцелуй.
— Слушаюсь, мой господин. Может всё же позавтракаешь?
— Некогда. Извини.
Мужчина тихо закрыл дверь. Ира слышала, как стучат его ботинки по ступенькам лестницы…
Она знала, что он её не любит. Он и не скрывал, никогда не говорил, что пылает к ней какими-то чувствами. Но… Им было как будто хорошо вместе. Рядом с Димкой есть женщина, она его надежный тыл, рядом с Ирой богатый, красивый мужчина. Так что еще нужно в этом мире, где, если приглядеться, не все так просто и правильно?..
… — Дмитрий Андреевич, мы очень рады вашему предложению, оборудование нам всегда нужно, и всегда кстати, но вопрос медицинских карт, историй болезни наших пациентов — это уже другая плоскость! — В ресторане напротив Димы сидел маленький, сухой человечек. Ручки его, худенькие, с натянутой на кости кожей, нервно дрожали, а синюшные ногти он то и дело грыз, но потом спохватывался, опускал ладонь на стол. — Это поверка, да? Вы откуда? Из каких органов? Нет! Нет, я не разглашаю, упаси, Боже! Елена Ивановна… Елена Ивановна Панина… Нет, не припоминаю. А по поводу поставок — это вы к главврачу, это в управление, это…
Мужчина совсем распереживался, его лоб покрылся мелкими капельками пота.
— Да успокойтесь вы, Юрий Фёдорович! ‒ усмехнулся Дмитрий. — Я ниоткуда, я сам по себе. Сколько вы хотите за информацию? Ну не скупитесь, мне не жалко. Понимаете, Лена — моя давняя знакомая, с детства мы… А у неё больное сердце, и муж запер ее дома, ничего не разрешает, только пичкает таблетками, заставляет ходить в поликлинику каждую неделю, сдавать кровь. И на работу он, конечно, ее отпускает. Ну как же, чтобы не говорили, что у большого начальника жена на шее… Нет, она работает, как все, а вот отпуск сидит дома, в театры и кино тоже нельзя, потому что это волнительно. Радоваться нельзя. А как тогда жить? Как, скажи мне ты, доктор Айболит?! Я специально приехал в этот город, я нашел ее, она тень, она стала просто тенью, а он, муж, пьет из нее соки. Знаете, почему он так хорошо живет? Не знаете? У него жена больная. Этим он добился квартиру, машину себе. Себе, а она, моя Ленка, ездит на работу на автобусе. Ему дают путевки на море, он едет, а она остается дома, потому что поездку на поезде ей не пережить, так он говорит. У них есть сын. Да, ей нельзя было рожать, но он, видимо, сказал, что нужен ребенок, наследник. Она родила. Теперь он, Женечка, мучает сына науками. Мальчик здоровый, но его уже делают стариком. Он выглядит, как житель подземелья. Зато Женечка у нас поджарый, загореленький, кровь с молоком. А всё за Ленкин счет. Он выбил им молоко. А говорят, сам его и выпивает, кофе, понимаешь, старик, очень любит.
Дима говорил нарочито медленно, тихо, растягивая слова, а хотелось кричать, бить кулаком по столу. Но они же в ресторане, тут всё чинно—благородно. Шуметь нельзя…
— Вы страшный человек, Дмитрий Андреевич! Страшный! ‒ зашептал в ответ Юрий Фёдорович, еще больше сжался, потом, вытянув вперед худющий указательный палец, затряс им в воздухе. — Вы лезете в чужую жизнь. Вы хотите разрушить мир, вам не принадлежащий, неведомый! Это ужасно, это преступление!
— Преступление — взять в жёны больную ради того, чтобы нажиться на ее горе! — зарычал Дима. На них стали оборачиваться, официанты переглянулись. — Да плевать мне на его мир, понимаешь, плевать! Ленку жалко, мальчишку её тоже! Значит так, я просто прошу тебя, дай мне почитать карту или что там у вас. Дай, и я отстану. Оборудование придет в срок, будь спокоен. О нас никто не узнает. Я заплачу. Ты же любишь деньги? А у меня они есть. Сделка. Это просто сделка, в которой ты спасешь человека и свою семью. У тебя старшему скоро поступать, так подстрахуйся. Пойдем, поговорим на улице.
Они вышли. Промозглый, с частичками дождя ветер рвал с головы шапки, полоскал концы шарфов.
Юрий Фёдорович закурил, задумчиво направился по улице, мимо сияющих витрин и прилавков.
— Сколько? — наконец обернулся он.
Дмитрий назвал сумму. Юрик кивнул, вынул из портфеля бумаги. Он их принес, он ломался просто так, набивал себе цену, Димка это знал, поэтому улыбнулся, бросил в портфель конверт.
— Спасибо. Документы я уже отвез к вам в управление, через неделю ждите первые поставки.
Дмитрий Андреевич похлопал Юрика по спине и ушёл…
…Елена Ивановна медленно шла по переулку. Она ни о чем не думала, вообще ни о чем. Просто шла и смотрела вокруг. Завтра опять идти в поликлинику, Женя записал ее, но время такое неудобное, пришлось отпрашиваться с работы. А вечером у Вальки собрание в школе, Женя сказал, что прийти не сможет… Через неделю приедут Женины родители, поживут пару дней, хотят навестить внука, значит, нужно подготовить комнату… Много дел. Но сейчас надо просто идти и дышать. Это хорошо, это полезно.
Мимо пронесся мотоцикл, на нем, визжа, обнимала парня за талию девчонка. Лена улыбнулась, вспомнила, как они с Димкой катались, как летели из-под колес брызги, а мимо мелькали домики соседей.
— Лена! ‒ услышала она голос, застыла. — Лена, привет!
Обернулась. Дима…
— Мне надо поговорить с тобой. Это важно и очень срочно! ‒ потащил он ее в сторону от тротуара, к скамейке. — Давай где-нибудь посидим, поговорим.
— Дима… Димочка… Димка! — она шептала и всё гладила его по плечам, по груди, дотягивалась до лица. — А баба Саша не верила…
Лена заплакала, Димка обнял ее, крепко, но очень нежно. Он надежный, добрый, он всегда был с ней — это Лена теперь точно знала.
— Так где бы нам поговорить? Может, в кафе? — наконец спросил он.
— Зачем? Пойдем к нам. Женя и Валя уже дома. Валька наш сын, вот и познакомишься, — возразила она.
— Я не могу у тебя. Это важный разговор, он касается только тебя.
— Ну… Ну хорошо. Вот там есть столовая, пойдем…
Они сели, Дмитрий долго не решался, потом начал.
— Лен, ты должна поехать со мной. Но надо сделать документы, получить разрешения и прочее.
— Куда? — растерянно спросила она.
— Я нашел, вернее, мой друг, очень хороший врач, Романенко, нашел того, кто лечит твою болезнь. Надо сделать операцию, и тогда ты сможешь чувствовать себя намного лучше! И Женька перестанет держать тебя взаперти, мучить этими обследованиями и…
— Он не мучает. Он просто очень переживает за меня, — покачала головой Елена. — Ты зря так думаешь, что…
— Я не думаю. Я знаю. И про то, что он на твоей машине ездит, и про всё знаю. Ленка, плевать на него! Я уже все оплатил, поехали. Там очень хорошие специалисты, наши с ними сотрудничают. Романенко…
— Погоди, Дима. Ты расскажи, как сам? Женат? Чем занимаешься? — перебила его Лена. — Знаешь, ты изменился, я бы тебя и не узнала сразу… Но так тебе даже идет…
— Как? — хрипло спросил Дмитрий.
— Ну так… Загадочный, неприступный. Немного страшный. Ты же не бандит? — тихо спросила она.
— Всё было. Начинал с грязи, не буду скрывать. Но так, по мелочи, торговали ерундой, районы делили. Потом выплыли, умылись. Теперь я просто снабженец, то–сё. Язык вот английский выучил, большое дело.
— Хорошо. Валька тоже учит. Женечка ему репетитора нашел, два раза в неделю к нам приходит. Ты дома был? Что там теперь?
— Ничего. Не знаю. Не о том мы! Ленка, я всё оплатил, ждут только твои документы и тебя. Давай, бери больничный или отпуск, я всё устрою.
Дима почему–то заспешил, как будто чувствовал, что скоро им помешают.
— Лена? Валентин ждет, ужинать пора, а ты в столовке сидишь? — Евгений нарисовался рядом с их столиком. — Я задержался на работе, шел мимо, увидел тебя. А это… Это… Дима? Надо же…
Женькино лицо окаменело, он потянул жену за руку.
— Подожди, Женя. Дима мне хотел что–то предложить, но я не успела всё выяснить…
Лена чувствовала, что сейчас случится плохое, заранее испугалась, побледнела.
— Так, на воздух! Лена, тебе надо на воздух. Таблетку. Возьми под язык таблетку! — засуетился Евгений, а Дима, качая головой, поплелся вслед за ними.
Дома было прохладно и пахло супом. Валя, выйдя из своей комнаты, с интересом смотрел на гостя.
— Дмитрий, — протянул мужчина руку.
Мальчик пожал ее, вопросительно посмотрел на отца.
— Валя, поешь у себя. Нам с дядей Димой надо поговорить, — велел Женя.
Лена принесла сыну на подносе ужин, поцеловала мальчишку и ушла на кухню.
… — Ну так что там у тебя? Какими судьбами? Чем живешь? — Евгений чувствовал себя хозяином, ходил по кухне, потом сел, вытянул ноги так, чтобы гостю было неудобно.
— Лен, положи ему котлету что ли. Женат? — бросил он, засовывая в рот перо зеленого лука.
— Нет. Я нашел для Лены клинику за границей. Там готовы сделать операцию на сердце. Это пока редкие операции, но будут и наши коллеги, так что надо обязательно попробовать! Палата, уход — всё будет! И тогда опять настанет нормальная жизнь, яркая, как раньше. Лена! Ну что ты молчишь? — Димины глаза загорелись.
— Лен, иди, Вале чай отнеси.
Евгений подождал, пока жена уйдет, потом продолжил:
— А что она может сказать? Ты явился незнамо откуда, тащишь ее за бугор, неизвестно, на какие денежки, под нож суешь. А дальше? А мы с Валькой? А если, не дай, Бог, что? Она там останется, а мы тут? У нас всё хорошо, Дима, нас не нужно спасать. Себе помоги лучше! — тихо, страшно заговорил Евгений. — Не суйся, куда не просят. Явился, а раньше где был? Со стволом ходил, поди, бизнесы делал? А мы жили, едва концы с концами сводили. Увезти Ленку хочешь? А ты из–под нее в больнице утки выносил, когда она сдуру Вальку родила? Ты с этим ребенком возился, пока она в себя приходила? Нет. Она моя, вся, целиком. Я лучше всех знаю, что для нее хорошо. Я…
— Ты… Свои заслуги мне тут излагаешь? Ну–ну… — Дмитрий вскочил, навис над Лениным мужем. — Она не вещь. Ей надо дать шанс жить, а не влачить существование. Хорошо тебе на ее машине кататься? А так она сама водить будет. Ой, стыдно, Женя, ой, как стыдно прикрываться Ленкой! Она поедет и станет другим человеком, она…
— Я никуда не поеду, Дима. Я останусь здесь. Это моя жизнь. Я боюсь, Димочка, родной! А вдруг не проснусь, вдруг умру… Валька еще маленький, он будет переживать. Я нормально живу, хорошо.
Елена обняла Диму, положила свою голову ему на спину.
— Давайте пить чай, ребята. У нас есть пирожные и конфеты! — улыбнулась она. — А потом, Дима, ты уедешь домой, хорошо?
… Он не захотел пить чай, встал, схватил куртку, ушел. Он даже не попрощался.
Идя по улице и толкая прохожих плечом, Дима никак не мог понять, как можно отказаться от лучшей жизни? Он всё для нее уже сделал, продал половину дела, которым зарабатывал… А выходит, что зря…
Он столько обил порогов медицинских организаций, уговаривал, выяснял, договаривался — опять зря.
«Да ты просто хотел доказать Женьке, что ты лучше него, что всё равно Лена твоей будет. Но ошибся. Проиграл!» — мелькнуло в голове, потом почернело, осталась только обида…
… Иришка ждала его дома, не спала.
— Привет, — тихо сказала она, стоя в прихожей всё в том же байковом халате. — А я суп сварила… Попробуешь? По–моему, неплохо вышло…
Женщина быстро подошла к нему, такому большому, холодному, обняла, притихла.
— Ты чего? — растерялся Дмитрий.
— Я боялась, что ты не приедешь. Что ты с ней останешься…
Иринка всхлипнула, зажмурилась, прижалась к нему ещё сильнее.
— Малыш! Да как же я и без тебя, а? Глупости какие! — Димке вдруг стало так легко, как будто он сбросил ношу величиной с тонну. Он никому ничего не должен, сам себе не должен, он просто может жить дальше, любить Иру, жениться на ней, нарожают они детей, вырастят их… И это будет его и ее жизнь, семья. И другие пусть живут, как хотят.
И это просто — позволить себе быть счастливым!
Ирина смотрела, как Дмитрий с аппетитом ест ее суп. Смотрела и улыбалась, потому что в их доме теперь тоже живет маленькая семья. Ира была в этом уверена.
