До полудня было еще далеко, когда подъехал я к берегу Сухоны, лениво катящей свои густые целлюлозно-бумажные воды под плавившемся на небе солнцем. Паром стоял на той стороне, ткнувшись платформой в высокий берег, и не подавал признаков жизни.
Я подождал малость, надеясь, что меня заметят и перевезут, походил по пустынному берегу, где даже кузнечики, наверное, сомлевшие от жары, не стрекотали, попинал обточенные водой камни и стал сигналить. Жалобно-капризный звук клаксона повис над сонной рекой, да так и истаял, не произведя ни малейшего эффекта ни на паром, ни на округу в целом.
Я спешил. На той стороне в селе Николе ждали меня люди, с которыми готовили мы праздник Коровы. Времени до праздника оставалось мало, а дел, как водится, был еще непочатый край.
– Эй, на пароме! – крикнул я решительно. В ответ вернулась мне невозмутимая тишина. Даже листва на прибрежных деревьях не шелохнулась.
– На пар-роме! – более настойчиво и требовательно завопил я. – Отзовитесь!
Ни птичьего посвиста, ни собачьего бреха не досталось мне в ответ.
– Вот вам и капитализм, вот вам и частное предпринимательство! – ругался я. – Девяносто рублей дерут за перевоз да еще и кочевряжатся….
– На па – ро – ме! – похоже, что вся округа была в каком-то наркотическом сне или попросту все здесь повымирало. Даже мухи, и те сидели в траве и не жужжали. Я орал уже минут пятнадцать. Наконец, пришло небольшое овечье стадо и стало равнодушно разглядывать меня с противоположного высокого берега.
– На пароме! – в отчаянье закричал я.
– Бе-бе- бе! – сомлевшими от жары голосами лениво ответили мне овцы и спустились в тенистый овраг.
Тут где-то в железном нутре паромного толкача кашлянуло. Слышно было, как кто-то заворочался на койке и, спустив ноги на железный пол, зевнул.
Я напрягся в ожидании. Скоро на палубе появился заспанный человек в тельняшке.
– На пароме! – обрадовано завопил я. – Пе-ре-ве-зи-те!
Но речного волка мои вопли ни коим образом не поколебали. Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Он почесал грудь, потянулся сладко и стал подниматься по длинной лестнице в угор, на вершине которого стоял маленький уютный домишко.
– На пароме! – крик мой повис в раскаленном воздухе и исчез за речной излучиной. А в домике слышно было, как снова скрипнули пружины – то ли кровати, то ли дивана, и раздался, как показалось мне, легкий храпоток.
– Эх, на пароме! – уже безнадежно крикнул я, не имея возможности узнать причины столь равнодушного поведения паромщика… Встречи мои срывались.
Тут на той стороне появилась какая-то дачница в цветастом халате и пучком лука в руке.
– Не кричите попусту, – сказала она наставительно. – У них обед. Кажется, с одиннадцати до трех… Тут хоть камни с неба вались – не поедут.
Я едва не взвыл от негодования: « Хоть бы какой листок, что ли, с расписанием вывесили, засони!»
Но отступать было не в моих правилах. Я сел в машину и поехал в поселок газовиков просить вертолет.
Через несколько минут мы летели над сомлевшими от жары деревеньками, лениво текущей внизу Сухоной и уткнувшимся в берег недвижимым паромом. Я пожалел, что нет у меня в руках камня, запустить им по железной трубе речного бездельника. Но скоро величественные картины настроили меня на иной лад.
…Как ни волноваться, не трепетать сердцу, когда с высоты птичьего полета открываются взору неоглядные просторы родимой земли, луга и пашни, темные бескрайние массивы лесов с вкраплениями сенокосных полян, зыбучие болота без конца и без края, прошитые нитями потаенных рек…
Когда-то тысячелетия назад была здесь иная картина. И на месте вот этого гигантского болота, прозываемого Великой Чистью, уходящего на сотни километров в глубь Костромской области, было настоящее море. И, верно, корабли стран черноморских и северных стран бросали здесь свои якоря.
А несколько столетий назад отважные тотемские, вологодские, устюжские мужики уходили через эти дикие леса за Урал-камень к берегам Тихого океана и, срубив топорами деревянные кочи, плавали к берегам Америки и Аляски, добывая России меха, приращивая новые земли и славу.…
Было. Все было. Что скажут о нас наши потомки, каким словом помянут? Не скажут ли, что проспали Россию?
… «Россия, Русь! Храни себя, храни»!
Слова эти написаны были здесь? Именно в этом селе Никольском, отрезанном от больших дорог рекой Сухоной с одной стороны и диким бездорожьем с другой.
«Пускай проклинает проезжий
Дороги моих побережий.
Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу…»
Кажется, наше безвременье пока ничем не коснулось этого большого и зажиточного села. Еще строят никольчане дома из кондовой сосны в два этажа с огромными подворьями, так же по вечерам встречают хозяйки большое деревенское стадо Буренок и Малинок, еще пасутся на излучине реки стреноженные кони, еще звенит на улицах детский смех…
– Все было. Все было. – Бабушка Манефа сидит в красном углу под образами и перебирает черноплодную рябину на компот. Несмотря на возраст, пальцы ее ловки и речь бойкая. – Всякая мука помнится. – рассказывает она.
Рада бабка Манефа гостю, есть кому душу излить. Как косили и лен убирали.
– А лен-то надо натрепать, напрясть, соткать, потом только сарафан-от сошить… А постелю-то соломой набьешь… Может, мы потому такие и крепкие. Скоро уж девяносто, а в больнице не ляживала… А вот муж… Тот израненый весь войной.
Война эта? Кажется, умирать стану, так она, проклятая перед глазами явится, – вздохнула она тяжко. – Как от Старой Руссы отступали, как Валдай бомбили. Под Валдаем семикилометровый противотанковый ров копали. Как налетит немец, нам командир кричит: «Девки, головы лопатами закрывайте, так может и не убьет…»
Нас к передовой гонят, а навстречу раненых, битых и калеченых – река:
« Девушки, курносые, куда же вы? Вертайтесь с нами!»
Топерь вот, как барыня живу. Одна. Дров наготовят мне, воды наносят. Трое сынов да дочка, у всех детей помногу. Уж никто не обкурит. И трезвые все. Весело. Как праздник какой – по сорок человек за стол сядут да столько же малых по-за столу. Посмотрел бы Мефодьевич, порадовался. Да вот уж сорок годов , как нету его. Лежит себе на кладбище, поляживает… А я вот одна кукую..
Мы помолчали.
– А Рубцова-то вы знали? – спросил я, показав на портрет поэта, висевший рядом с красным углом.
– Да ведь как не знать, – отвечала она живо. – На наших глазах рос. Тоже емуне сладко жилось. Он с детства экой лысонькой был. А теперь, вишь, как вознесли-то его… – удивленно качала она головой. – А ведь у нас тут все поэты. Иное соберемся да запоем:
«Горбачев-от на березе,
Сидит Ельчин на ели,
Куда же эти два мазурика
Россию завели…»
… Антуфьевский род, коего бабушка Маша прародительница – в Николе на виду и почете.
Алексей Васильевич Антуфьев – ученый, военный конструктор, специалист в области ракетной техники. Все лета в Николе. Страстный поклонник творчества Рубцова. В Питере стал одним из организаторов рубцовского центра, музей Рубцова в Николе тоже во многом его стараниями создан.
Валентин Васильевич уже более двадцати лет то колхоз здешний возглавлял, то сельскую администрацию, Нина Васильевна маслозаводом управляла… Николай Васильевич – специалист по ремонту автомашин. Это основные антуфьевские ветви. Только теперь дерево рода так разрослось, что постороннему человеку описать его практически невозможно. Да и места не хватит.
С Валентином и Алексеем Антуфьевым и отправились мы на речной наволок выбирать место для сельского праздника. Речка Толшма в этом месте делает крутой изгиб – излюбленная купальня ребятишек. Лучшего места для праздника и не придумаешь. Тут подиум для коров поставим, там вольеры для коз и овец, гусей и кур. Здесь по берегу можно конные состязания пастухов устроить, а далее на наволоке – соревнования косарей и стогометателей… Надо престиж сельского труда поднимать, ой, как надо!
– Чем только, – спрашиваю, – завершать празднество будем? Теперь ведь на салюты мода пошла. Может быть, и нам стоит отсалютовать в коровью честь?
Я знал, о чем спрашивал. Не зря с нами был доктор наук, ракетостроитель.
По поводу ракетостроения в антуфьевском роду сколько легенд да баек живет. Сам-то Алексей Васильевич этим делом не балуется, а вот братья и племянники науку ракетостроения на практике прямо в Николе проходят.
Однажды построили ракету, заправили ее горючим, сделали пусковую площадку, укрытие соорудили, чтобы не опасно было на случай, если чего…
Посмотреть на запуск ракеты желающих набралось изрядно. И бабушка вместе со всеми семенит.
– Ты-то куда, старая? Ведь ежели произойдет отказ какой системы, так ведь тебе не убежать!
Оставили бабушку дома. А стартовая-то площадка как раз за ее избой была.
Та и додумалась поглядеть на запуск из хлевушка через овечье оконце.
Сначала у ракеты пламя заполыхало, потом загудела она, затряслась, потом как даст… и пошла, и пошла, родимая, в небо. Бабушка Маша голову и просунула в окошко, сама не заметила как. Ракета улетела, а старой и головы из окошка не вынуть.
Сыновья да внуки набежали.
– Мамка, да не с ума ли ты сошла? Что нам опять двор перебирать?
Когда до бабушки дошло, что без двора останется, изловчилась и сама от негаданного плена освободилась.
С тех пор вся никольская округа ракетостроением увлеклась. Каких только творений ума и смекалки не появлялось здесь за эти годы. Правда, до Америки такая ракета не долетит, НАТО может быть спокойно, а вот из деревни в деревню запросто.
Так что как было не запустить пару-тройку таких ракет во время народного гуляния? Поехали мы Валентином Антуфьевым, главой сельсовета на котельную, нарезали сваркой больших труб, заварили их с одного конца, заправили которые водой, которые солярой, кляпы осиновые вырубили да в жерла забили и повезли их испытания делать.
И бежало за сельсоветским тракторком деревенское мальчишечье племя, не скрывающее восторженных криков. А уж когда ракеты стали в небо уходить да в небе взрываться раскаленной солярой – тут уж восторг неописуемый был.
… Праздник заканчивали Антуфьевы в дома Нины Васильевна. Ее двухэтажный, утопающий в цветах дом, стоит через дорогу от материнского домика.
Уже затемно устроила молодежь во дворе дискотеку. Включили специально сооруженный для этих целей прожектор, завели «улетный технотранс».
Один из внуков – шутник наибольший – среди разгара пляски, возьми да и поверни прожектор бабушке в окно.
Бабушка проснулась от невероятного сияния в избе. Подошла к окошку, а в окно так и плещет невиданным огнем и грохот стоит металлический. А в сиянии том «планетяне длинноногие» кривляются.
– Ну вот, – сказала бабушка Антуфьева. – Слава Богу! И к нам прилетели. На том и спать отправилась…
Писатель и кинорежиссер Анатолий Ехалов – село Никольское Тотемского района из Вологодской области
