Аннушка. Глава 26.
Через несколько дней на небольшом полустанке прощались Анна и Лукерья, вновь ставшими подругами за те дни, что жили они вместе в ожидании поезда. Лиза всё это время безвылазно просидела в избе, слезами омывая свою обиду. Вот и сейчас она стояла в стороне, желая только одного, как можно быстрее уехать из этого ненавистного ей места.
Начало.
С мужем она больше не виделась и на все предложения свекрови поговорить с ним отвечала отказом. Окончательно и бесповоротно вычеркнула она его из своей жизни, как предателя и изменщика и слышать о нём ничего не хотела. А вот названной матери пришлось вызвать сына на разговор и не раз. Сурова была Анна, отчитывая взрослого мужика, как нашкодившее дитя. Бранила за распущенность и желание прикладываться к бутылке, упрекала в безответственности и легкомыслии.
Но что слова человеку, который сам себя потерял, запутался, словно муха в липкой паутине и не знал, как выбраться. Шоком стало для него и признании Лукерьи Демьяновны в том, что она является настоящей его матерью. В его сохранившихся детских воспоминаниях она была лёгкой и нежной, с облаком волос, окружавшим её красивое лицо.
Он многое помнил из той жизни, от того отторгало его сердце эту серую, изможденную женщину с рабским заискиванием перед ним и всеми. Не воспринимался им образ нынешней матери с тем, что он сохранил в своей памяти, от того и общаться с ней не желал, сторонился и избегал.
-Лукерья говорила, что наследство мне полагается, передавала она тебе кое-что, когда бежали мы из Кургана, - спросил он у Анны, зашедшей справиться о здоровье роженицы и малыша.
-Было такое, в голод сменяла на еду-спокойно ответила женщина, вышедшему проводить её сыну, -помнишь муки привезли тогда, крупу, мясо.
-И Настьку.
-Да, и Настю тоже.
-Выходит променяла ты моё будущее на жратву да девку безродную.
-Вознестись легко, да падать больно, Васенька, если ты вдруг подзабыл, так я напомню, жратва, как ты выразился нам всем жизнь спасла, тебе в том числе, а что Насти касается, так она, неродная по крови, дочерью мне стала, как и ты сыном-сердито ответила ему мать, - не в том ты богатство своё ищешь! Богатство в семье, да детках, в родителях живых, в здоровье собственном. Только, как я погляжу, тебе не до этого, ты почаще на дно бутылки заглядывай может там твоё счастье притаилось?
Она вышла со двора Ульяны и пока шла до дома Лукерьи Демьяновны всё думала о том, что не зря её мать предупреждала: «Если детям с детства угождаешь, потом плакать будешь». Всё тешкала она Васю, да лелеяла, казалось и так досталось парнишке и вроде как парнем нормальным вырос, а поди ж ты, мурло откуда-то вылезло, скалится, хвостом щелкает. Был бы рядом, живо успокоила бы, а так не наездишься, остается только надеяться, что хорошее начало, да продолжение, заложенное родной матерью и ею, возьмёт вверх, образумиться сын, станет любимым Васенькой, милым, ласковым, как в детстве.
-Ты на сына не серчай, -шепнула она Лукерье Демьяновне, прижимая ту к себе, прощаясь, - он добрый у нас, отмякнет, вот увидишь! И не плачь, свидимся ещё не вижу при каких обстоятельствах, но недоброе чую, ты вот, возьми деньги, бери-бери, придержи их немного, понадобятся скоро. Зубы начала я терять, Луша, а с ними сила моя уходит, знать бы где упасть, соломки подстелила-бы, а так не вижу, но знаю, недоброе на нас что-то надвигается, не война, не сражения, уж не голод ли? Картошки посади побольше, она завсегда выручит! Ну, не поминай лихом, Лушенька!
-Спасибо, Аннушка, за сына, в неоплатном долгу я перед тобой-вытирая слёзы ответила ей Лукерья.
-Свои люди-сочтемся, -пыталась отшутиться Анна, но добавила посерьёзнев, -тяжела твоя ноша, нести да не вынести, главное руки не отпускай и помни двери моего дома для тебя всегда открыты!
Долго стояла серая, как много раз постиранная простынь, женщина, на маленьком перроне глядя в сторону уходящего поезда, увёзшего Анну и Лизу. Оглянувшись вокруг, нет ли кого поблизости, перекрестила его вслед и поспешила в Антоновку.
После нескольких дней в пути путники вернулись в Елошное, где к слову сказать было всё в порядке и чуть отдохнув, Анна не без помощи Нюры приступила к лечению зятя. Уже осенью Антип приступил к работе в местном колхозе, получив трактор занялся привычным ему делом. Техники не хватало, как и рабочих рук, люди трудились до темноты, выполняя план заготовок зерна, спущенный сверху, отдавая государству всё.
Многие колхозники рассчитывали получить на заработанные трудодни зерно, но его не было, поэтому в зиму уходили практически без запасов, картошка уродилась мелкой, сена для скотины заготовить не удалось, летняя жара высушила степи и лесные поляны.
Измотанная работой, заботами, лечением зятя Анна кулем валилась в бессилии на кровать, но и ночью не находила она успокоение, кошмарные сны преследовали женщину.
Зимой 1947 года в Елошное снова пришёл голод. Он был не таким, как раньше, наученные горьким опытом елошенцы сделали запасы и собрали даже самую мелкую картошку, понимая, что засуха и недород приведут к лишениям. Анна тихонько радовалась тому, что удержала Аполлинария Поликарповича, рвавшегося назад, в Ленинград.
-Обожди немного, не спеши, только война закончилась, дай Костику окрепнуть на деревенском воздухе, не готов он к возвращению, слаб. Да и к Зине присмотрись, не век одному куковать, ребёнку мать нужна. Не качай головой-то, не качай, Ниночка твоя упокоилась, хорошо ей сейчас, спокойно, храни её в памяти, а сам жить начинай, коротка она, жисть-то наша, оглянуться не успеешь, а уж Костик большой и своих лялек ростит. Зина хорошая, худо ей в деревне-то, не место ей здесь, вот и заберешь с собой- внушала она постояльцу.
Аполлинарий к словам её прислушался, внял да и переселился в комнатку к Зине, но пустой малуха, в которой они с Костиком жили у Анны, не осталась, перебрался туда Антип с Настей. С возвращением Антипа дела в их доме повеселее пошли, всё ж мужик, да к крестьянской работе приучен, подкосили они с Семёном сена, припасли соломы для коровушки.
Только ей и спасались в голод, хотя молока с голодухи, она давала мало, но и то спасение, с вареной картохой самое оно. В доме остались ещё Нюра с дочерью, да Лиза с внуками, большая семья, держась друг за дружку, словно репей за одёжу, экономно используя запасы без потерь прошла через голод, сохранив, самое главное, детей.
Прошло два года.
На улицах Елошного ещё лежал снег, но весёлые ручейки уже пробивали себе дорогу к озеру и вороны истошно носились над возвышающимся над селом куполом с блестевшим в небе крестом. Высокое, голубое небо кружило голову, а под жаркими лучами весеннего солнца хотелось стоять, зажмурившись, поднимая к нему лицо.
Многое изменилось в доме Анны.
Настя и Антип перебрались в свой дом в Лебяжье, освободив малуху для Лизы. Аполлинарий и Зина, забрав детей, уехали в Ленинград. Прощаясь с Аннушкой, мужчина не удержал слёз:
-Самые близкие люди вы для нас теперь, ближе не бывает! Не знаю, свидимся ли мы ещё, но знайте, доброту ваше и милосердие вовек не забуду!
-Баба Аня, деда Семён, -заревел следом подросший и вытянувшийся Костик, -я приеду! Обязательно приеду! Вот только подрасту чуток, - прошептал он, прижимаясь к теплому плечу Анны, гладившей его по голове.
-Не плачь, Костик, обязательно приедешь! Главное помни про своё обещание! –ответила ему Анна, -не забудешь? Мальчишка мотнул головой из стороны в сторону, мол нет, не забуду.
-Никто вам не скажет этого, -вступила в их разговор Зина, - я скажу. Вы святые, правда-правда, не спорь, - остановила она Анну, пытавшуюся ей возразить.
- Вы приняли меня, словно родную, в тяжёлое для всех время, помогали, опекали. Помнишь Семён, как я первый раз затопила печь? Дым в комнату, я в слёзы, а ты взял меня за руку и всё-всё показал. Вы, простые, деревенские люди, на которых держится наш мир! Если бы я только могла, я бы осыпала вас всеми благами, шелками, подарила бы вам тысячу коров!
-Ну, Зина, с тысячей ты загнула, это сколько же сена для них требуется? –попыталась пошутить Анна, понимая, о чём она пытается ей сказать, -иди ужо я тебя обниму! Твой –то знает? –шепнула она в ухо женщине, заметив, что Аполлинарий обнимается с Семёном.
-Нет ещё, боюсь сказать-шёпотом ответила ей Зинаида, лет- то мне сколько? Вот то-то же.
-Тю, дурочка, девочка у вас будет, славная, а на возраст не смотри, родишь сама, здоровенькую. Ниночкой назовите, хорошее имя! Ну ступайте, с Богом! - она поцеловала собеседницу и перекрестила, сунув в руки мешочек с травами, -надеюсь помнишь, как я учила? Заваривай не бойся, да береги себя в дороге, - не скрывая слёз смотрела она как пегая лошадка тянет по чуть раскисшей дороге сани, увозя в далёкий Ленинград людей, ставших такими близкими ей.
-Ну, что, Сёмушка, разлетаются наши птенчики, пришло и их время, а мы что ж? Мы жить будем, внуков ростить, ведь страшное уже позади, так ведь родненький мой? -от избытка чувств она топнула здоровой ногой по снежной мяше. Брызнули в разные стороны яркими искрами капли подтаявшего снега.
На кусте сирени, что выросла в палисаднике, тут же залилась песней, словно подтверждая её слова, малая пташка, звонкими колокольчиками рассыпались по улице её чарующие трели.
-Перезимовали, слава Богу, -подумала Анна, глядя на то, как неугомонный муж ломиком долбит лёд, чтобы дать выход весенней воде.
Запыхавшаяся Анна заскочила в сельский клуб, опоздав на очередное колхозное собрание, глазами поискала мужа и тихонько пристроилась рядом на свободное место. Выступал новый председатель колхоза Смагин Алексей Петрович, сменивший на посту Душечкина, который по состоянию здоровья ушёл на более лёгкую работу.
Помогавший ковать победу в тылу, оставивший своё здоровье и нервы в полях он не смог пережить того, что происходило на селе после войны, когда, казалось бы, все должны выдохнуть и начать счастливо жить. Как заставить работать людей? Если их труд оплачивался символически и многие из них уклонялись от работы в колхозе, трудясь в личных подсобных хозяйствах, обеспечивая таким образом своё существование и нанимались на работу в другие организации.
С такими боролись, самое страшное, привлекали к судебной ответственности, но Душечкин никогда не использовал этот вид наказания, понимая, что в хозяйстве и так не хватает рабочих рук. В основном, решением колхозного собрания, уклонистам уменьшали приусадебные участки, отказывали в предоставлении гужевого транспорта для личных нужд, запрещали косьбу сена и выпас личного скота на колхозных землях. Многие елошенцы покинули село, уехав работать на промышленные предприятия ближайших городов.
-А я предлагаю, товарищи, уклонистам справок, дающим право на получение паспорта не давать! –выкрикнула с задней скамейки, стоявшей в углу, погрузневшая и постаревшая, но не утратившая свой злобный характер Тамарка.
-Ишь в город они захотели! А работать здеся кто будет? Старухи? –визгливый её голос гулко звенел в большом помещении бывшего храма, отскакивая от толстых стен и казалось проникал прямо в уши. На говорившую начали оглядываться люди, шепчась меж собой, но новый председатель даже не запнулся и не остановил свою речь, рассказывая о будущем укрупнении их колхоза с другими.
-И потом, -Тамарка тяжело поднялась на ноги, - когда в продаже появятся соль, мыло, спички, керосин? - перечисляла она, загибая свои толстые пальцы один за другим, - где, скажем, в магазине, детская обувь?
-А тебе Тамарка и мыло не к чему, ты отродясь не моешься, всё экономишь! –съехидничала одна из елошенок, нетерпеливо ерзающая на своём месте, в надежде, что собрание скоро закончится.
-Всего, товарищи, в Курганской, Свердловской областях, а также в Башкирии объединено уже более 60 % колхозов, - повысил голос Алексей Петрович, пытаясь перекричать поднявшийся шум и смех, - крупные хозяйства получат возможность более эффективно использовать технику, строить животноводческие помещения, другие объекты хозяйственного и культурно-бытового назначения.
- Интересно, а что с теми будет, кто от центральной усадьбы на десять и более километров удалён, а? –не унялась Тамарка, - как бригадами во Светлом или Фрунзе управлять думаете?
- А тебе какая забота? – вскочила всё та же краснощекая деваха, спешащая домой, -тебя бы Тамарка в председатели, раз тебя такие вопросы заботят!
-Надо и председателем стану! -не осталась в стороне Тамара.
-Ты ж беспартейная! Таких в председатели не берут! Знай сверчок свой шесток, да помалкивай!
-Тише, товарищи, тише! – пытался остановить людей Смагин, но сорвался на фальцет и взял паузу, которой воспользовался Душечкин. Как только он начал говорить, люди мгновенно замолчали, словно щелкнули выключателем, разом обесточив все звуки. Геннадия Ивановича все уважали, ведь именно под его руководством выжили они в трудные военные годы.
-Я вот что думаю, товарищи, -тихо сказал он, вставая с первой скамьи, -там на верху, -он показал пальцем в потолок, -не дураки сидят и лучше нас понимают, что государству нужно! Так что вы эти пустые разговоры бросьте! Надо, значит надо! А тебе, Тамара, пора о душе подумать, а ты всё о мыле печёшься, там -он показал пальцем в пол, - мыло без надобности! Не беги впереди паровоза, что там и как, поживём, увидим!
-А тебе бы Геннадий Иванович, о собственном здоровье задуматься! - не осталась в долгу Тамарка, зная, что многие её слова поддержали, но побоялись сказать вслух, памятуя о последствиях. Государство не волновали мелкие деревни, становившиеся бригадами в крупных колхозах. Лишались они школ, детских садов, магазинов, а некоторые и электрификации. Что хорошо одному, то плохо другому, говорили люди, понимая, что не всё так просто в этом самом укрупнении.
Громко обсуждая новости елошенцы расходились по домам, задерживая небольшими кучками, чтобы продолжить спор, начатый на собрании. Многие из них, чуть позже, испугавшись будущих изменений, начнут забивать свой скот и растаскивать под шумок колхозное имущество.
Анна шла не спеша, под ручку с Семёном, также не спеша отходила она от дел, передавая бразды правления Нюре, которая по дару, объединивших их, была гораздо сильнее. В отличии от матери она была прямолинейна, порою груба, но дело своё знала хорошо и лечила от разных болезней елошенских детишек и жителей села, по привычке обращающихся к ведунье, а не в больницу.
Опасаясь напрасного навета, на лечение брала не всех, чужих не признавала, но люди, прознав о её способностях ехали отовсюду. Как и мать денег за услуги свои Нюра не брала, предпочитала расчет продуктами, отрезами тканей и другими дефицитными товарами. Все они, Анна, Семён, Нюра с дочерью и Лиза с сыновьями, по-прежнему ютились в двух комнатушках родного дома, не имея возможности разъехаться.
Вернувшаяся с собрания сердитая Тамарка зло отшвырнула от себя приласкавшегося к ногам кота и маясь от страха перед неизвестностью молча села у окна. Несколько раз она пыталась помириться с дочерью, вылавливая её на улицах Ёлошного, но каждый раз несносный характер женщины заставлял Лизу досадливо морщиться и сбегать как можно скорее от матери, избегая дальнейшего разговора.
Только и оставалось женщине, что тайком привечать внуков, которые охотно прибегали к ней в гости. Немного подумав, Тамара поднялась и поспешила к соседу, чтобы договориться о забое скотины, кто там знает это начальство, возьмут и отнимут последнее в колхоз, а мясо завсегда продать можно, а деньги припрятать.
В это время её дочь, Лиза, на пару с Нюрой остановили у храма председателя требуя от него строительства нового клуба.
-Вы поймите, - убеждала его Лиза, -в церкви заниматься совершенно невозможно и зимой, и летом девчата там мерзнут, нет, совершенно точно, новый клуб нам просто необходим! -горячо говорила она, размахивая перед лицом мужчины руками.
-Говорите необходим? – весело отвечал ей Алексей Петрович поглядывая на молчаливую Нюру. Была в ней какая-то особенная стать, сила, а неброская красота её цепляла взгляд и вызывала у него волнение.
-Значит построим! –ответил он уверенно, -а вы, девчата, чьи будете? - спросил он, не успев ещё с момента назначения на должность, познакомиться со всеми колхозниками.
-Я в тракторной бригаде состою-сказала Лиза, а Нюра в огородной трудится.
-Трактористка и огородница, значит, - резюмировал Смагин, -это хорошо! В трудовом соревновании принимаете участие? Повышаете, так сказать свою производительность труда? – он и сам понимал, что несёт какую-то чепуху, стараясь произвести впечатление на Нюру.
-Принимаем, -откликнулась Лиза и про бригады Шабашова, Дружинина слышали и про доярку Чегаеву знаем, - сказала она, -нам бы вот клуб новый, вот хорошо бы было, -добавила женщина.
-Как темнеет быстро, - словно не слыша её сказал Алексей, - может вас проводить? Мало ли что? - предложил он.
-Не стоит - ответила Лиза и подхватив так и не сказавшую ни слова Нюру под локоть, потащила её в сторону дома. Словно оглушенная, женщина пошла рядом с ней, но не удержалась, оглянулась, полоснув взглядом замершего Смагина.
Ничего не заметившая Лиза болтала всю дорогу, мечтая о новом клубе, школе и детском саде, размышляя о том, как вскоре изменится их село. А вот Анна, поджидавшая их на скамейке у ворот, сразу поняла в чём дело и отправив невестку в малуху приступила к осторожным расспросам дочери.
-Мам, меня как иглой пронзило, когда он на меня посмотрел - призналась ей Нюра.
-Помнишь, то время, когда ты шашни с Димкой Емельяновым крутила? Что я тебе говорила? Не пришёл твой час, потерпи, но нет же, ты удила закусила, слушать меня не желала. А ведь я тогда уже знала, что любовь она и на печке тебя найдёт!
-Что ты видишь, мама? Что там у меня впереди?
-Уходит сила моя, дочь. Мутно всё, зыбко. Теперь уж одно остаётся, ждать, как судьба повернёт. Об одном прошу, не спеши, думай хорошо, тебе жить, дочь воспитывать, а я, пока жива приглядывать за вами стану. Не из тех мужиков Алексей Петрович, что приворожить можно, даже не старайся, жди, когда всё само собой разрешится. Идём в дом, озябла я что-то, словно изнутри меня холодом обдаёт.
-Мам, я тебе сейчас малинки заварю, -заботливо предложила Нюра, бережно укрывая плечи матери своим цветастым платком.
-А и завари, хуже не будет, -согласилась Анна, благодарно улыбаясь дочери.
-Вот и повзрослела, моя девочка, ума набралась, -подумала она, ощущая, как занозой в сердце вошла ещё одна мысль, о Васе.
Продолжение следует...