Журавлиный клин 49
За машинкой Гальке стало плохо. Побледнела, безжизненно повесила голову. Валентина набрала в рот воды, прыснула в осунувшееся лицо: «Ты чего это, девка, удумала. А ну, пойдем на свежий воздух». Ирина Семеновна, которая была и мастером и надсмотрщиком их отряда, тут же ринулась к женщинам: А ну на место, не положено!
- Девчонка беременная, разве не видно, что плохо ей. Я в концлагере сидела, там фашисты издевались. Но вы же не фашисты. Помоги лучше, видишь, идти не может, - Валентина говорила убедительно, громко, властно. Вера, что сидела рядом, быстро вскочила, подхватила с другого бока. Вышли на солнышко. Верка сбегала за водой.
Прохладная вода приводила в чувство, Галька уже могла соображать. Вышла Ирина Семёновна: Чего тут у вас?
- Вроде очухалась, - констатировала Валентина. – Снизьте ей норму. Видите сами, какая из неё работница. После немцев, да еще и беременная. Синяя вся.
- Норму никто не снизит. К Серафиме надо идти, хлопотать, чтобы питание увеличили.
- А поможет?
- Не знаю. Но с такой работницей далеко не уедешь. Вроде не видать, что беременная.
- Так срок маленький. В дороге расписались. Его – на службу, а ее вместо дома – сюда. Уж вот как неделя, её выворачивает.
- Что тогда толку кормить, если все назад? Только добро переводить.
Валентина посмотрела на мастера с презрением: будто сама не баба, не знает причуд такого положения. Вслух этого не сказала. Спросила только: «Ну так чего? Сходишь к Серафиме?» Та ничего не ответила, пошла в цех, крикнула от двери: «Оставь ее тут, пусть немного посидит, а сама – на место».
Галя приходила в себя. Потом пошла за машину. Тошнота время от времени подступала, но потом пропадала. Галя радовалась, что сознание теперь не теряет.
Она знала, что беременность может сопровождаться таким состоянием. Могли бы помочь лекарства, но где их тут взять? Даже травы заготовить и то нет возможности. Приходилось терпеть, рано или поздно токсикоз должен был пройти.
Валентина рвалась к Серафиме, начальнице их отделения, донимала Ирину поддержать ее в её просьбе. Та сдалась. Сказала, чтобы Валентина с Галей сами шли в кабинет и хлопотали. «Только вместо помощи, можете хуже сделать. Тогда все страдать будут».
Галя идти не хотела, Валентина подталкивала робкую подругу.
Серафима Ильинична была бой – баба. Высокая, крепкая, властная. В лагерь занесла ее судьба случайно, но место ей нравилось. Начальство лишними проверками не докучало, потому как знало, что у Серафимы всё всегда в порядке – и документы, и производственное задание.
Удивилась, когда две доходяги появились на пороге: Кто пустил? А если за нарушение дисциплины в карцер?
- Ирина Сергеевна отпустила на пять минут, - пояснила Валентина. Стала пояснять суть просьбы.
Серафима не дослушала, зашлась в жесточайшем кашле. Покраснела, пот выступил на лбу.
- У вас, похоже, бронхит. Лечить надо, а то в воспаление легких перейти может, - не выдержала Галька, когда у начальницы кашель отступил.
- Ишь, ты. А ты почем знаешь? – строго посмотрела на неё Серафима.
- Бабушка моя травы знала, а у хозяйки немецкой муж врачом был, я наблюдала за ним, - Галя озвучила первое, что пришло в голову.
- Он тебе прямо вот так все и рассказывал?- подозрительно спрашивала Серафима.
- Не показывал, я сама видела. Убиралась у него, травы собирала.
- Траву от кашля знаешь?
- Знаю.
- Тогда вечером в поле пойдешь. С Ириной. Она скажет когда.
- А что насчет ее питания и работы? – заикнулась Валентина.
- Захотели. А где я ей это питание найду? У меня норма, все рассчитано. И работать за нее никто не будет. Хотя, ты можешь в ночную оставаться, я разрешаю.
работницы вернулись в цех. По их виду было понятно, что сходили зря. А вечером Ирина их еще и отругала: из-за вас придется в поле тащиться, траву какую – то рвать, будь она не ладна.