Глаурон барабанил пальцами по столу и задумчиво посматривал на своих "домочадцев", а те старательно изображали из себя простые предметы обстановки.
— Что же мне с вами делать? — периодически приговаривал волшебник, от чего те вздрагивали.
Наконец, Глаурон остановил взгляд на сове и поманил её пальцем:
— Иди-ка сюда. Да не бойся, — добавил он, когда сова отрицательно замотала головой и отодвинулась подальше от дверцы.
Сова издала отчаянный звук, что-то среднее между вздохом и всхлипом, и, под насмешливым взглядом хозяина, стала выбираться из клетки. Открыв дверцу, она замешкалась — до стола было далековато. Глаурон повернул голову к метле:
— Чего застыла? Помоги подруге.
Метла, как показалось Глаурону, бочком подобралась к столу и наклонила черенок к клетке, и сова осторожно перебралась на стол. Метла осталась в прежней позе, боясь пошевелиться. Почему-то Глаурону показалось, что ей неудобно, волшебник даже головой потряс: "Что там делают, когда кажется?"
— Ну что, грамотная ты наша, бери бумагу, — кивнул Глаурон сове. — Бери-бери, не стесняйся. И чернильницу пододвигай.
Сова лапой ловко вытащила лист бумаги из стопки, крылом подтянула к себе чернильницу и с опаской посмотрела на волшебника.
— Молодец, ловко управляешься. Кстати, вспомнил, было время, я всё понять не мог, куда бумага исчезает. Это ты тогда писать училась, что ли?
Сова, глядя в сторону, несмело кивнула.
— Но ведь тогда еще этой штуки не было, — Глаурон повертел в руке смартфон. — Как же вы заклинания произносили? Или не произносили? Куда вы тогда столько исписанной бумаги-то девали?
В ответ на его слова слабо шевельнулась метла.
— А, так это ты, — перевёл на неё внимание волшебник. — В камине жгли, значит. Тогда понятно. Но не всё. Ну что, — снова обратился он к сове, — будешь писать объяснительную.
В огромных птичьих глазах заплескалась паника. Это было так забавно, что Глаурон рассмеялся:
— Да что вы такие перепуганные, не буду я вас в пепел обращать, и вообще ни во что не буду. Хотел бы, сразу бы сделал. Просто хочу узнать, как вы до этого додумались, ну, до того, что вытворили. Как общаетесь? Ну и вообще всё, чего я не знаю. Пока не знаю.
Последние слова волшебник выделил особо, так что сомнений в том, что он узнает всё, не осталось.
Следующий час сова, забавно хмурясь, как будто вспоминая что-то, и переглядываясь со шляпой и метлой, старательно выводила на бумаге строчку за строчкой. Когда заканчивался один лист, она, стеснительно косясь на хозяина, брала следующий. Стопка "объяснительной" росла. Наконец, сова тщательно промокнула перья о пресс-папье и сделала пару шажков в сторону.
— Ага, всё написала? Почитаем сейчас.
Глаурон подвинул к себе исписанные листочки и начал их изучать.
Глаурон жил на свете уже очень-очень долго, почти пять сотен лет. И почти всю жизнь рядом с ними находились и его волшебные спутники: сова появилась у него ещё в школе (кто-то же должен был доставлять почту), шляпа была подарена дедушкой на выпускной из Академии (для солидности), а метлу приобрёл он уже сам, в лавке волшебных предметов, когда стал жить отдельно от родителей и обнаружил, что теперь уборкой придётся заниматься самостоятельно. Вот когда в доме появилась метла, всё и началось. Волшебные вещи понемногу начали как будто понимать друг друга, без слов. Почему так получилось, они, конечно, не знали. Но в какой-то момент начали обмениваться образами. Поначалу очень смутными и краткими, но ведь на тренировки у них были века. И теперь троица постоянно вела мысленный диалог, активно делясь новостями.
У общения оказался один неожиданный "побочный эффект" — подружки начали умнеть! Поначалу были они действительно шляпа как шляпа, метла как метла и сова как сова — с обычным для таких, как они, набором способностей и умений. Только вот, снабжая друг друга несвойственными каждой из них впечатлениями, они постепенно учились мечтать!
Волшебной шляпе не хотелось оставаться лишь проводником магической энергии, она восторгалась книгами, которые всегда во множестве были у хозяина, и мечтала научиться запоминать чудесные истории так же, как они. Но для начала нужно было научиться читать. Это оказалось на удивление не сложно: Глаурон имел привычку читать особенно интересные ему книги вслух. Ну а шляпе только и оставалось заглядывать ему через плечо и заучивать буквы, мысленно проговаривая строчку за строчкой за хозяином. И вот однажды для друзей настал важный момент: шляпа была готова прочитать свою первую книгу. К тому времени они уже научились действовать довольно слаженно, и перетащить одну из книг из шкафа на стол оказалось несложно. Это были "Сказания Вечного леса". За ту первую ночь шляпе, которая поначалу с трудом складывала буквы в слова, удалось прочитать всего одну страницу. А ещё они тогда не успели вернуть книгу в шкаф и просто положили на пол рядом с ним, в надежде, что волшебник не придаст этому внимания. Так и произошло: Глаурон пробормотал что-то про свою рассеянность и просто поставил книгу на место.
Ну а дальше дело пошло веселее. Шляпа читала книги и мысленно пересказывала истории друзьям. Так у неё развилась прекрасная "память", которая за века превратилась в практически фотографическую. Сейчас шляпа владела всеми языками, на которых читал книги Глаурон, и отлично разбирала рукописные тексты. Можно сказать, что её мечта реализовалась даже в большей степени, чем шляпе "мечталось" изначально.
Вдохновлённая примером подруги, решилась и сова: она была в восторге от того, как хозяин макает перо в чернильницу и выводит красивые закорючки на прекрасном белом листе бумаги. Задумчиво рассматривая свои перья, она представляла себе, как же это должно быть здорово. И однажды поделилась своей мечтой с подругами — научиться писать. Те с воодушевлением взялись ей помочь. Однако на пути к мечте оказалось одно неожиданное препятствие: сова-то сидела в запертой клетке! Метле никак не удавалось сдвинуть защёлку, и сове пришлось выкручиваться самой... Ох, и непросто это оказалось, бедной птице потребовался почти год, чтобы научиться открывать и, самое главное — закрывать! — за собой дверцу.
И снова Глаурон вспомнил странности, которые когда-то его смутили — клетка совы то и дело оказывалась открытой, хотя он точно помнил, что закрывал её. Он даже стал грешить на старческую память, но потом всё вдруг прекратилось.
И вот, наконец, сова, с помощью подруги-метлы, впервые перебралась из клетки на стол. И растерялась. Она так часто представляла себе это: вот перед ней оказывается чистый лист бумаги, вот она изящно макает перо в чернильницу, вот выводит на бумаге прекрасные значки. Но реальность, как обычно и бывает, оказалась иной. Во-первых, нужно было как то вытащить лист из стопки. Перепробовав разные варианты — то клювом, то крылом, то лапой — и испортив кучу бумаги, сова, наконец, исхитрилась потихоньку подцеплять листы когтем и подтаскивать к себе. К тому времени ночь была почти на исходе, а стол и пол возле него были буквально завалены изорванной и смятой бумагой. Подруги были в панике, метла металась по кабинету, судорожно сгребая следы их преступления в кучу. Только вот что потом делать с этой самой кучей? Проще всего было бы её сжечь в камине, только, как назло, погода стояла тёплая, и хозяин разжигал огонь не часто. Поступить так, как обычно метла делала с мусором — то есть просто вымести за дверь башни — тоже был не вариант. Вот тогда они впервые и замели мусор под ковёр. Сова отогнула его в углу, где обычно стояла метла, бумажная куча переместилась туда, ковёр вернули на место, и метла долго прыгала на нём, чтоб слегка умять. А потом ей пришлось целый день простоять в неудобной позе, прикрывая собой топорщащийся угол. К счастью, в тот день пошёл дождь, и Глаурон, который терпеть не мог сырость, разжёг камин в гостиной. Когда волшебник отправился спать, метла с совой потихоньку перетащили туда бумажки. Казалось, теперь на пути к мечте уже ничто не стояло. Но нет, всё это было лишь цветочками. Самое ужасное было ещё впереди.
На следующую ночь сова уже привычным движением выбралась из клетки, спустилась по метле на стол и аккуратно подцепила лист бумаги. Вот он, прекрасный момент! Подвинув к себе чернильницу, сова попыталась изящно обмакнуть своё перо в чернила. Только вот Глаурон-то использовал перо другим концом... Сове удалось запихнуть перо (даже несколько) в чернильницу, но когда вытащила назад, чернила стекли на стол! Вот это уже точно была катастрофа — чернильное пятно под ковёр не заметёшь. Но мечтательницам снова повезло. Стол волшебника был тёмным, практически чёрным. Потому, после того, как сове удалось промакнуть чернильную лужицу, подтащив к ней пресс-папье, пятно на столе было почти не заметно.
На этом моменте Глаурон нахмурился и присмотрелся к столу: ага, вот оно, пятно! Но действительно, совсем незаметное. Махнув рукой, волшебник продолжил читать.
Разобраться с пятном оказалось проще, чем с совой, перемазанной в чернила. Любительница письма кое-как обтёрлась о бумагу и повернулась к подругам. Похоже, тогда шляпа впервые в своей волшебной жизни упала в обморок. Метле пришлось хорошенько потыкать её, чтобы привести в чувство. Потом они вместе стали думать, как же теперь поступить, только на ум ничего толкового не приходило. Отмыть сову было попросту негде. Да и кто бы это сделал? Прятаться от хозяина тоже не выйдет, уж отсутствие совы он точно заметит. Нужно было как то избавиться от испачканных в чернила перьев. В конце концов остался единственный доступный вариант — сова должна была выдернуть их все! Птица мужественно ощипывала себя. Она даже не стонала, но при каждой летевшей прочь улике её подруги вздрагивали...
Глаурон с уважением посмотрел на свою сову. Он вспомнил, что однажды действительно нашёл её утром облезшую, в полубессознательном состоянии. Тогда волшебник подумал, что птица заболела, и даже отвёз её к врачу. Тот что-то говорил ему, что птицу как будто ощипывали, но Глаурон тогда отмахнулся от таких слов. Ну кто мог это сделать в его-то башне? Вернувшись из воспоминаний, волшебник стал дочитывать объяснительную.
После случившейся катастрофы сова долго не находила в себе сил повторить попытку. Но мечта всё-таки взяла своё. Было ещё много мелких неудач, но в конце концов сове удалось сладить с бумагой, чернилами и собственным пером — она, наконец, научилась идеально срисовывать непонятные значки из книг и рукописей. А непонятные потому, что читать она не умела! Это ж была не её мечта, а волшебной книги. Даже сейчас она не "писала", а "срисовывала" то, что мысленно показывала ей шляпа...
На этом рассказ совы закончился. Озадаченный Глаурон покрутил в руках последний листок, исписанный совой:
— А с метлой-то что? У неё мечты нет?
Подружки выразительно завертели, кто чем мог. Волшебник нахмурился:
— И что это значит? Ну-ка, пишите давайте.
Сова снова начала выводить буковки. Когда она закончила, и Глаурон прочитал написанное, он вначале долго недоверчиво смотрел на метлу, а потом спросил:
— И это всё? Ты просто хочешь на прогулку?
Через десять минут Глаурон выбрался из башни и зашагал к дому Дагорна, опираясь на шикарный посох. Он не спешил: прошёлся по бульвару, любуясь величественными деревьями, которые, между прочим, он сам высаживал когда-то; постоял у фонтана, в брызгах которого никогда не исчезала радуга; зашёл в кафе за пирожными, которые они с Дагорном обожали; и, наконец, постучал в дверь друга. Вскоре они пили чай, и волшебник рассказывал другу историю своих "домочадцев".
— Ну и компания! — восхищался он. — Одна умеет читать, другая — писать, а третья — следы заметать.
— А метла как же? — спросил Дагорн, когда Глаурон закончил рассказ.
Глаурон хитро усмехнулся и повёл рукой в сторону своего посоха, скромно прислонившегося к стене в углу. Иллюзия спала, и Дагорн увидел самую обычную волшебную метлу.
— Вот так, друг мой, кто-то выгуливает собачек, кто-то драконов, а я — собственную метлу!
