1891 год
«Ростов-на-Дону. Крестьянин Иван Матвеев Кудняев, 10 сентября вечером, заявил приставу 2-го участка города Ростова, Пушкареву, что он познакомился случайно с двумя неизвестными людьми и пошел с ними на старый базар в гостиницу пить чай, но по выходе оттуда у него не оказалось в кармане 600 рублей, в краже которых и заявил подозрение на упомянутых двух неизвестных. Принятыми полицией мерами обвиняемые в ту же ночь были задержаны и оказались мещанами Алексеем Яковлевым и Леонтием Никитиным, у них же при обыске найдены деньги. Произведенным полицией по этому случаю дознанием, обнаружено, что деньги у Кудняева уворованы совсем не были, а что он сам лично отдал их задержанному Яковлеву, у которого купил фальшивые деньги на сумму 10000 рублей. Вместо фальшивых денег Яковлев вручил Кудняеву 19 пачек простой нарезанной бумаги, оклеенной со всех сторон настоящими кредитными билетами 1-го и 3-х рублевого достоинства. Дело будет передано подлежащей судебной власти.
«Ростов-на-Дону. 10 сентября мировой судья 7-го участка рассматривал дело Шаповалова и Чернышева, обвинявшихся в том, что они, купаясь в пьяном виде близ женской купальни на Соляном спуске, бранились и проделывали неприличные телодвижения. Шаповалов и Чернышев мировым судьей приговорены к штрафу в 5 рублей каждый, или к аресту на 1 день». (Приазовский край 4 от 13.09.1891 г.).
1897 год
«Ростов-на-Дону. Маленькая иллюстрация к современной дороговизне хлеба. В ночь на 11-сентября отставной рядовой Толичко и крестьяне Крутой и Бережной, проживавшие в последнее время в Ростове без определенных занятий, вооружившись орудиями взлома, вынули окно из пекарни Огулина, забрались в булочную и похитили оттуда печеного хлеба на 3 рубля 50 копеек. Задержанные на месте преступления, воры заявили, что на кражу они решились под влиянием крайней нужды и невозможности, при теперешних ценах на хлеб, покупать его для прокормления своих семейств».
«Таганрог. Ветеринарный врач Яковлев сделал доклад областному правлению о том, что загрязнение воды в реке Миусе, производимое мочением льна и т. п., вызывает кишечно-желудочные заболевания рогатого скота. В иду этого, областное правление сделало распоряжение об устранении на будущее время загрязнения воды в реке Миус».
«Таганрог. Нам передают о следующем печальном случае, имевшем место на днях на одной из наших окраин. Кем-то пущенный бумажный воздушный шар небольшого размера опустился сзади улицы. Первым увидевшим спускающийся шар и подбежавшим к нему был какой-то мальчик. Когда шар лежал уже на земле, мальчик этот быстро обнял его руками. Тонкая бумага шара прорвалась, и наполнивший шар горячий дым или газ ударил мальчику в лицо. Вся физиономия оказалась обожженной, а от бровей, ресниц и волос на голове не осталось и следа».
«Станица Великокняжеская. Недавно мировому судье 6-го участка 1-Донского округа пришлось разбирать дело по иску рабочих по постройке Тихорецко-Царицынской железной дороги с подрядчика Соколова. Основанием для иска послужил обычный порядок, приобретший право гражданства при всех почти постройках железных дорог в России: или совсем не платят рабочим, или затягивают платежи как можно дольше. Дело решено в пользу рабочих».
«Станица Раздорская. Институт мировых судей среди населения Донской области вообще пользуется безусловным уважением, но есть у него, конечно, и враги. Их очень немного, и вражда их скорее личного, чем принципиального свойства. Враги эти, главным образом, объявились тогда, когда в губерниях институт мировых судей был заменен институтом земских начальников. Надежда получить местечко земского начальника и невозможность, за недостатком образовательного ценза, сделать кого-либо мировым судьей – вот та почва, по-нашему мнению, на которой выросла вражда к институту мировых судей. Вражда эта, понятно, не может подорвать уважение к существующему учреждению, но, тем не менее, она не настолько слаба, чтобы с ней совсем не нужно было считаться. Стоит мировому судье оправдать заподозренного в конокрадстве (конокрадство, как известно, у нас – главный бич населения), как уже «будущий земский начальник» кричит, что мировой судья потворствует конокрадам. Население всегда страстно относится к делу конокрадства, невольно прислушивается к его голосу и начинает роптать на якобы слабость мирового судьи. Для примера расскажем здесь об одном деле, разбиравшемся текущим летом в камере мирового судьи 1-го участка 1-го Донского округа. Обвинялся казак-калмык Савкин в краже быков у крестьянина Ефрема Ловлинского. Обстоятельства дела, на сколько они выяснились на суде, таковы. У Ловлинского пропали две пары быков и одна лошадь. Принятые меры к розыску похищенного не привели ни к каким результатам, и несчастный крестьянин принужден был примириться с печальным фактом своего разорения. Прошло немного времени после этого. Вдруг Ловлинский получил сведения о том, что его быки находятся в юрте станицы Денисовской (Сальского округа) у казака Савкина. Пригласив к себе в помощь соседа, Ловлинский отправляется с ним в хутор, где проживает Савкин. Появление в калмыцком поселении русских только и может быть объяснено розыском краденого, а потому Ловлинского и его товарища тотчас окружает толпа любопытных и пристает к ним с расспросами. В числе других находится и Савкин. Узнав, что приехавшие ищут именно его, Савкин отделился от толпы и поскакал в поле. Преследовать и задерживать его никто из жителей не захотел. Ловлинский и его товарищ поскакали за ним сами, но догнать им его не удалось. Верстах в десяти от селения они нашли с несколькими мешками хлеба и пару быков, пасшихся коло воза. Быков этих Ловлинский сейчас же признал за своих. Дано было знать об этом хуторскому атаману, который опросил жителей, кому принадлежат найденные воз и хлеб. Все решительно отказались от этого имущества. На другой день, однако, явился Савкин и заявил, что воз принадлежит ему, что быков своих он выпряг потому, что они не могли вывезти воз из балки на гору, с целью заменить их другими, старыми быками. В таком виде дело предстало перед мировым судьей. Савкин выставил ряд свидетелей, которые подтвердили справедливость данного им объяснения. Прямых улик против него не было, и мировому судье осталось только оправдать его, что он и сделал. Вот это решение и послужило некоторым искрой, из которой сделаны были попытки вызвать неудовольствие против мировых судей.
Между тем, если и есть виновный в том, что конокрад ускользнул от правосудия, то это только полиция, проводившая дознание, а не мировой судья. Представляя дело судье, полиция не выяснила:
1. почему ни Савкин, ни его присные не признали воз за свою собственность, когда об этом шел допрос?
2. почему Савкин, отлично зная местность, впряг в воз молодых быков, которые не могли везти этот воз на гору?
3. почему он, распрягши быков и возвратив их домой, не спешил к возу с другими быками, а для чего-то ускакал в поле, увидев Ловлинского?
Но все вопросы сущие пустяки по сравнению со следующим: почему полиция все это дело направила к мировому судье по месту жительства Ловлинского? Ведь, в Сальском округе, к которому принадлежит станица Денисовская, относительно конокрадов действует особое Положение, и Савкин, как казак названной станицы, будучи заподозренным в скотокрадстве, должен был быть отдан в руки окружной администрации Сальского округа. Делом Савкина выдвигается теперь такой вопрос: особое Положение для Сальского округа действует ли только в том случае, когда кража совершена в пределах округа, или же когда кража совершена жителем округа?» (Приазовский край. 242 от 13.09.1897 г.).
1898 год
«Азов. Нас немало удивляет следующее обстоятельство. Правления общества вспомоществования нуждающимся воспитанникам нашей мужской прогимназии вот уже два года не дает отчета о своих действиях и о приходе и расходе сумм. Недавно об этом была напечатана в «Приазовском Крае» корреспонденция, которая, как мы слышали, только слегка потревожила указанных в ней лиц и только. Весьма недовольны этим и члены общества, так долго остающиеся в неведении относительно употребления внесенных ими членских взносов. Правление же делает одно: слушает да молчит…
Пора, пора отчет дать! Незачем ждать, пока отчет этот будет потребован членами общества».
«Александровск-Грушевский. И без того серенькое и скучное существование нашего обывателя в последнее время сильно отравляется предшественниками глубокой осени. Идут частые дожди, плывут свинцовые хмурые тучи, дуют холодные ветры. По улицам то грязь, скользкая и липкая, то кочки, выворачивающие обывательские ноги, то целые озера грязной воды на удовольствие и ублажение местных хавроний. В такую пору года наши, довольно немногочисленные мощенные улицы с успехом конкурируют с немощеными: на тех и других грязь одинаковая, с той лишь разницей, что на мощенных она жиже и потому брызгает дальше. У нас, видите ли, мостят улицы исключительно на случай несчастья: лишь бы как-нибудь выбраться из города, не обломав колес, не надаривав лошадей. Об удобствах вообще езды по улицам и путешествия по ним пешеходов никому из строителей этих удивительных мостовых, по-видимому, и в голову не приходило, хотя природа щедро предоставила в распоряжение им огромные залежи камня. Мало того рачительная природа, как бы в пику ленивым шахтерам, за свой страх и риск сама выполняет часть «мостовой повинности». Так, на грушевской стороне несколько переулков имеют вечные мостовые: тонкий слой земли смыт дождями, и оголенная каменная порода сплошные естественные мостовые. Впрочем, пример никому не наука, а тем паче нашим почтенным управцам в блаженной дреме невинного дитяти.
Вообще, наших грушевцев никак нельзя укорить в активной деятельности на благо городского благоустройства. Куда не взгляни – все носит случайный характер единоличной инициативы, но в отрицательном или положительном значении последней городская масса настолько неповинна, так как при упрощенном городском управлении она никакой роли не играет. Блеснула некоему члену мысль облагодетельствовать город телефонами – и теперь мы имеем целую сеть телефонных сообщений, приглашаем друг друга на именины, крестины и другие торжества, а изредка ведем и служебные переговоры. Понадобилось другому члену вникнуть в корень народного образования, думал, думал он и додумался, наконец, до того, что образование детей наших горожан – вещь вредная, ибо в будущем из них могут выйти вольнодумцы, и отсюда шатание в мыслях и потрясение основ государственных. И порешил… ходатайствовать о закрытии городской школы – что и сделано. А горожане и до сих пор разводят изумленно руками и никак не могут разрешить вопрос: почему их дети лишены права на образование?
Существует даже обязательное постановление о засадке деревьями палисадников перед домами, теперь же имеется и свой городской питомник, а, меж тем, во всем городе и по одному дереву на двор не приходится, да и не было еще случая, чтобы кто-то подымал этот вопрос.
Разрушены у нас народные чтения. И хотя всем доподлинно известно, что в училище нет зала для чтений и что желающих много, даже очень много – вести чтения негде. Мы все ожидаем инициатора, по настоянию которого была бы выстроена вполне поместительная и соответствующая своему назначению аудитория. А вдруг отыщется такой инициатор, «с гвоздем в голове», который заявит, что де народные чтения тоже порождают шатания в мыслях? Что тогда делать? У нас, ведь, все возможно. Возможно было закрыть школу; нетрудно было, по единоличному мнению пришлого человека, затормозить на несколько лет введение полного Городового Положения; возможно несколько лет быть без городового старосты, и если бы эту самую «возможность» растянуть еще более, то функцию староста мог бы без риска исполнять и управский сторож – едва ли от этого ухудшилось бы городское благосостояние. Однако, что же это? Начал за здравие, а кончил за упокой. Всему виновна скверная погода, невольно наталкивающая на мрачные мысли. Перейдем к более веселым злободневным темам.
8-го сентября, наконец, закончилась докучная сказка: Александро-Невским приходом выбран, и, кажется, уже в последний раз ктитора. О выборе последнего мы уже говорили. С самого начала длинной серии «сходок» образовались среди прихожан две враждующие друг другу партии: одна стояла за Фому, другая – за Ерему. Борьба эта, как и всякая борьба, не обошлась без неприятных осложнений. В горячих схватках хотя и не употребляли огнестрельного или колющего и рубящего оружия, но природные средства – языки и руки, работали исправно. У одного даже так разболтались они, что он своему оппоненту из противной партии, в пылу увлечения, поднес свернутое известным манером пятиперстие. Такой знак символического свойства крайне обидел всю партию. И пошла писать губерния! Но, к счастью, все окончилось благочинно: усиленными поклонами до земли, целованием в уста и ланиты. Трогательная картина публичного покаяния! Выбрали в ктиторы мещанина Моисея Мариненка, которого так и от рекомендовали, что он человек бедный. Что сие означает и какое оно имеет отношение к обязанности ктитора – мы не знаем.
В клубе нашем, или как он сейчас именуется, общественном собрании порядки теперь наступили ужасно строгие: все по уставу. Так недавно баллотировали в члены вновь поступающих. Подходят двое старшин к Петру Петровичу, всем в городе хорошо известному, а членам собрания – и подавно, и говорят: «Что же это вы, Петр Петрович, к нам в члены не записываетесь? Разрешите – мы сейчас на баллотировку предложим». Согласие последовало. Предложили. Покатили и… прокатили на вороных. Старшины-поручители даже подскочили от изумления: и их осрамили, и Петра Петровича безвинно оконфузили. Да и на многих желающих поступить членами в собрание надолго острастку нагнали. Знай, мол, наших! По всем строгостям устава – «и никаких». Вот только на счет уставного штрафа за позднее сидение в собрании за картами никак не столкуются. Каждый вечер запаздывают, а запоздавши, начнут спорить – умно или не умно сделали они, учредители, втиснув в устав неприятный штрафной параграф, да так и разойдутся по домам, ничего не заплатив в кассу клуба. Другой параграф тоже, по-видимому, не по вкусу приходится: долгов не позволяет разводить по буфету. «Помилуйте, - кричат некоторые, - как же это так без долгов? Нам, членам, и на грош веры не дают!» Гости тоже жалуются. «Представьте себе, - говорит, - придешь в клуб, предложат к твоим услугам грязный бильярд и одну газету на столе; протолчешься до часу ночи, есть хочется, а кухни при клубе нет – так и пойдешь голодный. Меж тем, входную плату подавай, за бильярд, за карты плати по-клубному». (Приазовский край. 243 от 13.09.1898 г.).
1908 год
«Азов. 4 сентября в камере мирового судьи 4 участка в посаде Азов разбиралось довольно характерное в бытовом отношении и «грязненькое» дело, суть которого сводится к следующему. 27 июля сего же года на вновь выстроенную колокольню Александра Невского церкви в посаде Азов назначено было поднятие креста. Собралось много народу (был, кроме того, храмовый праздник), приглашены были рабочие для поднятия и установки креста. Крест, предназначенный к подъему, стоял в ограде, и некоторые молящиеся по исстари установившемуся в таких случаях обычаю привязывали к кресту платки, которые по верованию привязывающих имели потом «целебные свойства». Эти же платки обыкновенно шли в пользу рабочих по установке креста. Все шло, как и следовало ожидать, чинно: крест был установлен на место, и собравшиеся прихожане разошлись, радуясь благополучию. Но вот часа в 2 дня раздается тревожный набат на колокольне этой же церкви, и прибежавшим на зов набата представляется такая картина: на только что поднятом кресте висело, уцепившись руками «доверенное лицо» церковного старосты, ниже у его ног один из рабочих, требующий его ухода с креста, и еще ниже брат этого лица. Все при этом угощают друг друга бранью, ибо по случаю такого торжества были, по выражению свидетеля, «выпимши». Все это у подножья креста, на верхушке колокольни. И кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не подоспела полиция. Какая же причина заставила этих людишек избрать ареною схватки верхушку колокольни? Как выяснено на суде, дело было так. Мастера, установив крест, оставили платки, привязанные к нему, и разборку рештования до следующего дня, сами же, по русскому обычаю, пошли испить «магарыч». «Доверенное лицо» же непонятно, или, пожалуй, понятно с каким намерением взобралось на крест и давай снимать платки, причем, чтобы не заниматься сортировкой платков внизу, предпочло это сделать там, наверху. «Лицо» это платочки подешевле и похуже бросило вниз подбиравшему сторожу, а более ценные, которым не подобало касаться земли и рук, прятало за пазуху, отчего, по характерному выражению одного свидетелей, сделалось из худого довольно солидным. Но забыло «лицо», что оно не внизу, где еще можно остаться незамеченным, а на верхушке колокольни, да тем более еще когда глаза всех так часто устремлялись на вновь поставленный крест, где и увидели его находившиеся недалеко рабочие, покушавшегося на ихнее достояние, и прибежали отстоять «свои права».
Дело это решением еще не закончено за неявкой некоторых свидетелей. (Приазовский край. 13.09.1908 г.).